По дороге они сначала довели до дома Емельянова. Чем ближе было к дому, тем тише он становился. Фонарик выбросил в подъезде. Не успели они отойти, как рядом затормозила машина.

– Слушай! – вывалился из салона Марк. – Совсем про тебя забыл. Вокруг столько всего! Садись!

Стрельцов смотрел в сторону. Один папа улыбался. Агата поставила больную ногу на мысок – ныла та нестерпимо. Но все это было не то. Надо было еще что-то сделать. Агата опустила голову и тут же вспомнила.

– Который час? – убрала она со лба челку.

– Восемь! – нетерпеливо ответил Марк.

– Поехали!

– Хорошего вечера! – махнул рукой папа.

– Спокойной ночи, – очень культурно отозвался Стрельцов. – До завтра, – чуть поклонился он Агате.

«Ага, как же, – мысленно послала его Агата. – Уже бегу, теряя тапки».

– Домой? – Марк поерзал, удобней усаживаясь в кресле.

– А тебя правда побили?

– Что ты все время выдумываешь! – поморщился Марк, выезжая на дорогу.

– А ты психолог, да?

– Я социальный работник.

– Это тот, кто с психами?

– Я везу тебя домой.

– Я не псих.

– На чай не напрашиваюсь. Мне к себе надо.

– Мне не домой. На бульвар.

– На лавочке давно не сидела?

– Вон туда давай, – показала рукой Агата.

– Что ты собираешься делать? – спросил Марк, останавливаясь на светофоре.

Агата смотрела в окно. Странно, а в городе еще не так темно. В парке же была непроглядная ночь. Темные деревья. Черная земля.

– Здесь останови, – скомандовала Агата и, не успел Марк затормозить, выскочила из машины. – Уезжай! – крикнула. – И не появляйся! Понял?

– Понял.

Машина стояла на месте.

Парикмахерский салон светился высокими чистенькими витринами.

Агата взбежала по ступенькам. За спиной зажужжал моторчик стекла. Она вернулась, сунула голову в окно:

– Рублей пятьсот дай?

Марк не двинулся с места.

– Я потом верну.

Он усмехнулся.

– Пожалуйста! Спасибо! Будьте здоровы!

– Тысячи хватит?

– Пятьсот давай! – настаивала Агата. – Спасибо большое. – Она вылезла из окна, аккуратно сложила полученную купюру. – Доброго вечера. Живите, не болейте!

Что-то Марк хотел ей сказать, но Агата специально заторопилась, запрыгала-захромала по ступенькам вверх. Машина издала жалобное блеянье, но Агата не обернулась. Пускай катится.

– Вы записаны? – спросила сонная девушка за стойкой.

– Мне срочно. – Яркий свет резал глаза.

Девушка наградила Агату очень внимательным взглядом.

– Что-то не так? – с нажимом спросила Агата.

– Сейчас узнаю у мастера, – отозвалась девушка и крикнула в освещенный зал: – Таня! Возьмешь?

Из коридора вышла знакомая полная девушка с ободком на голове и с тугим пучком кудряшек.

– Чего это с тобой? – удивилась Таня, разглядывая Агату.

– Мне подстричься, – Агата тронула волосы. – Как-нибудь покороче. Чтобы не мешало. У меня тут подруга… Не помню когда… Я тут была…

Должны, должны принять. Не могут отказать. Потому что ей надо. Ну пожалуйста!

– Пойдем, – усмехнулась Татьяна.

Агату мыли, Агату стригли, Агату обрызгивали специальными составами. Агата терпела. Вода ее всегда бесила, а теперь… странно, успокаивала.

Из салона они выходили последние. Таня выключала свет.

Агата хромала вдоль бульвара. Нога опухла и перестала помещаться в кроссовку. Перекресток горел угрожающим красным. Агата глянула вдоль дороги. Где-то там прятался «Допинг», где-то там устроились на ночлег крикливые воробьи. Кусты сирени выставили царапающие ветки.

Мимо нее пронесся тяжелый грузовик с огромной красной кабиной. На номерном знаке стоял 42-й регион. Машина возвращалась домой. Или ехала дальше, через город, в неведомые дали. Агате тоже хотелось в дали. Но для начало неплохо было бы помыться.

Дома все было тихо. Мама не вернулась. Агата тяжело привалилась к стене, сползла на пол, потянула с ног мокрые кроссовки. Сбросила куртку, еле выбралась из грязных джинсов. С мамой надо было уже что-то делать. На работу за ней, что ли, сходить? Сколько она еще будет гулять?

