Молодые женщины с занавешенными лицами и в голубых покрывалах. Некоторые держали на руках детей. Сгорбленные беззубые старухи, которым уже нечего скрывать. Они тяжело опирались на свои мотыги и яростными глазами глядели на ребятишек, подводивших сбитого летчика к группе седобородых мужчин. Один из них, видимо, и был старейшина — спинжирай, то есть белобородый. Он сидел на камне, покрытом бараньей шкурой, руки опирались на посох. Белая чалма оттеняла его темное, невозмутимо-властное лицо. Что-то вроде плаща или покрывала песчаного цвета окутывало его фигуру.

Дети подвели пленного к старейшине и рассредоточились по сторонам. Я видел рыжего в профиль и не могу сказать, что было в его водянистых голубоватых глазах. Спинжирай какое-то время пристально глядел на него, потом неторопливо поднялся, прислонил посох к камню, на котором сидел, сложил руки, сделал жест омовения. Прочитал басмалу: «Бисмилляхи-р-рахмани-р-рахим!»

Любое дело или всякую важную речь мусульмане начинают с этих слов: «Во имя Аллаха милостивого, милосердного!» А сегодняшняя речь старейшины, несомненно, была важной, ибо касалась жизни и смерти. Ведь ничего более важного и нет на земле. Он начал с вопроса:

— Кто этот человек?

Немного помолчав и обведя взглядом присутствовавших, как будто в самом деле ждал от кого-то ответа, сам же и ответил на него:

— Он из тех, кто принесли смерть в наш мирный кишлак. Из тех, кто осквернили таинство брака невинно пролитой кровью. Они виноваты в том, что мы лишились своих детей, жен, отцов, братьев. Он — один из них. Что говорит древний закон кровной мести? Он говорит: смерть за смерть. Мы покорно склоняем голову перед словами закона и повторяем вслед за ним: смерть! Марг!»

— Марг! — прозвучало хором. — Марг!

Рыжий обеспокоенно оглянулся на этот слитный и грозный возглас. Видимо, только сейчас он почувствовал, что не все так безоблачно и лучезарно.

— Мы не разбойники, — спокойно продолжил спинжирай, — мы не нападаем неожиданно из-за угла, но открыто выносим свой приговор. Он должен услышать его. Кто сможет сказать ему эти слова на понятном ему языке?

Старейшина медленно обвел взглядом стоявших вокруг людей. Его взгляд почему-то остановился на мне. Я не был знаком с ним лично, хотя он мог видеть меня, когда я сопровождал Сайдулло. Это был старейшина не из рода моего бывшего хозяина, никакой власти над ним и надо мной у него не имелось. Они были даже из разных кланов и разных ветвей племени, но, тем не менее, он имел представление и о делах моего хозяина, и, конечно, о том, что у него появился собственный раб.

— Цыштын-дабара! — громко произнес спинжирай, повернув лицо ко мне. — Я думаю, что ты не только сможешь, но и должен сказать эти слова.

Все невольно обратили взгляды на меня. Конечно, я учил английский в школе, приходилось объясняться и на базаре в самом Ургуне, когда Сайдулло пытался всучить редким теперь туристам, какую-нибудь древность из тех, что валялись у него под стеной. А некоторые он и сам изготовлял. Но выносить приговор.

— Цыштын-дабара! — властно окликнул меня старейшина.

— Я хочу услышать, уважаемый, те слова, которые должен перевести ему. Я боюсь исказить высокий смысл вашего решения. К тому же должен упомянуть и о виде казни, к которому его приговорили.

— После того, как ты метнешь в него первый камень, каждый может делать с ним все что угодно. Останки достанутся собакам и шакалам.

— Я? — решение старейшины оказалось для меня полной неожиданностью. — Но, может, это право принадлежит тому, кто сбил самолет? Не обидит ли героя такое решение? — я все же еще раз попытался уклониться от неожиданной и сомнительной чести.

— Да, ты, которому повезло больше, чем этому летчику. А сегодняшний герой превратил наш мирный кишлак в военный отряд. Его бездумный поступок оправдал варварскую бомбардировку, гибель мирных жителей. Теперь на месте нашего кишлака останутся скоро только горы мусора и бесплотные тени прошлой жизни. С минуты на минуту мы все будем безжалостно наказаны за его героизм. Не потому ли он поспешил исчезнуть? Никто из наших людей не знает этого человека.

