Предварительное обсуждение было отвергнуто. Предложение было пущено на голоса и принято значительным большинством, но так как такое постановление являлось враждебным королю, то конституционное мнение было против него, порицая эту чрезвычайную и неуместную принципиальную точность. На другой день те, которые требовали предварительного обсуждения, настаивали на отмене решения, принятого накануне. В то же время распространился слух, что король не приедет в Собрание до отмены декрета, и он был аннулирован. Эти маленькие распри между двумя силами, из которых каждая боялась быть захваченной врасплох, боялась высокомерных поступков, в особенности злого умысла, на этот раз кончились ничем. Всякое воспоминание о неудовольствии было сглажено присутствием Людовика XVI в Законодательном собрании, где он был встречен со всеми знаками уважения и восторга.
В своей речи он главным образом касался всеобщего умиротворения. Он указал Собранию вопросы, которые должны были привлечь его внимание, а именно — финансы, гражданские законы, торговля и промышленность и укрепление нового порядка. Он обещал отдать все свои силы водворению дисциплины и порядка в армии, привести королевство в оборонительное положение и вообще вести дело так, чтобы Европа получила о революции самое высокое мнение. Он прибавил следующие слова, встреченные одобрениями: „Господа, чтобы наши будущие работы так же, как ваше усердие, принесли все то добро, которое от них ждут, необходимо, чтобы царствовало постоянное согласие и ненарушимое доверие между Законодательным корпусом и королем. Враги нашего спокойствия будут искать возможности нас разъединить, но пусть любовь к отечеству нас сблизит и общественное благо сделает неразлучными. Итак, общественная власть будет развиваться без затруднения, администрация не будет тревожиться напрасно, собственность и вера каждого будут равно обеспечены, и никому не останется предлога жить вдалеке от страны, где законы в силе и все права уважаются“. К несчастью, существовало два класса вне революции, не желавших слиться вместе с ней; их усилия внутри Франции и в Европе затрудняли осуществление умных и миролюбивых слов короля. Когда в государстве происходит перетасовка общественных сил, тотчас между ними возгорается война, и одна сторона начинает враждебные действия против другой. Внутренние волнения, поднятые неприсягнувшими священниками, военные сборы эмигрантов и подготовление коалиции заставили скоро Законодательное собрание пойти дальше, чем это дозволяла конституция и его собственные первоначальные предположения.
Состав этого Собрания был вполне народным. Так как мысли всех были на стороне революции, то ни двор, ни дворянство, ни духовенство не могли оказать никакого влияния на выборы. В этом Собрании не было, как и в предыдущем, приверженцев абсолютной власти и привилегий. Обе фракции левой стороны, на которые она раскололась к концу Учредительного собрания, сохранились и теперь, но не в той численности и не в той силе. Народное меньшинство того собрания стало здесь большинством. К такому результату привели: запрещение выбирать уже испытанных членов Учредительного собрания, необходимость выбирать лиц, отличающихся своим мнением и поведением, и в особенности живое влияние клубов. В скором времени партии определились; образовались правая, центр и левая, как и в Учредительном собрании, только с другим характером, чем раньше.
Правая сторона, образовавшаяся из ярых конституционалистов, составляла умеренную партию. Главнейшими членами ее были: Матьё Дюма, Рамон, Воблан, Беньо и другие. Они вели переговоры с двором через Барнава, Дюпора, Александра Ламета, бывших ее старинными вождями. Людовик XVI редко следовал их совету, относясь с большим доверием к мнению своих приближенных. Эта партия опиралась на Клуб фельянов и среднее сословие. Национальная гвардия, армия, совет департаментов и вообще все конституционные власти были ее сторонниками. Но эта партия фельянов уже не главенствовала в Собрании и скоро лишилась и другой надежной точки опоры; городское управление попало в руки ее противников — левых.
