Слов нет, аналитически картина нарисована подробно, обстоятельно и достаточно четко. Но для полноты и законченности ей все же не хватает весьма существенного — геометрической ясности. Именно во внесении ясности и состоит тот вклад в гидромеханику, который сделал молодой диссертант 13 октября 1876 года.

Волнуясь, начал свое сообщение Жуковский. Молодой преподаватель пользовался симпатиями студентов и коллег, а потому на защиту его диссертации собралось много народу. Зал переполнен. Ощутив внимание слушателей, Николай Егорович постепенно перестал волноваться, а когда начали выступать оппоненты, он уже достаточно собрался для того, чтобы во всеоружии фактов и твердых, глубоких знаний отстаивать свою правоту.

Быть может, потому, что диссертант был их учеником, и Цингер и Слудский особенно придирчиво и строго отнеслись к проделанной им работе. Однако замечания Слудского Николай Егорович парировал решительно и быстро, что же касается Цингера, то он, как читаем мы в письме к Щукину, сумел задать Жуковскому «небольшую трепку».

С профессорской строгостью оба оппонента отметили упущения молодого исследователя, но в то же самое время с абсолютным единодушием заявили о необходимости присвоить ему ученую степень.

«Кинематика жидкого тела» представляет собой классическое по своей ясности исследование геометрических свойств движения жидкой частицы… Эта работа как бы завершила проводившиеся до этого исследования общих свойств движения жидкости и послужила основой для введения геометрического метода в гидродинамику. Сейчас на это сочинение опирается привычное для нас изложение общих кинематических свойств жидкости», — пишет академик С. А. Христианович, оценивая этот труд с точки зрения современной науки.

Гром аплодисментов заключил заседание, а потом, как писал сам Жуковский, он «дал факультету и своим товарищам обед в Эрмитаже и вообще чувствовал себя счастливейшим из смертных».

Суббота в училище была днем репетиций, как называли в ту пору беседы профессоров со студентами. В процессе репетиций студенты сдавали нечто вроде зачетов, повторяли курс по частям, готовясь тем самым к полному экзамену. В субботу Анне Николаевне приходилось долго ожидать сына. Как правило, он задерживался. Слишком много студентов приходило к нему в этот день, чтобы получить ответы на интересовавшие их вопросы.

Надо заметить, что с 1874 года Николай Егорович преподает в училище не математику, с которой началась его педагогическая деятельность, а механику. День начала занятий по этому предмету академик Л. С. Лейбензон назвал счастливейшим для училища, и на то у него были весьма существенные причины.

Переворот, который произвел Жуковский в преподавании теоретической механики, без преувеличения можно назвать революционным.

Николай Егорович стремился донести до слушателей четкие геометрические образы, ярко обрисовывая сложный мир механизмов и машин, к встрече с которым готовились будущие инженеры.

Математика и механика были стихией ученого. В царство формул и расчетов он приводил самые разнообразные явления природы, заставляя их служить человеку. Записную книжку профессора испещряли записи, малопонятные постороннему человеку. Множество математических знаков — интегралы, частные производные, радикалы, синусы, косинусы, логарифмы — сплеталось в замысловатые формулы, открывавшие путь к новым воззрениям. Сложен был этот путь, но о сложном нужно было уметь рассказать просто, а поэтому не раз говаривал профессор своим ученикам:

— Математическая истина лишь тогда может считаться отработанной, если ее удается объяснить каждому из публики, желающему ее усвоить.

Эти слова Жуковского открывают нам секрет успеха его преподавательской деятельности.

Умение блестяще раскрыть суть сложного явления, выразить ее лаконичной математической записью и четко обрисованной схемой было одним из замечательнейших качеств Жуковского. Вот почему так быстро снискал он среди учащейся молодежи и коллег доброе имя, большую популярность.

И не случайно с каждым годом все позже возвращался из училища молодой преподаватель. Его задерживали не только беседы со студентами. Все чаще обращались за советами к своему бывшему учителю молодые инженеры.

