— Утешил ты мое сердце! Пошлю тебя в Россию учиться.

Учиться в Россию! С того дня как Васил услыхал это, он потерял покой. О чем бы он теперь ни говорил, что бы ни делал, все начинал словами: «Вот когда поеду в Россию...»

Летом 1858 года Васил с дядей вновь перебрался в Карлово. А мечта все оставалась мечтой, зовущей и тревожной.

Когда он заводил с дядей речь о поездке, тот отвечал:

— Я сам хочу, чтобы ты был человеком, а не бездельником. В нашем роду нет бродяг, все люди почтенные, благочестивые. Погляди на своего дядю. Пока я стал исповедником, съел немало палок. В мой век не было ученья без палочного боя. Чтобы стать человеком, надо много претерпеть. Потерпи и ты, все будет в свое время.

А когда придет это время? Василу шел уже двадцать второй год. Пора подумать о будущем. Не век же бродить с дядей с котомкой за плечами.

Недовольна и мать положением сына. Она считает, что шесть лет безвозмездного служения дяде достаточная плата за то образование, которое он дал Василу в Стара-Загоре. Она требует от брата поспешить с устройством ее сына. Монах в раздумье: не хочется обижать сестру, не хочется и терять помощника. Что делать, чтобы не ушел от него Васил, чтобы иметь своего человека, которому в старости можно передать пост исповедника? И он решает:

— Хорошо. Я пошлю Васила учиться в Россию, если он примет монашество.

Васил согласен на это условие.

Накануне того дня, когда готовился он надеть монашескую рясу, двоюродный его брат Васил Караиванов спросил:

— Васил, не тяжко ли тебе вступать в монахи?

Молодой послушник ответил:

— Что же делать! Кто вскормлен монашеским хлебом, тому не из чего выбирать...

Он понимал свою зависимость от дяди. Ему он обязан в прошлом, на него он рассчитывает в будущем. Он не хочет разрыва с дядей. Как-никак, а ведь дядя открывал путь к заветной цели — поездке в Россию. Цена, которой Васил покупал эту поездку, его не смущала. Много лет он провел в монашеской среде, свыкся с ней. Да и цель была столь высока, что не было цены выше ее.

Тяга в Россию владела в ту пору думами многих молодых болгар. Только там, в стране, родственной по. языку и вере, надеялись они получить те знания, которыми должны обладать люди, бравшие на себя заботу о просвещении своего народа.

Первым этот путь им указал их соотечественник, проживавший в Одессе, Василий Априлов, так горячо содействовавший развитию народного образования на родине. В своей книге «Денница новоболгарского образования», вышедшей в Одессе в 1841 году, он писал:

«...Если болгары когда-либо и увидят у себя хорошо организованные школы и народную литературу, то это будет достигнуто лишь путем изучения своего собственного языка с помощью русских и славянских книг, которые в большом количестве выходят в России. Болгары должны искать помощи в этой стране... Эта истина рано или поздно восторжествует, и болгарское юношество для совершенствования своих знаний и своей литературы, обратится к учебным заведениям своих единоплеменных братьев».

Призыв ехать учиться в Россию Априлов и его друзья, одесские болгары, подкрепили делами. Они добились от русского правительства стипендий для болгарской молодежи в училищах Одессы, Киева и других городов. Ими было основано Одесское болгарское школьное настоятельство, которое заботилось об устройстве молодых болгар, приезжавших в Россию, «стараясь об определении их в такие учебные заведения, какие признаны будут соответствующими потребностям болгарским, с целью употребления их на пользу своей нации».

Навстречу болгарам шла русская общественность. Созданный в Москве в 1858 году Славянский комитет и его отделения материально поддерживали болгарских юношей и девушек, приезжавших в Россию учиться. В том же году в городе Николаеве был открыт Южнославянский пансион.

