Все говорило о том, что надо уходить из Войнягова. В конце февраля 1866 года Васил тайно покинул село. Последующие события подтвердили правильность решения. После исчезновения Левского турецкие власти схватили группу молодых войняговцев. Арест показал: турки пронюхали о деятельности Левского и готовились учинить разгром сорганизованной им группы единомышленников.

Тогда вскрылась и провокационная роль кулака Добри. Чтобы дать турецким властям повод для расправы с Левским, этот предатель обвинил его в присвоении денег, собранных для уплаты налогов. Но крестьяне доказали, что деньги присвоил сам кулак и купил на них участок земли.

Арестованные друзья Левского не дали туркам ожидаемых сведений о бунтовщической деятельности учителя. Часть из них пришлось туркам отпустить, другие сами сбежали из тюрьмы в Россию. Позже один из них, Петр Петков Топалов, участвовал в вооруженном восстании 1876 года, а Иван Минчо Кисев и Георгий Колев Бузрев сражались добровольцами в рядах русских войск при освобождении Болгарии в 1877—1878 годах.

Семена, брошенные учителем в души войняговцев, дали хорошие всходы.

Матери, как самому верному другу, открывал Васил свои планы, от нее, горячо любящей своего первенца, получал благословение и напутствие на новые дела. Покинув Войнягово, Васил тайно заехал к матери в Карлово, откуда направился дальше, на север, в Добруджу, поближе к Румынии, где, как он знал, находился Георгий Раковский, где думали о болгарских делах.

Видно, мать указала сыну и первое пристанище на его пути к новой цели. По прибытии в Меджидие, в Добрудже, Васил остановился у хорошего знакомого матери, местного торговца Горанова. Встретил тот Васила радушно, дал ему приют, снабдил одеждой, в которой не стыдно показаться в портовом дунайском городе Тулче. Ехал в Тулчу Васил в надежде отыскать боевого товарища по Белграду Стефана Караджу.

Караджу он не нашел, но зато его познакомили здесь с известным в местных передовых кругах священником Харитоном [30]. Смелый патриот, помощник гайдуков, Харитон пришелся по душе Василу, и они подружились. По его приглашению Васил приехал в село Конгас и пел в церкви. Здесь нового певчего услыхал художник Цоню Захариев, расписывавший вместе с отцом и братом церковь в соседнем селе Эникьое. Голос и на этот раз выручил Васила. Восхищенный его пением, художник пригласил Васила в Эникьой, где помог ему устроиться учителем.

В Эникьое, как потом и всюду, куда он попадает, Левский готовит людей к схватке с тираном. Он обучает молодежь военной гимнастике и стрельбе, всему тому, чему сам научился от опытных гайдуцких воевод в Белграде.

В те годы в степях Добруджи рыскали разбойничьи шайки выселившихся из России татар и черкесов, они нападали на болгарские села, грабили их, жгли, уводили молодых женщин. Левский создал в Эникьое дружину, с которой в случае нужды приходил на помощь соседним селениям. Вскоре и там стали появляться отряды самообороны. Как радовался Левский, когда ему удавалось пробудить в забитом пахаре человеческое достоинство.

Его учитель Георгий Раковский не раз говорил: «Где народ, там и я». Так теперь жил и сам Левский. Его видели всюду: на свадьбе и на сходке, в кругу веселящейся молодежи и на сельском празднике. К нему за советом шли из окрестных сел, и сам он туда хаживал. Он не упускал случая, чтобы бросить зерно правды...

Три месяца прожил с ним Цоню Захариев, но навсегда впитал идеи освобождения, о которых так жарко говорил молодой проповедник революции. Таково было обаяние этого человека.

Осенью Захариев уезжал из Эникьоя. Прощаясь с Василом, он услышал от него:

— И я здесь проживу только зиму, а весной оставлю учительство.

Больше Левский ничего не сказал. Или не хотел посвящать в свои планы, или они еще не оформились у него. Известно лишь, что вскоре после отъезда Захариева покинул село и Васил Левский.

О дальнейшем можно судить лишь по единственному сохранившемуся его письму.

