Галкин, подсвечивая себе зажигалкой, просочился в корпус. Покрутился в тамбуре, торкнулся еще в одну дверь, переступил порожек. Тянущийся вдаль коридор был залит мутным, каким-то больничным светом, на бледно-голубых стенах – рисунки воспитанников. Невинная детская мазня, но с преобладанием ярких, агрессивных тонов. Евгений продолжал двигаться вперед по направлению к бесформенному кулю, брошенному поперек коридора. Свежая кровь была размазана по линолеуму, бледное, смотрящее в потолок морщинистое лицо разгладилось, уже примерив маску смерти. В глубоких колотых ранах на животе и шее загустевала кровь. Отвращение боролось в сыщике с профессиональным любопытством. Галкин обыскал покойника. И сделал это не зря. В боковом кармане старенького пиджака обнаружил свою визитку и пропитавшийся кровью вчетверо сложенный тетрадный листок предсмертной записки: «Если со мной что-то случица обвинять мою внучку Валентину Гуляеву неаднакратно угражавшую мне по поводу наследства и квартиры».

Далее следовали сегодняшнее число и подпись. Евгений забрал улики и покинул здание. Оказавшись на улице, обернулся назад. Окно на втором этаже вдруг потухло. Сыщик чувствовал, что его рассматривают, хотя сам находился в темноте. Он понимал, что теперь именно его будут разыскивать как убийцу.

Второй час ночи, но Галкину не до сна. Он добрался до дома Вальки Гуляевой. То ли желая убедиться в ее невиновности, то ли наоборот, сыщик позвонил в дверь. Ему не открывали, а настойчивый дребезг звонка грозил разбудить соседей. Евгений сел на ступеньках, закурил и не заметил, как забылся коротким тревожным сном. Очнулся от постукивания каблучков. На светящемся циферблате часов – без пятнадцати три. Чтобы не напугать Вальку, сыщик произнес предупредительно из темноты:

– Не бойся, мы виделись вчера. Я здесь был и немного повздорил с твоим дедом.

Девица оказалась изрядно пьяна и совсем не испугалась. Она стояла пролетом ниже в белой короткой куртке и мини-юбке, держась за стену как привидение. Или как ночная бабочка, вернувшаяся с удачной охоты. Свет уличного фонаря проникал в окно и освещал ее хрупкую фигурку. У нее было юное сосредоточенное личико, маленький смешливый носик с разбрызганными по нему веснушками и размытые синей тушью глаза. Жидковатые волосы с мелированными прядками она содержала в нарочитом беспорядке. Она не выглядела ни убийцей, ни заказчицей, она вдруг напомнила Евгению девушку, к которой когда-то давно он был неравнодушен.

– Ты следишь за мной? – насмешливо спросила она. – Тебя нанял дед?

– Никто меня не нанимал, – огрызнулся Галкин. – Но считаю, что очень скоро я тебе понадоблюсь.

– Что ты частная ищейка, он сказал мне. Но платить тебе деньги, даже попав в беду, я не намерена.

Из-за случайно пришедшего на ум сравнения, глупых сентиментальных воспоминаний Валька стала Евгению симпатична. И тут он совершил непростительную глупость.

– Прочитай, что написал твой дед, – сказал он, протягивая девушке предсмертную записку Мишукова. – Прочитай, разорви на мелкие кусочки и спусти в унитаз. Ты ничего не знаешь, меня сегодня не видела. Если сильно припечет, позвони, постараюсь тебя вытянуть. Запомни мой телефон. Если спросишь, зачем мне это надо, я не знаю сам. Об оплате договоримся. Глупо, но ты мне понравилась. Пока.

Евгений прошел в метре от Вальки. Непослушными пальцами она рвала тетрадный листок. Смотрела слепо прямо перед собой.

– Значит, его убили. Значит, меня посадят. Значит, так и надо, – разобрал сыщик.

А потом девица опустилась на холодный бетон и заскулила тонко, жалобно, по-щенячьи.

Вела она себя очень подозрительно, и если Евгений ошибался и Валька имела какое-то отношение к убийству, сыщику было ее по-настоящему жаль.

