«Наизусть все знает товарищ генерал», — подумал Ашот и, почувствовав удивительную легкость, поспешно заговорил, рассказывая о замке. Голос его с каждой секундой звучал все тверже и увереннее. Он ловко разобрал замок и, словно не замечая никого, подробно рассказывал о каждой части.

Радуясь за друга, Алеша Тамаев поднял голову и впервые прямо посмотрел на генерала. Полное лицо его с сетью морщин вокруг прищуренных глаз и особенно широкий, наполовину закрытый фуражкой лоб с седыми висками показались Алеше удивительно знакомыми.

— Вот, — собрав замок и щелкнув ударником, гордо закончил Ашот и, багрово покраснев, проговорил: — Можна как ночью…

— Как это ночью? — прищурясь, усмехнулся генерал.

— Темь когда… Кругом не видно… А замок сломалась…

— И на скорость, конечно, по времени?

— Абязательно!

— Что ж, попробуйте.

Чалый завязал платком глаза Ашота.

— Можна?

— Действуйте!

Худые и длинные пальцы Ашота стремительно отделяли одну за другой части замка и, разложив все на брезенте, так же стремительно начали сборку.

— Гатов! — щелкнув пружиной, выкрикнул Ашот и сорвал с лица повязку. Черные глаза его полыхали радостью, полураскрытые губы что-то шептали, на щеках багровел густой румянец.

— Очень хорошо. Минута и двадцать секунд, — глядя на часы, сказал генерал.

— Не очень, — с обидой пробормотал Ашот, — я один минута успевал. И Алеша минута, и Гаркуша минута, а сержант пятьдесят секунд. Можна павтарить?

— Что ж, повторите.

— Все, — вслепую разобрав и собрав замок, воскликнул Ашот, — сколька?

— Чудесно! Пятьдесят восемь секунд! — одобрительно сказал генерал и спросил Поветкина: — У вас все пулеметчики так подготовились?

— Есть и получше, есть и похуже, — ответил Поветкин, радуясь, что испытание самого молодого солдата прошло так удачно.

— А это, так сказать, середнячки, — смеющимися глазами вновь оглядел пулеметчиков генерал. — Что ж, для середнячков неплохо, совсем неплохо.

— Так вин лучше может! — внезапно загоревшись патриотизмом к своему расчету, воскликнул Гаркуша. — Нервишки малость не выдержали, психанул, вот и засуматошился.

— Одессит? — погасив улыбку в глазах и на лице, спросил его генерал.

— Так точно! Потап Гаркуша, рыбак черноморский. Як говорят у нас, до костей просоленный.

— Давно на фронте?

— С самого первоначалу.

— Значит, не только рыбак просоленный, но и солдат, огнем прокаленный.

— Даже продырявленный.

— И много?

— Трижды. Две пули, шесть осколков.

— Да, — вздохнул генерал, — довелось и повидать и натерпеться. А с танками фашистскими сталкивались?

— Чего не было, того не было, — разочарованно сказал Гаркуша. — Издали видал, а сидеть под ними или бить их не доводилось. Вот старший сержант наш бился один на один с танком. Комсорг ротный тоже в упор схлестнулся. А меня все танки стороной обходили.

— Видать, рыбака за километр чуют, — возмущенный вольностью Гаркуши, сердито пробормотал Чалый.

— А що? — заметив, что генерал с трудом сдерживает смех, подхватил Гаркуша. — Рыбак, вин в воде не тонет и в огне не горит.

— Трудно с танками бороться? — пристально глядя на Козырева, спросил генерал.

— Трудно, — проговорил Козырев и, сдвинув брови, строго добавил: — Но можно, очень даже можно.

— Что главное в борьбе пехотинца с танками? — не отводя взгляда от побуревшего лица Козырева, расспрашивал генерал. — Что вы сами испытали, что чувствовали тогда, при встрече с танком?

— Да все было вроде очень просто… — опустив голову, сказал Козырев. — Нет, не очень и не просто, — с горячностью воскликнул он, глядя прямо на генерала. — Положение у нас сложилось отчаянное. Прошлым летом в окружение мы попали. Зажали нас фрицы в крохотном лесочке, все насквозь пулями пронизывают. Ну, пехоту мы отбили, а вот танки подошли, душно стало. У нас-то одни пулеметы да винтовки, а у них броня. Пули как горох отскакивают. Крошат нас своими пушками да пулеметами издали. Только стон стоит и люди гибнут. Но выдержал я, схватил бутылку с горючим, гранату и пополз… Ну, сначала бутылкой, потом гранатой, вот и все…

Пулеметчики и генерал долго молчали, глядя на возбужденного воспоминаниями старого солдата.