В ноябре 1866 года он был в румынском городе Яссы, откуда отправил Раковскому письмо с просьбой сообщить, как идут дела «по торговле» сейчас и чего следует ждать в будущем.

Можно предполагать, что в Яссы прибыл Левский, чтобы повидаться с Раковским и осведомиться у него о том, как идут народные дела сейчас и какие его намерения на будущую весну, когда снаряжаются в Румынии гайдуцкие четы для переброски их в Болгарию.

Левский не захватил Раковского в Яссах, но ему помогли связаться с ним письменно.

Ответ, видимо, пришел скоро, и Левский, не задерживаясь в Яссах, выехал обратно в Добруджу.

Теперь он знал, что готовит ему весна 1867 года.

Посветлело небо над широкой Добруджей. Низко плывшие всю зиму серые тучи исчезли. Небо стало выше и глубже. Снежный покров потерял свою ослепительную свежесть, посерел, осел. На пригорках обнажились взмокшие плешины земли.

Крестьяне готовили свои незатейливые орудия. Ждали южного ветра: сгонит он остатки снега, подсушит почву, и тогда начнется страда деревенская.

Ждал этого и Васил. Ему давно не терпелось. Прислушивался по ночам к капели, утром шел за околицу поглядеть, что е дорогами. А дороги текли грязными речками. Ни пройти по ним, ни проехать.

Южные ветры задули дружно и в какую-нибудь неделю подготовили добруджанскую равнину к пахоте и севу. С понедельника, отслужив накануне молебен, на поля вышли пахари. Отправился в путь и Васил. Привычно пристроив за спиной котомку, шагал он весело, размашисто. Весна кружила голову, и он пел, сам не зная о чем.

В условленном пункте друзья помогли перебраться через Дунай. Теперь можно идти, не опасаясь, что тебя схватят турки. Румынская земля давно стала убежищем для болгар.

Бухарест, куда прибыл Васил, уже не тот, каким он его видел четыре года назад, возвращаясь из Белграда. В ту пору в румынской столице, по выражению современника, «жили только бесчувственные богачи: Грудовы, Колоневы, Евлогиевы и другие, которые были озабочены лишь тем, как бы лучше выговаривать греческую букву «Ф» и какое окончание прибавить к своей фамилии, чтобы не было заметно их болгарского происхождения» [31].

Теперь Бухарест — главный центр болгарской эмиграции. Сюда стекались бежавшие из турецкого ада; молодежь, жаждавшая борьбы за свободу родины; сюда на передышку уходили гайдуки. Здесь обосновались добровольцы первого болгарского легиона. Здесь развернули деятельность группы и кружки самых различных политических оттенков.

Левский попал в водоворот бурных политических страстей. Куда бы он ни заходил — в корчму, в ночлежный дом, в квартиры приятелей, — всюду слышал горячие споры о путях вызволения родины из тяжкой беды.

Во второй половине шестидесятых годов XIX столетия среди болгарской эмиграции в Румынии сложились три группировки с различными взглядами на направление национально-освободительного движения: Болгарский центральный тайный комитет — БЦТК, революционная группа «молодых» во главе с Раковским и комитет «старых», или Добродетельная дружина.

БЦТК состоял из представителей средней и отчасти мелкой торгово-промышленной буржуазии. Выдавали они себя за революционеров, но в действительности были оппортунистами, отрицавшими революционную борьбу и предпочитавшими путь соглашения с правительством турецкого султана.

Метко охарактеризовал этот комитет видный болгарский деятель того времени Найден Геров. В одном из писем он так отозвался о БЦТК: «Не могу, однако, вам что-либо сказать о так называемом Тайном комитете. Он напрасно дал себе такое пугающее название, потому что его цель, поскольку я слышал о ней, — это расположить общественное мнение в Европе в пользу болгар, а это делают и не тайные комитеты».

Революционная группа «молодых», сплотившаяся около Раковского, отражала стремления мелкобуржуазных торгово-промышленных кругов, которые в условиях кризиса в ремесленном производстве видели единственное спасение в национальной демократической революции.