Минуло несколько дней. Меня не трогали, и чужая беда так и осталась чужой. Я почти успокоился, жизнь вошла в привычное русло. Я сидел в своем кабинете и со стороны напоминал осеннюю сонную муху. Агентство расследований, в котором я подвизался некоторое время, полгода назад приказало долго жить, сотрудники, среди которых были настоящие профессионалы, асы слежки и мордобоя, нашли хорошо оплачиваемую работу в солидных сыскных конторах, я же, не пожелавший стать винтиком в большой машине и привыкший работать по старинке, собственноручно доводя расследования до конца, на какой-то момент оказался не у дел.

Но это вовсе не означало, что я ничего не предпринимал. Имея лицензию на частную сыскную деятельность, я очень скоро за небольшую плату арендовал угол в двухэтажном, готовившемся на слом доме, наряду с адвокатскими и нотариальными конторами, фирмами сомнительного толка и подобными лицами – гадалками, экстрасенсами и хиромантами. Далее обзавелся соответствующей рекламой на своей двери и фасаде дома, прибегнув к помощи знакомого спившегося художника, дал короткое объявление в несколько местных газет и стал терпеливо ждать клиентов. Потенциальные же клиенты настойчиво обходили мой офис стороной, едва уяснив, в каком месте он находится, да и офис, откровенно говоря, – было сказано слишком громко. В комнатушку, которую я сам именовал «а ля домик Тыквы», были втиснуты письменный стол, пара стульев и приобретенный почти задаром гигантских размеров сейф, используемый более не по своему прямому назначению, а как вполне удобная кладовка для хранения пустых бутылок.

В какой-то момент из осенней сонной мухи я превратился в зимнюю спящую и невольно вздрогнул, когда зазвонил телефон. Снимал трубку я без особого воодушевления, уже привыкший, что беспокоят меня лишь в тех случаях, когда ошибаются номером.

– Это ты? – Голос принадлежал молодой девушке.

– Если я ничего не путаю, то я – это действительно я.

– Ты смеешься, а мне на самом деле не к кому обратиться. Ты дал мне этот номер и сказал, если сильно припечет…

– Значит, припекло.

– Да. Они утверждают, что я убила деда. И увозят меня в тюрьму.

– А ты его и впрямь убила?

В трубке молчали.

– Это хорошо, что ты позвонила именно мне, – бодро сказал я, хотя совершенно не обрадовался. Я понимал, что мой ночной визит домой к Вальке сразу после убийства, отданная ей предсмертная записка, короткий инструктаж на лестничной клетке в случае виновности девушки делали меня ее сообщником. Она просила приехать немедленно. Это был единственный звонок, который ей разрешили сделать. Выбора у меня не оставалось.

Я находился здесь уже третий раз и вновь не желание отведать продажный запретный плод, а интерес сугубо профессиональный двигал мною. Трагедия, случившаяся с тщедушным старикашкой, и арест его внучки стали темой самого бурного обсуждения соседок, вездесущих старух, оккупировавших лавочку возле подъезда, в который я направлялся. У входа я притормозил и, сделав вид, будто завязываю шнурок, убедился, что общественное мнение сложилось никак не в пользу моей будущей клиентки. Еловые лапки и чахлые гвоздички, разбросанные на тротуаре, окончательно заставили меня поверить в реальность смерти.

Дверь в квартиру была не заперта, и там, в тесной прихожей, толпилось несколько человек, как в форме, так и в штатском. Самой девушки видно не было. Все присутствующие обернулись ко мне и смотрели, ожидая объяснений. Потом в лице одного из них что-то изменилось, и он даже выдал некое подобие улыбки, протягивая руку. Я пожал ее и вспомнил, что познакомился с этим неприметным человеком еще в то далекое время, когда сам был следователем.

– Неужто ты адвокатом заделался? – скептически спросил мой приятель из прокуратуры. – Девка недавно кому-то звонила.

Я взял его под локоток и, выведя из затхлой прихожей на отравленную кошачьим духом лестничную клетку, показал свою лицензию. Следователь поморщился.