— Разрешите закурить? — не выдержав напряжения, попросил Козырев.

— Курите, пожалуйста, курите, товарищи, кто курящий, — так же взволнованно сказал генерал и, помолчав, тихо спросил Козырева: — А что же все-таки главное в борьбе с танками? Что помогло вам сжечь танк?

— Да как сказать-то? — успокоенно заговорил Козырев. — Все произошло так скоропалительно, что и вспомнить толком не могу. Одно, как сейчас, вижу: крушит он нас, а нам ответить нечем. Вскипело у меня все, — люди же гибнут, наши люди, — и пополз я ужом по земле. Вот уж близко, но чую, не добросить бутылку. А тут его пулемет вдруг зашевелился и в меня целится. Ну, была не была, кто кого! Рванулся и сразу бутылкой, потом гранатой, а сам плашмя на землю. Вот и все.

— Решительность, смелость, готовность пойти на риск и опять-таки умение, мастерство, — в раздумье, морща широкий лоб, проговорил генерал. — Да, да! Именно героизм и умение, — отрывистым махом руки подчеркнул он. — Смелый да умелый десятерых стоит. Верно? — спросил он Козырева.

— Точно, — подтвердил Козырев и вполголоса добавил: — Только у меня особый случай. В окружении как-никак, иного выхода не было. Вот Васильков в открытом бою танк подорвал, когда они напролом лезли.

— Там легче, — сказал густо покрасневший Васильков.

— Почему?

— Они идут, а я в траншее укрылся, жду. Приблизился — гранатами!

— А если бросил рано и промазал?

— Так и было. Первая граната не долетела, второй промахнулся, только третьей в решетку над мотором угодил.

— И в этом случае опять-таки смелость и умение, — вполголоса проговорил генерал. — Неуютно в окопе, когда танк на тебя прет. Правда?

— Страшно, — едва слышно сказал Саша Васильков. — Мотор ревет, земля дрожит, кажется, враз все оборвется и рухнет. Вот если бы заранее хоть со своими танками потренироваться… А то ведь я танк-то впервые тогда увидал.

— Со своими, говорите? — переспросил генерал.

— Как обычно на учениях, — вмешался в разговор Козырев, — как мы вот взвод на взвод, рота на роту наступаем. Только пусть нас не пехота атакует, а танки наши. Мы в окопе сидим, а на нас наш танк на полной скорости несется.

— И еще пусть огонь ведет холостыми патронами, маневрирует из стороны в сторону, — с жаром подхватил Саша Васильков.

— А он, танкист-то, ошибется да как всей махиной давнет на тебя, и косточек не соберешь, — с едкой усмешкой сказал Гаркуша.

— Окоп поглубже да поуже, как в настоящем бою, — пояснил Саша Васильков.

— Точно, — подхватил все время молчавший Чалый, — и действовать надо, как на фронте, а не ворон считать.

— Да если бы, товарищ генерал, — воскликнул Васильков, — хоть разок потренироваться с настоящим танком, разве бы я промазал!..

— Будем тренироваться, товарищи, обязательно будем. И с макетами и с настоящим танком, как в подлинном бою, без всяких условностей. Но все-таки главное зависит от вас. Из-под палки многому не научишься. Нужно умом, сердцем, всем своим существом понять, что без учебы, без тренировки, а только нахрапом врага не победить. Пусть сейчас, когда есть возможность учиться, колени и локти ваши будут в кровь истерты, пусть вы прольете море поту и недоспите час-другой, но зато в схватке с врагом все это окупится с лихвой. Говорят, что трус умирает дважды, а герой — никогда. Это верно. Но я бы еще добавил: герой не тот, кто отчаян и смел, а кто к тому же ловок и умел. А вы же молодые, здоровые, как говорят, силушка в жилушках так и взыгрывает.

Генерал говорил тихо, задумчиво, то опустив голову, то глядя на пулеметчиков. В предвечерней тишине голос его звучал по-домашнему просто и душевно.

— Спасибо, товарищи, — взглянув на часы, закончил генерал, — я очень рад, что побывал у вас. Надеюсь, что в боях вы будете действовать и смело и умело.