Выписывая уравнения, карандаш Жуковского выводил практиков из лабиринтов, порою казавшихся безвыходными. У молодого инженера случилась беда — сломался вал заграничной машины. Как быть? Письмо с вопросами спешит к Николаю Егоровичу. В письме каталог с изображением машины. Чертежей нет, но воображение Жуковского оживляет фотографию. Жуковский видит картину сил, возникающих в процессе работы, и, проанализировав ее, сообщает свое мнение инженеру. Молодой специалист послушался совета. Машина стала работать лучше, несмотря на то, что Жуковский не видел чертежей и даже не знал точного назначения машины. Но это была лишь одна из историй, каких много рассказывали о профессоре в Москве.

Размах, с которым творил Жуковский, очаровал всех, кто с ним соприкасался. Защита диссертации еще больше укрепила мнение, складывающееся вокруг его имени. Вот почему в послужном списке появилась запись, датированная 1877 годом, сообщавшая о том, что Техническое училище командирует Жуковского за границу «для собирания материалов к продолжению изданного им сочинения по гидродинамике и ознакомления с чтением означенного предмета в политехнических школах Германии и Франции».

Глядя на глобус, человек чувствует себя абсолютным хозяином Земли. В самом деле, на письменном столе земной шар выглядит очень маленьким и каким-то обжитым, разделенным между государствами, как кусок пашни, разрезанный на мелкие крестьянские наделы. Расстояние начинаешь чувствовать потом, когда долгими часами поезд преодолевает путь, казавшийся таким коротким на карте.

Пролетая станции и полустанки, выбрасывая белые клубы пара и лязгая на стыках, шел на запад экспресс Москва — Париж. Жуковский среди его пассажиров. Он много думает о предстоящих встречах, встречах с людьми и городами.

Позади предотъездная суета. Укладка чемоданов, добрые напутствия маменьки, убежденной, что все воры Европы объединятся против ее сына. Дворник принес из полицейского участка свидетельство о политической благонадежности. Удовлетворено и прошение губернатору: канцелярист взыскал паспортный налог, и вот в бумажнике рядом с заграничным паспортом приютился и железнодорожный билет.

Все дальше и дальше увозит поезд своих пассажиров. Граница. По вагону прошли жандармы, собирая у пассажиров паспорта. Щеголеватый офицер с лихо закрученными усиками просматривает их с профессиональной быстротой и внимательностью. Затем паспорта возвращаются, а их владельцы переходят в руки немецких таможенников. Свисток паровоза, и снова в движении красавец экспресс. Граница позади. Отсчитав еще несколько сотен километров, поезд помчался мимо маленьких садиков и огородов, а затем, сбавив ход, пересек городскую черту, остановился подле шумного и людного Берлинского вокзала.

Николай Егорович Жуковский — студент университета.

Слудский.

Василий Яковлевич Цингер.

Город встретил Жуковского кипучей, деятельной жизнью. Выйдя из здания вокзала, он сразу же попал на чисто выметенные тротуары Фридрихштрассе — одной из оживленнейших улиц германской столицы. А рядом, в нескольких сотнях метров от платформы, к которой подкатил московский экспресс, тянулась другая улица — знаменитая Унтер-ден-Линден. Обсаженная четырьмя рядами лип, эта гордость Берлина проходила через Бранденбургские ворота к Тиргартену — популярному берлинскому парку.

Вздремнув часок в гостинице, Николай Егорович отправился побродить по городу. Он обзавелся планом Берлина и начал осмотр его достопримечательностей с Тиргартена. Прогулявшись по аллеям сада, среди цветущих каштанов и сирени, полюбовавшись изваянием льва, навеки застывшего рядом с убитой львицей, Николай Егорович нанес визит известному математику Зилову. Побеседовав с коллегой, он снова вышел на Унтер-ден-Линден, и здесь его внимание привлекло красивое здание с надписью: «Акварий». О том, что увидел наш путешественник в акварии, рассказывает его письмо к сестре Вере: