Неккер вернулся с триумфом. Этот момент был лучшим в его жизни, и немного найдется людей, кому приходилось переживать подобные минуты. Министр народа, попавший за него в немилость и возвращенный ради него же, он по пути из Базеля в Париж получил много доказательств благодарности и восторженной преданности народа. Въезд его в Париж был праздником. Но этот день, когда популярность его так сильно возросла, был в то же время последним днем ее. Толпа, продолжавшая свирепствовать против всех, кто так или иначе участвовал в проекте 14 июля, с ужасной жестокостью умертвила Фулона и его племянника Бертье. Неккер, возмущенный этими убийствами, опасаясь, чтобы за ними не последовали другие и в особенности стремясь спасти барона Безанваля, командовавшего парижской армией при маршале Брольи и арестованного народом, потребовал всеобщей амнистии и добился ее от собрания избирателей. Этот благодушный поступок, однако, был неосторожен, принимая во внимание существовавшее раздражение и недоверие; Неккер не знал народа; он не знал, с какой легкостью народ заподозревает своих вождей и разбивает своих кумиров. Народ подумал, что желают избавить его врагов от заслуженной ими кары; округа с жаром напали на незаконность амнистии, провозглашенной никем не уполномоченным собранием; самим избирателям пришлось эту амнистию отменить. Конечно, необходимо было народу посоветовать спокойствие и призвать его к пощаде; но лучшим к тому средством было бы потребовать не освобождения подсудимых, а суда над ними, суда, который бы избавил их от убийственной расправы толпы. То, что наиболее гуманно, — не всегда самое лучшее. Ничего не добившись, Неккер вдобавок восстановил против себя народ. Тем самым он вступил в борьбу против той самой революции, вождем которой он рассчитывал сделаться лишь потому, что на момент стал ее героем. Но отдельный человек слишком незначительная величина во время революции, когда волнуются массы; движение либо увлекает его, либо оставляет; надо, чтобы он или шел вперед, или погиб. Ни в какое время нельзя заметить более ясно подчинение человека обстоятельствам: во время революции появляется много вождей, но если она отдается, то отдается только одному из них.

Последствия дня 14 июля были огромны. Движение из Парижа перешло в провинции; повсюду население, следуя примеру столицы, создало для самоуправления муниципалитеты, а для самозащиты — Национальную гвардию. И сила, и власть совершенно переместились; королевское правительство потеряло их, понеся поражения, а народ завоевал их силой. Имели власть и пользовались повиновением только вновь выбранные правители; прежние потеряли всякое значение и стали предметом полного недоверия. В городах народ восставал против них и против привилегированных сословий, считая, и не совсем без основания, их противниками совершившейся перемены. По деревням пылали замки господ, и крестьяне сжигали их дворянские грамоты. Редко бывает, чтобы победители не злоупотребляли одержанной победой и приобретенной силой. Необходимо было для успокоения народа искоренить злоупотребления; народ в своем стремлении избежать этих злоупотреблений невольно смешивал привилегии с правом собственности. Сословия исчезли; произвол был уничтожен; следовало отменить и их старинный придаток — неравенство. Отсюда надо было начать постройку нового порядка вещей; эти предварительные меры были выработаны в продолжение одной ночи.

Собрание обратилось к народу с прокламациями, назначение которых было восстановить спокойствие. Много способствовало водворению порядка учреждение в Шатле суда для разбора дел относительно заговорщиков 14 июля, — суд этот соответствовал желаниям большинства. Оставалось принять более важную меру — отмену привилегий. Толчок к принятию этой меры дал виконт де Ноайль, сделавший вечером 4 августа предложение выкупить феодальные права и уничтожить личную крепостную зависимость^[21]. Это предложение послужило сигналом отречения вообще от всякого рода привилегий: между обладателями их появилось соревнование в жертвах и патриотизме. Увлечение стало всеобщим, и в несколько часов Собрание дошло до декрета об отмене решительно всех привилегий. Герцог дю Шатле предложил выкуп десятинного сбора и замену его денежным налогом; епископ Шартрский — отмену исключительного права на охоту; граф де Вирьё — уничтожение права на голубятни^[22]. Далее, были по очереди предложены и декретированы Собранием: отмена вотчинных судов, уничтожение продажности судебных должностей; отмена податных льгот и неравномерности налогов, уничтожение случайных доходов духовенства^[23], упразднение аннат в пользу римского двора, соединение в одном лице нескольких доходных духовных должностей, отмена пенсий, полученных не по заслугам, и т. д. Вслед за жертвами частных лиц шли жертвы корпораций, городов и областей. Маркиз де Бланкон, депутат Дофине, торжественно от лица представляемой им провинции отказался от всех ее привилегий. Другие области последовали примеру Дофине, за ними пошли и города. Для увековечения этого дня была выбита медаль, а Людовику XVI Собрание присудило титул восстановителя французской свободы.

Эта ночь, названная одним из ее современников Варфоломеевской ночью собственности, была более всего Варфоломеевской ночью для злоупотреблений. Она расчистила развалины феодализма; она избавила людей от остатков крепостного права, землю от помещичьих притязаний, собственность поселянина — от опустошений, производимых зверями, и разорения десятинным налогом. Отменой вотчинных судов она привела к утверждению общественной власти. Уничтожение продажности судебных мест повело за собой безвозмездное судопроизводство. Она послужила переходом от положения вещей, где все преимущества были на стороне частных лиц, к такому положению вещей, где все права были на стороне народа. Эта ночь изменила весь облик королевства; она сделала всех французов равными между собой; всякий французский гражданин теперь мог достичь любой должности, приобрести собственность, заняться любой предпринимательской деятельностью. Эта ночь произвела переворот нисколько не менее важный, чем само восстание 14 июля, которого она являлась прямым следствием. Она сделала народ господином правительства и позволила подготовить новый общественный уклад, уничтожив старый.

Ход революции был очень быстрый, и она в короткое время достигла огромных результатов; ход ее был бы медленнее и результаты менее глубоки, если бы на нее не было столько нападений. Каждый отказ короля в санкционировании служил для нее поводом к успеху. Она разоблачила интригу, устояла против напора королевской власти, восторжествовала над силой. В момент, нами только что разобранный, здание абсолютной монархии окончательно развалилось по вине ее собственных вождей. 17 июня были уничтожены три сословия, и Генеральные штаты превратились в Национальное собрание, 23 июня было концом морального влияния монархии, а 14 июля — и ее материальной силы; первое наследовало от нее Собрание, а второе — сам народ. 4 августа, наконец, было венцом этой первой революции. Эпоха, которую мы только что рассмотрели, резко отличается от всех других; в этот короткий период времени сила переходит от одной стороны к другой, и совершаются все предварительные перемены. В следующую эпоху новый общественный уклад обсуждается и утверждается, и Собрание из разрушающего становится созидающим, или Учредительным.

Положение Учредительного собрания. — Партия высшего духовенства и дворянства; Мори и Казалес. — Партия министерства и обеих палат: Мунье, Лалли-Толендаль. — Народная партия; триумвират Барнава, Дюпора и Ламета; положение его; влияние Сьейеса; Мирабо, предводитель Собрания в это время. — Что надо думать об орлеанской партии. — Труды по составлению конституции: Декларация прав; непрерывность и единство Законодательного собрания; королевская санкция; внешние волнения, вызванные ею. План двора; обед телохранителей; возмущение 5 и 6 октября; король переезжает на жительство в Париж.