От встречи с веткой на боку остался хороший синяк. Нога распухла и покраснела, под ногти забилась грязь, на щеке хорошая царапина. Агата смотрела на себя в зеркало. Мастер Таня сделала ей короткую стрижку. Волосы лежали беспорядочной копной, не закрывая глаз. Ощущение было странное. Волосы совершенно не чувствовались на голове. Они стали невесомы. Куда-то пропали и так не нравившийся ей широкий лоб, и тяжелые скулы, а шея вдруг стала длинной и как будто бы тонкой.

Агата крутанула ручки смесителя, заставляя воду бежать по длинному шлангу, а потом обрушиваться дождем из лейки. Вода… Говорят, она смывает старые обиды, чужие мысли и бестолковые наговоры.

Ночью выпал снег. Он был колючий и хрусткий, он исходил водой и трещал под ботинком. С деревьев капало. Веточки были обернуты в замерзшую воду.

Скоро зима. Она высылала свои визитки людям: морозный воздух, первый снег, забытую за лето зябкость.

Пустая сумка давила на плечо, сползала, вынуждая все время ее поддергивать. Нога уже не так ныла, но все равно хромалось. Ну и холодно еще было. Но с этим уже как-то сроднилось.

Люди, люди. Все больше в черном. Лица опущены. Что они там, под ногами, ищут?

Мама вынырнула из толпы, снова спряталась за чью-то спину. Показалась. Люди как деревья – за ними так удобно прятаться.

– Мама!

Ничего не изменилось. Деревья, то есть люди, все так и шли, редкими кустиками мелькали дети.

– Агата? – выдохнула мама, замирая.

– Привет! – приподняла Агата руку. – Как ты?

– Агата! – Мама зашагала быстро-быстро, порывисто обняла. – Агата!

– Ну ладно, чего ты, ну ладно, – бормотала Агата, поглаживая маму по плечу. Ты, это, домой приходи. А то я чего-то без тебя… никак.

– Агата, – мама провела ладонью по лицу, смахивая слезы, – я так соскучилась! Ты не думай, я все про тебя знала. Мне каждый день звонили. И Дарья Викторовна, и Ванечка.

– Ванечка?

– Да-да, его Дарья Викторовна просила. Ой, как хорошо, что ты пришла… – Мама опять заплакала.

– Ну, ты это… придешь?

– Конечно. Конечно приду! А ты сейчас куда? В школу, да? Ой, ты, наверное, опаздываешь.

– Ничего, – смутилась Агата. – Я теперь отличница. Можешь в электронном дневнике посмотреть.

– Агата… Какая ты стала. Ой, прическу новую сделала.

– Это я так, вчера… Придешь?

– Да, да. – Мама искала платок и не находила его. – Ты иди. А то совсем опоздаешь. И мне тут тоже… надо. Агата…

– Только обязательно приходи. – Агата отступила. – Приходи. Ладно?

– Приду. Вещи заберу и приду. Ты в школу сейчас, да? В школу?

И Агата пошла в школу.

– Гатка! – кинулась к ней Синявина от порога класса. – Какая ты!

– Какая? – напряглась Агата. Ничего хорошего Ленка сказать ей с утра не могла.

– Красивая! А правда, что вы с Емельяновым девчонку из пруда спасли? Ночью.

– Из какого пруда?

– Из Оленьих прудов! Вы туда пошли, а там тонут.

– И что мы там ночью с ним делали? – тихо спросила она. Как только станет волшебником, превратит Емельянова в Пиноккио и каждый раз за вранье у него будет вырастать нос. И дятлы ему в этом не спасение.

– Гуляли, наверное, – пожала плечами Синявина. – Он только что у Даши отпрашивался. Сказал, что после вчерашнего у него горло болит.

– Странно, что не другое место.

– Ой, рассказывай! – не стала вдаваться в тонкости здоровья Емельянова Ленка.

– Снег видела? – Агата показала на тающие остатки ночного пиршества за окном. – Не тонул никто. Наоборот. Мы идем, а там девушка сидит, прямо на бережку. Встать не может.

– Ударили, что ли?

– Хуже – примерзла. Так долго сидела, что не заметила, как вокруг лед образовался. Она туда-сюда – никак. Андрей кинулся и дыханием ее своим отогрел. И еще руками.