Впрочем, зачем вспоминать? Профессор спешит прогнать неприятные мысли. Ведь через несколько часов перед ним распахнется тяжелая дверь института. Его встретят, как почетного гостя, и никому в голову не придет, что именно там, в холодных стенах старого дома, погибла великая мечта его жизни — мечта стать инженером.

Быстро мчит своих седоков извозчик. Мелькают дома прямых как стрела петербургских улиц. И солнце, пробив толщу тумана, шлет приезжим свои ласковые лучи. Нет, прочь недобрые воспоминания! Сего дня сюда прибыл не скромный проситель и не студент-недоучка. Делегат московских ученых и инженеров приехал приветствовать инженеров Петербурга.

Тепло принимает аудитория посланца Москвы. Никто не помнит о студенте, провалившемся на экзамене по геодезии, но зато каждому из сидящих в зале хорошо известно имя заслуженного профессора Николая Егоровича Жуковского. В тишину актового зала падают четкие слова:

— Императорское московское техническое училище приветствует Институт путей сообщения с его вековой деятельностью.

А когда отзвучали речи, Жуковский идет по коридорам института. Петербуржцы охотно показывают московскому гостю все интересное, что у них есть. С особой гордостью демонстрируют они работы, связанные с завоеванием воздуха. И среди путейцев много энтузиастов нового дела. Кто-кто, а Николай Егорович смог оценить их успехи по достоинству.

Старость всегда подкрадывается, исподтишка. Она надвигается незаметно, как тучки, заволакивающие солнце. Подернулись сединой виски и борода. На лбу протянулись морщины. Мелкими сеточками сбежалась кожа в уголках губ и глаз. Незаметно стала взрослой девушкой дочь, а, пожалуй, именно в этом, в возрасте своих детей, с особой полнотой ощущает человек счет собственных лет. Да, ничего не поделаешь, когда уже перешагнуло за шестьдесят.

Но странное дело! Жуковский не чувствовал себя стариком. Работа увлекала его так, что для черных мыслей просто не оставалось времени. Ежедневное общение со студентами, живыми, жизнерадостными, неутомимо ищущими, не позволяло ему состариться.

Четыре десятилетия назад смуглолицым юношей перешагнул Жуковский через порог квартиры отставного профессора Брашмана. Встретившись с передовыми людьми науки своего времени, молодой человек увидел необъятные горизонты. Он многому научился, многое понял и оценил. Впоследствии, с благодарностью вспоминая своих учителей, Жуковский, как и они, гостеприимно распахивал перед молодежью двери квартиры в Мыльниковом переулке.

Робкие, с юношеской угловатостью и неловкостью движений, входят в профессорский дом будущие инженеры. Старомосковская квартира манит их не только своим уютом. Здесь можно получить ответы на самые разнообразные вопросы. Рука старого профессора мягко, деликатно намечает многим из них генеральную линию жизни.

Профессор любил своих студентов. Они отвечали ему взаимностью. Молодости свойственны энтузиазм, свежесть чувств, безграничная приверженность новым идеям. Всеми этими качествами обладал и сам Жуковский. Они стали кирпичами фундамента, на котором строилось великое здание дружбы, чистой и благородной дружбы мудрой старости и пылкой молодости.

Ежедневно профессор вставал в одно и то же время — в восемь утра. Умывался холодной водой, взбадривающей, разгоняющей кровь. Растеревшись мохнатым полотенцем, внимательно читал висевшее над умывальником расписание занятий. Жуковский знал о своей рассеянности. Он боялся и стеснялся ее. Потому и расписание занятий было вывешено в таком необычном месте, чтобы ничего не забыть, ничего не перепутать.

Выпив крепкого чая с вареньем, Николай Егорович надевал глубокие фетровые боты, шубу, шапку и выходил на улицу. Там уже стояли извозчики, любившие барина «за щедрость». В зависимости от расписания они везли профессора в Техническое училище или же в университет.