Левые образовали партию так называемых жирондистов; во время революции она была переходной между средним сословием и народом. У нее не было тогда плана ниспровержения существующего порядка, но она была намерена защищать революцию всеми средствами в противовес конституционной партии, желавшей употреблять для этого только средства законные. Во главе ее были блестящие ораторы департамента Жиронды, давшей ей свое имя: Верньо, Гаде, Жансонне и провансалец Инар, красноречие которого отличалось еще большей силой, чем всех остальных. Главным вождем партии являлся Бриссо, бывший член городского управления в Париже во время предыдущей сессии и ставший теперь членом Законодательного собрания. Взгляды Бриссо, желавшего коренных реформ, необыкновенная деятельность его ума, отразившаяся в журнале „Патриот“, его речи с трибун Собрания и в Клубе якобинцев, его обширные познания об иностранных государствах — давали ему власть в то время, когда партии боролись между собой и каждую минуту могла возгореться война с Европой. Влияние Кондорсе зависело главным образом от его репутации человека глубокомысленного и преданного демократическим теориям, что давало ему обличие Сьейеса этого второго революционного поколения. Петион, смелый и страстный, был человек действия своей партии. Благодаря внушающей доверие наружности, красноречию, умению обращаться с народом он был вскоре выбран на должность мэра, которую до тех пор Байи отправлял в интересах среднего сословия.
Из рядов левой стороны, наконец, выделилась новая, еще более крайняя партия, члены которой — Шабо, Базир, Мерлен из Тионвиля — были для жирондистов тем же, чем Петион, Бюзо и Робеспьер для левой Учредительного собрания. Это было началом фракции демагогов, извне поддерживавшей жирондистов с помощью клубов и народа. Настоящими предводителями этой партии, опиравшейся на целое сословие и жаждавшей укрепить свою собственную власть, были: Робеспьер, упрочивший свое влияние в Клубе якобинцев после выхода из Учредительного собрания, Дантон, Камиль Демулен и Фабр д'Эглантин, действовавшие среди кордельеров и создавшие новый клуб из людей еще более горячих, чем сами якобинцы, которые в общем все же принадлежали к буржуазии, пивовар Сантерр, пользовавшийся влиянием в предместьях, где были сосредоточены народные силы. Партия эта, однако, не имела самостоятельного значения, и только переворот мог дать ей главенство.
Центр Законодательного собрания составляли люди, преданные новому порядку. Как в центре Учредительного собрания, так и здесь убеждения были одинаково умеренные, но сила их была различна. Теперешний центр не поддерживался более сильным сословием, с помощью которого он мог бы твердой рукой обуздывать все крайние партии. Общественные опасности заставили скоро почувствовать необходимость в крайних мнениях и в партиях, стоявших вне Собрания, это окончательно уничтожило значение и силу центра. Подобно всем умеренным партиям, он был поглощен крайней левой, как более сильной.
Положение Собрания было очень затруднительно. Его предшественник завещал ему партии, которые оно заведомо не могло примирить. С самых первых своих заседаний оно должно было заняться борьбой с ними. Эмиграция оказывала устрашающие успехи. Оба брата короля, принц Конде и герцог Бурбонский, протестовали против утверждения Людовиком XVI конституционного акта, то есть против единственного способа соглашения. Они говорили, что король не мог поступиться правом древней монархии, и их протест, распространившийся по всей Франции, произвел большое впечатление на сторонников монархии. Офицеры покидали армию, дворяне свои замки, целые роты солдат дезертировали и становились в ряды войск, собиравшихся по ту сторону границ. Медлившим присылали прялки и тем, кто не покидал королевства, угрожали, что их сочтут за третье сословие, когда дворянство вернется с победой. В австрийских Нидерландах и пограничных курфюршествах устроилась так называемая внешняя Франция. С помощью и покровительством иностранных дворов в Брюсселе, в Вормсе и Кобленце открыто готовились к контрреволюции. Здесь принимали послов от эмигрантов, тогда как посланники французского народа или вовсе не принимались, или были принимаемы неблагосклонно; случалось даже, что их, как, например, Дюверье, лишали свободы. Французские путешественники и купцы, подозреваемые в патриотизме и сочувствии революции, были в опале у Европы. Швеция, Россия, Испания и многие державы высказались совершенно открыто; последней управлял маркиз Флорида-Бланка, совершенно преданный делу эмиграции. Пруссия держала свое войско под ружьем. На альпийских и пиренейских границах был увеличен кордон испанских и сардинских войск, и Густав III Шведский собирал боевую армию.
