В жизни каждого человека могут встретиться обстоятельства, резко меняющие ее направление. Случались такие повороты и у Жуковского. Первые из них произошли еще в юности. Отсутствие денег у родителей вынудило поступить в университет, а провал на экзамене по геодезии заставил расстаться с Институтом путей сообщения, с мыслью о профессии инженера-практика.

И, хотя это выглядит парадоксально, неудача, постигшая молодого человека, помогла ему найти место в жизни. Она не только не помешала, а, напротив, способствовала сближению Жуковского с инженерными кругами, усилила проникновение в их интересы. А, начавшись, этот процесс развивался безостановочно, подобно цепной реакции.

Ученики задавали профессору множество вопросов. Студенческие вопросы, тем и удивительны, что предугадать их обычно почти невозможно. Если же учесть, что Техническое училище выпускало специалистов различного профиля, то нетрудно представить себе редкое разнообразие вопросов, существенно способствовавшее возникновению у Жуковского интереса к множеству не похожих друг на друга задач.

Жуковский шел в первых рядах тех, кто нес теоретические знания в толщу инженерной практики. Он сближал, казалось, далекие друг от друга области техники. А что, как не глубина обобщений, может лучше всего характеризовать достоинства научной работы?

Так продолжалось несколько десятилетий. Но в 1908–1910 годах круг интересов Николая Егоровича суживается. Новые обстоятельства вторгаются в жизнь профессора, решительно меняя ее курс. Над всем кругом вопросов, интересовавших профессора, начинает главенствовать одна проблема — проблема полета на аппаратах тяжелее воздуха.

Оглянувшись назад, в начало нашего века, мы легко поймем Жуковского. Науке и технике той поры авиация обещала не меньше, чем обещают сегодня полупроводниковые приборы, электронные вычислительные машины, управляемые ядерные процессы, космические путешествия. Отдельные, разрозненные, а зачастую дилетантски-кустарные опыты уходили в прошлое. Авиация рождалась на свет, требуя научно обоснованной, тщательно разработанной теории. Среди немногих людей, способных создать такую теорию, Жуковский был первым.

Истинный ученый всегда знает запросы своего времени. Задолго до штурма он выходит на поиск, стараясь разведать направление главного удара. А когда наступает час решающего боя, немедленно занимает место в авангарде, в первых рядах атакующих.

На протяжении ряда лет теоретические работы Жуковского зондировали те неизвестные науке и технике области, в которые пришлось вступить авиации. И вот час, которого долго и терпеливо ждали десятки исследователей, пробил.

Для людей, далеко отстоящих от науки, известие об удачных полетах самолета братьев Райт прозвучало как гром среди ясного неба. Ничего не зная об их предшественниках, или же ограничивая эти знания главным образом фактами об авариях и неудачах, люди были потрясены. Еще бы! Вдруг в один прекрасный день человек полетел. Внезапно, неожиданно человек научился преодолевать в воздухе сравнительно большие расстояния, продвигаясь в любом нужном ему направлении. Так восприняли достижения XX века в области авиации те, кто стоял от нее далеко. Для Жуковского же сообщение о полетах братьев Райт выглядело итогом долгих исканий разных людей из разных стран, проведенных ими в разные времена.

И все же, как ни подготовлен Жуковский к тому, что самолет вот-вот войдет в жизнь, сообщение об успехах братьев Райт произвело на него огромное впечатление. Все всколыхнулось в душе Николая Егоровича, когда в один из дней 1908 года к нему явился студент Борис Россинский с известием о том, что есть возможность воочию увидеть полет братьев Райт — в одном из кинотеатров на Петровке.

Прежде чем показать журнал «Патэ» (нечто вроде международной кинохроники того времени), интересовавший Жуковского и его друзей, зрителей угостили порцией похождений известного комика Глупышкина. Что же касается журнала, то едва он начался, как в аппарате оборвалась пленка, в зале зажегся свет. Что-то не ладилось у механика со склейкой, и владелец кинотеатрика поспешил объявить, что программа закончена.

