Внезапно Крюкова заорала таким голосом, что у многих тяпки выпали из рук:

– Ата-ас! Наши сумки тырят!

Остальные еще соображали, что случилось, а Галька уже, перемахивая через гряды, аршинными шагами вскачь неслась наперерез серой собаке, трусившей из леска действительно с чьей-то сумкой в зубах.

– Окружа-ай! – вопила Крюкова. В руке ее сверкала тяпка, а зад блистал атласом трусов.

Увидев Гальку, собака поджала хвост и прибавила ходу. Крюкова метнула в нее тяпку, но промахнулась. Собака перешла на галоп и в полминуты исчезла из виду вместе с украденной сумкой.

– А вы, дуры, чего рты разинули? – Галька возвращалась, тяжело дыша и заправляя в лифчик выехавшую грудь.

Погалдев и посмеявшись, женщины, тем не менее, вернулись к своим грядам и дотяпали поле без новых происшествий. Трушин с Сергеевым опять, конечно, застряли, и Люда снова встала на сергеевскую гряду. Светокопировщицы смеялись, поравнявшись с ней:

– Люська, ты лучше начальнику помоги – глядишь, учтет при разливе!

Но Люда эти шутки игнорировала.

И вот наконец они выполнили свой предобеденный урок. Нелегок крестьянский труд, особенно с непривычки. Тела женщин блестели от пота; волосы под мышками – у кого были – свалялись и потемнели; груди в бюстгальтерах «плавали». Одни только женские языки не знали усталости и даже, напротив, заработали теперь еще живее. Цепочкой тяпалыцицы потянулись на стоянку, обсуждая один интересный вопрос: чей же это тормозок сперла собака?

Увы! Как ни мала была вероятность этого, серая разбойница утащила сумку именно у Люды. Смешнее всего было то, что две котлетки и картофельное пюре тетя Аня положила в литровую стеклянную банку, а кроме банки в сумке были только хлеб и два огурца. Девушка даже пожалела дуру-собаку, представив, как она катает лапой и грызет ее банку, не умея открыть. Впрочем, собственное Людино положение выходило еще хуже собачьего: та хоть могла пообедать хлебом с огурцами…

– Эй, Люська, чего завяла? Хрен с ней, с твоей сумкой, давай сюда!

Светокопия, ясное дело, устроила общак – довольно неопрятный, но изобильный. На газеты, на опорожненные пакеты и просто в траву были вывалены мятые яйца, лопнувшие помидоры, сплюснутые, утомленные ожиданием бутерброды и разная прочая снедь, может быть, и не способная вызвать аппетит, но могущая его достаточно утолить.

– Садись, подруга, хавать на всех хватит! – толстуха Морозова все разгружала свою объемистую торбу.

Что ж, выбирать не приходилось. Люда постелила под себя курточку и присоединилась к удалой компании. Все уже расселись кое-как, но к еде не приступали – ждали Трушина и Сергеева, занятых ответственным делом: они кропотливо переливали спирт из фляги в бутылку, едва на треть заполненную водой.

– Скоро вы? – Морозова, не выдержав, откусила огурец.

– Леха, нам без тебя так плохо! – Крюкова загоготала.

Наконец мужчины закончили священнодействовать.

Трушин заткнул бутылку пальцем и взболтнул, отчего жидкость в ней пошла мелкими пузырьками и резко потеплела.

– Будете? – Леша показал бутылку архивисткам, организовавшим вместе с Марией Кирилловной свой собственный стол поодаль, но те с достоинством отказались.

– Кому ты предлагаешь? – Крюкова презрительно скривилась. – Это ж куры домашние… кастрюли суповые!

Трушин пожал плечами, и они с Сергеевым сели к светокопировщицам. Обед начался. Спирт разливали во что придется – настоящий стакан оказался один, у Леши. Из-за нехватки посуды пили партиями. Вот и до Люды дошла очередь: в руку ей сунули помятую теплую крышку от термоса. Девушка понюхала и передернулась:

“Я не буду.

Светокопия загудела:

– Давай, Люська, не задерживай!

Люда посмотрела в крышку: там на донышке скорчился мертвый рыжий муравей.

– Не могу! – она поставила крышку на землю. Крюкова выругалась в сердцах:

– Беда с этими целками!.. Леш, дай ей стакан, нашей Дюймовочке.