К тому времени, когда заканчивались занятия, уже наступала темнота. Возвращалась из гимназии дочь Леночка. Можно было обедать, чтобы потом, почитав газету, пару часиков подремать.

В те вечера, когда не приходилось принимать участия в каких-либо заседаниях научных обществ, квартира Жуковского наполнялась шумом и весельем. На гостеприимный огонек собирались студенты, подруги дочери и племянницы. Завязывались беседы, споры, рассказы, игры в шарады и фанты… Вечер протекал незаметно, а проводив гостей, Николай Егорович садился за письменный стол, чтобы не упустить благодатную для работы тишину уснувшей квартиры.

Так один за другим сменялись дни. Жизнь шла привычно, размеренно, но в то же самое время достаточно активно, чтобы не оставалось времени для оглядок назад.

Однако в 1911 году оглянуться все же пришлось. Жизнь неумолимо напомнила профессору о его возрасте. Исполнилось сорок лет научно-педагогической деятельности. Сорок лет минуло с того дня, когда Николая Егоровича избрали преподавателем математики Технического училища. Юбилей вступал в жизнь Жуковского большим событием, вышедшим за рамки личных интересов профессора.

На протяжении многих лет Николай Егорович пользовался у научной общественности Москвы любовью и уважением. Иначе и быть не могло — ведь его творческая активность не ограничивалась службой в Техническом училище, университете и Практической академии коммерческих наук. Не замыкаясь в преподавательской работе, Жуковский принимал деятельное участие в трудах ряда научных обществ. Общество любителей естествознания избрало его вице-президентом и председателем физической секции, в Политехническом обществе училища он был почетным членом, он участвовал в работе общества имени X. С. Леденцова, Общества испытателей природы, был президентом Математического общества.

И вот теперь, благодарные за все, что дал им своей деятельностью Жуковский, учебные заведения и научные общества объединились, чтобы торжественно отметить знаменательную дату в жизни профессора.

Забота и внимание товарищей по науке глубоко растрогали Николая Егоровича, хотя приятное неразрывно вязалось с грустным — ведь юбилей означал, что жизнь приближается к концу, а хотелось сделать еще так много…

Но тревоги Жуковского не только грусть человека, которому шел седьмой десяток. Волнение было вызвано другим. Его породил порядок, существовавший в ту пору; после двадцати пяти лет службы профессора увольнялись в отставку. Чтобы продлить этот срок на пять лет, требовалось «ходатайство на высочайшее имя». Жуковскому не раз приходилось писать такие ходатайства, с нетерпением ожидая ответа из Петербурга. Так было после двадцатипятилетия, тридцатилетия службы. Послал он такое прошение и на сей раз. Ответ задерживался, и это омрачало радость юбилея — ведь ничто так не тяготит человека, как неясность.

Однако беспокоился он напрасно. Слишком велик был авторитет Николая Егоровича, чтобы нашелся чиновник, осмелившийся отставить Жуковского от науки. Ходатайство было удовлетворено, а в первых числах января почта разнесла конверты с пригласительными билетами следующего содержания:

«Милостивый государь!

Распорядительный комитет по устройству чествования профессора Н. Е. Жуковского по случаю сорокалетия его научной и педагогической деятельности имеет честь покорнейше просить Вас пожаловать на торжественное заседание ученых и технических обществ, в которых профессор Н. Е. Жуковский состоит членом.

Очередное заседание имеет быть 16 сего января в 2 часа дня в большой новой аудитории Политехнического музея…»

От Мыльникова переулка до Малого Лубянского проезда рукой подать. Резвый рысак за считанные минуты промчал по Покровке легкие московские сани. Медвежья полость прикрывает ноги. Мороз. Паром клубится дыхание. Окруженный родными, взволнованный, едет Жуковский в Политехнический музей.

После вступительного слова председателя ему предстоит произнести речь. Не сразу, не вдруг отыскалась тема для этой речи, но лучшей, пожалуй, и не придумаешь: «Механика в Московском университете за последнее пятидесятилетие». Произнести такую речь — значит перелистать страницы истории русской механики, а механика — его собственная жизнь.