Остались на второй сеанс. Снова загримасничал Глупышкин. Наконец на слегка вздрагивающем экране появился самолет. Он выглядел очень своеобразно: руль поворота позади, руль высоты спереди, а посередине ажурная коробка крыльев. Зрители увидели аппарат в воздухе, затем он приблизился к земле и запахал грунт полозьями своих салазок.

Очень, очень интересно! Дело планеризма вступило в новую фазу. Осуществлялась мысль, давно уже высказанная Жуковским, о том, что рано или поздно «скользящая машина» получит двигатель. Планер превратился в самолет.

О многом думал профессор, когда, распрощавшись со студентами, сел за стол своего кабинета. Как живой встал перед ним Лилиенталь с его убежденной верой в будущее авиации. Да, он погиб не зря! Дело, которому была отдана жизнь, не оборвалось со смертью. Вспомнились беседы с Менделеевым и фраза, однажды оброненная Дмитрием Ивановичем: «Воздухоплавание бывает не только в аэростатах, но и в аэродинамах».

Аэродинамы! Само это слово не успело дожить до рождения на свет тех машин, которым оно предназначалось. Их назвали аэропланами, а потом еще проще, по-русски — самолетами.

Да, не зря Жуковский так ратовал за аэродинамику, хлопотал об открытии аэродинамической лаборатории в университете! Ведь без науки тут ни на шаг. Ей и только ей предстоит вывести авиацию из тех дебрей, что уже встретились и, вероятно, еще не раз встретятся на пути создателей крылатых машин. А сколько труда, сколько сил взяли у исследователей те кривые дорожки, на которые по неведению попадали изобретатели!..

Николай Егорович вспомнил галерею машин на Всемирной выставке 1900 года в Париже. Там демонстрировался «Авион» — летательный аппарат, построенный французом Клеманом Адером. Его списали туда чиновники из военного ведомства, предварительно убедившись в том, что механическая копия летучей мыши, оснащенная паровым двигателем, кроме подскоков в воздух, ни на что не годится. Однако, забраковав машину, французы устроили ей шумную рекламу. Аппарат должен был всем своим необычным обликом словно убеждать посетителей выставки: смотрите, мол, на что способна Франция.

Цепочка воспоминаний завершается кадрами только что просмотренного фильма. Как неуклюж самолет братьев Райт! Недолго продлится его летная жизнь. Через год-другой он станет музейным экспонатом. И легко понять, почему так торопятся изобретатели, предлагая купить их машину почти всем европейским государствам. «Секрету» Райтов недолго быть секретом.

Большой любитель природы, страстный охотник, много бродивший по лесам, Жуковский хорошо знал те одиночные, крупные, а потому и особенно заметные капли, которые своим неторопливым падением словно сигналят о надвигающемся ливне. За четверть века своего интереса к авиации Жуковский не раз наблюдал попытки отдельных изобретателей, напоминающие эти капли-предвестницы. Но теперь он дождался и ливня. Один за другим начали подниматься в воздух самолеты. Гадкий утенок не сразу вырос в прекрасного лебедя. Добрую улыбку могут вызвать у нас сегодня угловатые коробчатые конструкции из жердочек, обтянутых парусиной: одно слово — «летающие этажерки».

Они были хрупки и ненадежны, эти сооружения. По мощности их моторы едва превышали те, что ставятся на современных малолитражных автомобилях, скорость была чуть большей, чем у троллейбусов. Но конструкции, созданные пионерами авиации, были едины по принципу возникновения силы, поддерживавшей их в полете, — аэродинамической силы. Вот почему, наблюдая за становлением авиации, Жуковский пережил так много радостных минут. Опираясь на силу разума, человек овладевал воздухом. Стремительным, бурливым водоворотом втягивала в себя авиация все новых и новых людей. На кресла аэропланов, открытые встречному ветру, садились многие: велосипедный и автомобильный гонщик Уточкин, монтер железнодорожного телеграфа Ефимов, борец Заикин, офицеры Нестеров, Мациевич, Руднев.