Крышку от термоса Люде поменяли на стакан. Она взяла его неуверенной рукой и посмотрела на Сергеева. Он ободряюще кивнул:

– Давай… Махом! И не дыши.

Девушка, задержав дыхание, поднесла стакан ко рту, зажмурилась… и выпила. Морозова тут же сунула ей в рот головку зеленого лука, которой Люда принялась отчаянно хрустеть.

– Молодец, Люська! – похвалила Крюкова. – Видишь, прижилось? А ты боялась…

Моргая заслезившимися глазами, Люда улыбнулась.

И вправду, не так страшен черт! Гадко пахнущий, отвратительный на вкус технический спирт «приживался» на свежем воздухе да под неприхотливую закусь лучше, чем можно было предположить. Опустошив бутылку ее наполнили заново, разведя, кажется, еще крепче, чем в первый раз. Крюкова вообще потребовала себе «невоженого», но Трушин показал ей кукиш:

– Напьешься, где тебя потом искать?

Но они и так напились, разведенным. Дело в том – это не все знают, – что спирт действует на человеческий организм не сразу по принятии внутрь, а спустя около получаса. Опьянение откладывается и поражает внезапно, подобно удару грома, или, как еще говорят, «ударяет по шарам». Так оно случилось и на этот раз. Компания не рассчитала свои силы, а может быть, и не стремилась особенно рассчитывать. Удар, как его ни называй, пришелся аккурат на конец обеда. Трушин попытался было поднять свое войско и вывести его снова в поле, но быстро понял, что светокопия, увы, оружием владеть больше не в состоянии… Не полоть же ему с одними архивистками и Марией Кирилловной! Леша почесал в затылке и объявил рабочий день оконченным. Архивистки не возражали; осуждающе косясь на пьяную компанию, они живо собрали свои котомки и подались в город своим ходом – варить мужьям борщи.

Из оставшихся только трое не потеряли на этот час человеческого лица: Трушин с Сергеевым, потому что они были крепкие мужчины, и Люда, которая все-таки пропустила большинство «заходов». Леша от нечего делать разводил на полянке костер, а Люда с Сергеевым удалились от прочих и сели, прислонясь спинами к большому дереву. Сергеев закурил.

– Дай и мне сигарету… пожалуйста, – попросила Люда. Он удивился:

– Ты же не куришь!

Девушка усмехнулась.

– Мало ли… Может быть, я от нервов…

Сергеев посмотрел на нее искоса:

– Понятно… – и протянул ей сигарету.

– Чего тебе понятно? – Люда порозовела. – Ты же не знаешь, что случилось.

Сергеев усмехнулся:

– А чего тут знать?.. Влюбилась, наверное. Что у вас еще может случиться?

Люда уронила сигарету в траву и долго искала. Когда нашла, Сергеев зажег и поднес ей спичку, но она отвернулась.

– Ну, как хочешь. – Он задул спичку.

Некоторое время они сидели молча. Наконец Сергеев с участием посоветовал:

– Ты, девочка, это… уж не пей больше.

Люда порывисто повернулась к нему заплаканным лицом и отшвырнула сломанную сигарету.

– А вот и не твое дело! Захочу – напьюсь!

Она встала, пошатнулась, обрела равновесие при помощи древесного ствола и направилась туда, где горланили и хохотали пьяные светокопировщицы.

Далее произошло то, что и должно было произойти: коварный спирт-ректификат овладел бедной девушкой, и овладел самым жестоким образом. Если другим его не столь невинным жертвам, протошнившимся к вечеру, хватило сил доползти до «пазика», то с Людой дела обстояли хуже: несчастная без чувств так и осталась лежать на полянке.

Девушка не видела, как закатывалось солнце; не слышала она, как ожил и защелкал поблизости соловей. Лишь когда ночь задула окончательно фитилек, тлевший далеко за полями на западе, именно в эту минуту Люда почему-то очнулась. Сознание вернулось к ней внезапно, как это бывает с людьми, хлебнувшими ректификата, но это было не ее, а словно чужое сознание. Все еще лежа на спине, она увидела над собой деревья, озаренные отблесками огня, и услышала треск горящих сучьев. Тепло исходило справа. Люда повернула голову и разглядела костер и сидящего у костра человека, в котором узнала Трушина. Память ее включилась и медленно заработала. Наконец Люда почувствовала, что может говорить.