В тот вечер в доме над Дунаем было люднее, чем обычно. В его уютных комнатках веселилась молодежь — подруги сестер Обретеновых и товарищи их братьев, а внизу, в подвале, пользуясь гулянкой как маскировкой, Левский вел заседание комитета. И только неугомонная хозяйка не знала покоя: она так и сновала от дома к улице, прислушивалась, вглядывалась.

Допоздна засиделся Левский. Дом давно опустел. А утром, с первым рейсом «Сейре», в Джурджу, на румынский берег, отправилась Петрана Обретенова. Там она зайдет к владельцу фабрики свечей и мыла Димитру Горову, человеку положительному, пользующемуся большим кредитом, что в торговой среде равно большому доверию. И лишь только избранные знают, что в здании фабрики, где находится и квартира владельца, существует тайная почтовая станция, а также приют для путешествующих из Болгарии в Бухарест по комитетским делам. Здесь Петрана сдаст полученное от Левского, возьмет бухарестскую почту для него и возвратится в Русе. Часто Петрана возвращается не одна; с ней или знакомая дама, или молоденькая Иванка, сестра Ангела Кынчева, невеста фабриканта Горова.

Одну из таких поездок описал Стоян Займов в своей книге «Минувшее».

...На Гюргевской пристани пассажиры ожидали вечернего парохода в Русе. В буфете за столиком сидели две дамы в модных турнюрах и мужчина в цилиндре. Господин этот — болгарин, родом из Пештеры, одна дама — из Русе, другая — из Казанлыка. Дама из Казанлыка — высокого роста, статная, черноглазая, с правильными чертами лица. На голове у нее пышные волосы. Если распустить их, закроют они хозяйку с головы до пят. Это Тодорка Маризчиева, по прозвищу «Длиннокосая».

Другая дама худенькая, симпатичная, маленькая, подвижная — это дочь бабушки Тонки, Петрана, по прозвищу «Пелтека» («Заика»). Обе они специальные курьеры БРЦК.

Господин, который сопровождает дам, среднего роста, розовощекий молодой человек, элегантно одетый. Он веселит своих дам любезными разговорами. У него в Гюргеве собственная фабрика. Это Димитр Горов.

Подошел пароходик, и дамы, распрощавшись с милым господином, взошли на борт.

Через двадцать минут обе дамы в Русе. Пройдя по берегу, они по тропке поднялись в дом, одиноко стоящий над Дунаем. Здесь повынимали из турнюров опасную почту. Люди, находившиеся в подвале, рассортировали ее по адресам. А утром из дома вышел молодой человек, почтовый чиновник с железной дороги Русе — Варна. В карманах его — письма, которые привезли дамы. Почтовый чиновник отправит их по конспиративным адресам. Часть почты отвезет Никола в Тырново, а сестра его Пелтека — на пароходе в Свиштов. Так за несколько дней почта проникнет во все уголки Болгарии.

У Левского были все основания остаться довольным работой Русенского комитета. Как видно, и ему самому удалось установить дополнительные и очень важные связи. Данаил Попов вскоре сообщил Каравелову, что Левский поручил ему пересылать газету «Свобода» через русское консульство в городе Русе, откуда удобно получать газету и пересылать в глубь Болгарии.

В Русе Левский получил письма с серьезным предупреждением. Из Тетевенского комитета ему сообщали: «Товар, который вы имеете намерение получить в нашем селе, сейчас не время брать, потому что он очень дорог, а когда он станет дешевле, то мы сообщим вам вторым письмом. Тогда приедете и возьмете, а сейчас оставайтесь там, где в настоящее время находитесь».

Еще прямее писал из Этрополе Тодор Пеев: «После известного вам приключения начались строгие преследования, полицейские и переодетые шпионы ходят по селам... Я написал местным комитетам, чтобы были осторожнее. Поэтому, брат наш, всякое ваше передвижение может быть опасным и для нашего народного дела и для вас. Вы должны потерпеть и оставаться там, где сейчас находитесь».