Вот так, открестился. В здравомыслии ему не откажешь. Хотя то, что как будто никто не знает этого человека, видимо, было просто небольшой хитростью, дезинформацией для возможных чужих ушей. Да и никто никуда не исчезал, он явно был здесь, в толпе, но не выделялся, спокойно принимал справедливые слова старейшины. Но за ним была справедливость поступка, действия, за которое, возможно, и придется заплатить большую цену. Но, как говорят в таких случаях — «мы за ценой не постоим».

Очевидно, и обо мне старейшина тоже располагал исчерпывающей информацией. Да и как же иначе? Ведь он был главой разветвленной семьи. Несколько таких семей составляют род. Им управляет малик. Несколько родов составляют клан. Несколько кланов — племя, которое управляется ханом. Думаю, что о моем скромном существовании известно и главе самого многочисленного и влиятельного племени дуррани. Очевидно, что только благодаря благосклонному отношению самого хана мне дозволено не только жить, но и жениться. В родоплеменной структуре каждый человек постоянно под надзором. Все знать обо всех — залог выживания в трудных условиях. Но при этом нет никаких досье и бумаг. Знание постоянно обновляется, корректируется.

— Он — это ты. А ты — это он. Вас можно поменять местами, — добавил старейшина негромко, явно только для моих ушей. Но в тихом голосе сквозила сдержанная угроза. И тут же, властно повышая голос и задирая голову, произнес для всех: — Чтобы соблюсти наш священный закон, я должен еще спросить наших женщин: кто-нибудь хочет взять его в мужья?

Возмущенный гул мужских голосов ответил ему.

— Я спрашиваю не вас. Однополые браки бывают, к счастью, только у неверных. Они сами заботятся о том, чтобы исчезнуть с лица земли. Что ответите вы, женщины? Из тех молодых, кто потерял мужа и обречен на безрадостную старость, кто будет украдкой заглядываться на чужих мужей, которые не смогут взять вас в жены, ибо силы мужчины не беспредельны, а средства к жизни сегодня часто скудны.

Никто не отозвался. Да если бы и нашлась такая отчаянно смелая, то взгляды старух испепелили бы ее тут же. Все формальности были соблюдены. Законы шариата не нарушены. Хотя не исключено, что кому-то и приглянулся рыжий парень: женщина остается женщиной даже под паранджой. Впрочем, под паранджой, имея дозволенную возможность скрывать себя и свои чувства, она становится женщиной в еще большей мере. Женщиной — то есть оценивающей мужчину только как самка самца, вне всяких идеологий и мужских ограничений.

Я подошел к летчику и поднял на него глаза. Он уже с заметным беспокойством пытался что-то прочесть на моем лице. Мне не понравился его слишком требовательный взгляд. В нем отсутствовало восточное смирение перед судьбой и готовность спокойно и с достоинством принять все, что уготовано судьбой. Или Всевышним. То есть той неведомой силой, что всегда влечет нас неизвестно куда. Хотя его все-таки оправдывало то, что он должен был сейчас услышать. А мне, конечно, было неприятно, что именно я вынужден ему это сказать.

В горле пересохло: впервые мне приходилось говорить человеку, что его приговорили к смертной казни. В сущности, выносить приговор и выступать на стороне этой толпы, уже жаждущей обещанного зрелища и свершения справедливости. Так, как они ее понимают. Но не он ли вчера обрек на смерть десятки людей без всякого приговора, а сегодня еще издевался над их горем? Мы были с ним одной расы, оба пришли сюда с оружием и оба были достойны смерти. Но мне, как правильно заметил старейшина, повезло. Сначала с хозяином Сайдулло, а потом и с Дурханый. А ему не повезло.

Неужели в жизни все определяется везением, какой-то случайностью, которую ни предсказать, ни вычислить? И неужели везение навсегда прилипает к тебе и сопровождает до самого конца? Или все дело в твоих собственных качествах? Приятной внешности, живом уме, способности понимать других людей и отвечать на их тайные желания и мысли? И главное: всегда в нужный момент оказываться в нужном месте. Но это уже никак не может зависеть от личных качеств. Здесь полная игра случайностей, некой космической рулетки, выбрасывающей заветные числа. Но почему-то одному они выпадают гораздо чаще, чем другим. Люди проходят всю войну — и без единой царапинки. А вернулся домой, сел на мотоцикл, рванул к зазнобе в соседнюю деревню. И — на полной скорости врезался в трактор, стоявший без сигнальных огней на обочине. Так погиб парень из нашей Блони. Только что вернулся из Афганистана — ни одна пуля не зацепила. «Я заговоренный!» — хмельно хвастался он за день до нелепой гибели.