Болгарская молодежь хлынула в русские училища. В начале пятидесятых годов возвратились в Болгарию первые питомцы русских школ. Они занялись просветительной и литературной работой, положив тем самым основу новому этапу культурно-просветительного движения эпохи болгарского национального возрождения.

7 декабря 1858 года в церкви Сопотского монастыря произошло пострижение Васила в монахи. Васил и дядя вышли на середину церкви, заполненную многочисленными представителями рода Кунчевых и Караивановых, их соседями и друзьями, товарищами Васила. Из алтаря вышел монах Рилского монастыря, отец Кирилл, принявший на себя роль крестного отца посвящаемого в монашество. Накинув на головы Васила и его дяди черное покрывало, отец Кирилл прочел положенные молитвы. Обряд закончен, и из-под покрывала вышел монах Игнатий. Постригавшийся в монахи в знак отречения от всего мирского предавал забвению и старое имя свое. Васил, чтобы порадовать дядю, избрал своим монашеским именем имя дядиного крестного отца. Отныне для мира умер Васил Иванов Кунчев и родился монах Игнатий.

— Мой духовный сын в то время был, как я помню, — говорил позже отец Кирилл, — без единого волоска на лице, тихий, скромный, застенчивый.

Через несколько месяцев после этого события, летом 1859 года, в Карлово прибыл митрополит из Пловдива. Он произвел иеромонаха хаджи Василия в архимандриты, а его племянника рукоположил в иеродьяконский чин.

Так Васил стал дьяконом Игнатием. Но перемены в жизнь это не внесло. По-прежнему он ведет домашние дела дяди, сопровождает его в походах по селам. Угнетает безденежье, невозможность помогать матери.

Иногда дядя, чтобы подбодрить племянника, скажет:

— Потерпи еще немного. Соберу деньги на дорогу, и поедешь.

И Васил терпит. Мечта о поездке в Россию как маяк: то светит, то гаснет.

После Крымской войны Англия и Франция, воспользовавшись тяжким послевоенным положением своей союзницы, превратили Турцию в нещадно эксплуатируемую полуколонию. Они вынудили Турцию, в ущерб ее национальным интересам, распахнуть настежь двери перед иностранными капиталистами. В ее пределы хлынул из Западной Европы поток дельцов и спекулянтов. Георгий Раковский в поэме, написанной в 1858 году, сказал по этому поводу:

Один болгарский чорбаджия жаловался: «В нашей стране все было бы хорошо, земля богатая и плодородная, но, к сожалению, налоги отнимают все деньги. Благодаря капитуляции[19] у нас забирают жито, шерсть, кожи, мерят и считают как хотят, иногда совсем не платят, а в довершение всего еще и бьют и сажают в тюрьмы».

Рынки Турции наводнили западноевропейские товары, и наоборот — вывоз из Турции сокращался. В 1860 году разразилась финансовая катастрофа. Бумажные деньги обесценились, цены неудержимо росли, спекуляция достигла баснословных размеров. Свирепый кризис поразил все стороны экономической жизни империи.

Как и всегда, турецкие власти стали латать прорехи за счет несчастной райи. Чтобы покрыть огромный дефицит в бюджете, повысили налоги — их основная часть пала на плечи болгарских крестьян. Многочисленные чиновники, не получавшие жалованья из-за отсутствия у государства денег, обирали население.

Заграничные товары вытесняли с турецкого рынка изделия болгарских ремесленников. Ремесла хирели.

Бедой крестьян, ремесленников и мелких торговцев воспользовались ростовщики — алчные болгарские чорбаджии, разбогатевшие на войне. Ссужая займы под чудовищные проценты, они закабаляли и окончательно разоряли тружеников.

В довершение ко всем напастям, обычным в Турецкой империи того времени, на болгар обрушилась еще одна, ранее не виданная. После Крымской войны и в ходе покорения Кавказа русское правительство выселило в Турцию много крымских татар и черкесов. Большая часть этих воинственных переселенцев была размещена, на болгарских землях.