Необходимость изыскивать деньги любым способом и охранять организацию от предателей привела летом 1872 года к усилению революционного террора. Устав, принятый в Бухаресте, давал Центральному комитету полную свободу в выборе способов добычи денег и предвидел смертные приговоры всем, кто «захочет помешать делу каким бы то ни было путем».

Сразу же после возвращения в Болгарию Левский известил Каравелова о своем решении «убрать» двух предателей: Величко Семеонова и дьякона Паисия, причем начнет он «с черной головы», то есть с дьякона.

21 июля Димитр Обшти по приговору революционного комитета убил Паисия. За пять дней до этого в Лясковце был уничтожен другой предатель. Власти насторожились. Начались те самые строгости и преследования, о которых извещал Т. Пеев Левского. Левский понимал, с каким риском связан террор, но обойтись без него он уже не мог. Больше того, острая нужда в деньгах на приобретение оружия вынудила его лично совершить террористический акт. Левский пробрался в дом ловечского богача, желая изъять у него деньги, а самого его умертвить. Но обстоятельства сложились так, что пострадал слуга, бросившийся защищать хозяйское добро. «Жаль было невинного парня, — писал потом Левский Каравелову, — но иначе поступить было нельзя. Много невинных людей пострадает, пока мы достигнем цели».

Положение в связи с усилением террора явно осложнялось. Некоторые комитеты охватила тревога, растерянность. Поездки становились все более опасными. Но, как всегда бывает, отрицательное несет в себе и элементы положительного. Затруднения, вызванные ростом репрессий и настороженности властей, побудили искать новые формы работы. Толкали к этому и другие причины.

Решения Бухарестской конференции вызвали сильный подъем революционного движения. Новые комитеты возникали во всех уголках страны. Вся тяжесть руководства комитетской сетью лежала на Левском как на единственном представителе Центрального комитета. Справиться с этим ему становилось не под силу. Сначала он пытался выйти из положения, подобрав себе помощников и назначив уполномоченных по группам комитетов. Но из этого ничего не получилось: Кынчев погиб, Обшти своими самостийными действиями причинял только вред, Христо Иванов испугался при первой опасности. К тому же система руководства через уполномоченных была очень уязвима. Появление в маленьком городе, особенно селе, постороннего человека, каким являлся уполномоченный, — становилось сразу заметным. Они легко могли попасть в руки властей. Да поездки уполномоченных стоили денег, которых у организации всегда не хватало.

Все эти причины продиктовали Левскому решение перестроить комитетскую сеть. С осени 1872 года он приступил к созданию революционных округов «для более легкого, менее обременительного в материальном отношении и более надежного способа связи с местными комитетами».

На окружные центры возлагалось руководство деятельностью местных комитетов и представительство их перед Центральным комитетом. «Вы, члены окружного комитета, — писал Левский, — будете назначать способных работников для связи маленьких городов и сел с вашим округом».

Во главе местных комитетов теперь ставился не только председатель, но и «главнокомандующий юнак», то есть военный руководитель. Местные революционные комитеты получали больше самостоятельности.

Первым был учрежден Орханийский округ, где уполномоченным ЦК числился Обшти. Левский поспешил это сделать, чтобы устранить вредное влияние Обшти на орханийские комитеты. С созданием окружного центра должность уполномоченного автоматически упразднялась.

Новая организационная форма, введенная Левским, просуществовала до Апрельского восстания 1876 года.

В последние месяцы Левского все чаще тревожили мысли о судьбе дела в случае его гибели. Он понимал всю опасность своего положения. «Нет села, нет постоялого двора, такой дороги, куда бы турки не послали своих людей для слежки», — писал он Каравелову в сентябре 1872 года.

Нужен человек, которого надо заранее готовить к принятию большого дела. Но такого человека около Левского пока нет. «Встречается человек —-пригоден он для одной работы, но не пригоден для другой, встречается решительный, но не рассудительный, а если рассудительный — то трусливый, страх не позволит ему сделать и шага вперед, а в таком случае может и налаженное дело пойти прахом».