Никола Обретенов так рассказывает о своей семье:

— Отец мой для своего времени был просвещенным человеком. Он имел связь с Раковским, который как-то проездом через Русе гостил у отца два-три дня. Он говорил с моим отцом о народных делах в присутствии матери. Слова Раковского глубоко запали в сердце ее, и она загорелась желанием работать для освобождения Болгарии.

Отец мой, Тихо Обретенов, по характеру был тихим, добродушным, готовым помочь каждому. Мать моя, Тонка, была веселой, жизнерадостной, неустрашимой, находчивой и очень самостоятельной.

За сорок лет супружеской жизни у наших родителей было двенадцать детей, из коих пятеро умерли еще маленькими. В живых остались пять мальчиков: Ангел, Петр, Танас, Никола, Георгий и две дочери: Петрана и Анастасия. Всех их мать приготовила служению родине.

Его рассказ дополняет Захарий Стоянов, близко знавший семью Обретеновых:

...Все пламенные патриоты, жившие в то время в Русе, как писал он в своих «Записках о болгарских восстаниях», встречались в доме бабушки Тонки, где вместе с ее сыновьями Ангелом и Петром учились владеть оружием. В 1868 году Ангел и Петр вступили в чету Хаджи Димитра и Стефана Караджи. Проводив их, бабушка Тонка целыми днями простаивала на берегу Дуная, не проплывет ли на каком судне отряд Хаджи Димитра, не удастся ли в последний раз повидать сынов. Но все напрасно. Вскоре пришла весть, что чета разгромлена, а как подтверждение — в Русе принесли голову Стефана Мешо, товарища ее сыновей.

Прошло еще несколько дней, а в Русе все еще приносили окровавленные головы повстанцев, привели и нескольких живых, закованных в цепи, и начали вешать на русенских улицах. Бабушка Тонка многих узнала. Но о сыновьях сведений не получила. Она предпочла бы услышать, что ее сыновья растерзаны горными орлами, чем увидеть их в Русе живыми, но пленными. Спустя еще несколько дней в Русе пригнали толпу пленных и в их числе старшего сына Ангела. Почти все они были ранены. Петр пал на поле боя, и только голову его принесли в Тырново.

Пленных судили и приговорили к смертной казни, но затем заменили ее пожизненным заключением в далекой и страшной крепости.

Так бабушка Тонка отдала двоих сыновей, двух молодых соколов, этому движению, немало прославившему болгарский народ.

Вслед за первой бедой пришла вторая. Глава семьи Тихо Обретенов вел торговые дела с одним из русенских мироедов — чорбаджиев. Однажды он пошел к своему компаньону, чтобы разобраться в счетах, вечером возвратился и ночью умер. Чорбаджи отравил Обретенова, чтобы присвоить его имущество. Но и в то трудное время бабушка Тонка не забывала о погибших за родину. Повешенные четники были похоронены за городом, могилы их обросли бурьяном, и никто о них не заботился. Это беспокоило бабушку Тонку. И вот вскоре на каждой могиле появилась каменная плита, на которой начертано имя погребенного и за что он отдал жизнь. Надгробные плиты были изготовлены по заказу бабушки Тонки.

Настоящие большие дела открылись перед бабушкой Тонкой, когда за организацию революционного движения взялся Левский. Первое заседание созданного в Русе комитета состоялось в ее доме.

По словам участников заседания, рассказывает Захарий Стоянов, старуха в тот вечер была сама не своя. Она то и дело выходила к молодым патриотам, чтобы послушать, о чем они говорят, ободряла их в святом начинании, потом выходила из дома и бродила вокруг ограды, опасаясь, не подслушивает ли кто-нибудь. Она радовалась, что два ее сына пострадали не напрасно.

С того дня она, не колеблясь, принимала участие во всех народных делах.

Новый комитет сообщил бабушке Тонке, что в ее дом будут приносить некоторые вещи, которые необходимо хранить очень тщательно, и она тотчас же занялась устройством тайника. Для этого под одной из комнат ее дома вырыли подвал. В ограде двора сделали несколько калиток, выходящих в разные стороны, чтобы в случае налета полиции укрывшиеся в доме революционеры могли бежать.

Вместе с матерью работали и все ее оставшиеся дети. Сына Георгия комитет в предвидении будущей революции командировал в Одесское военное училище. Никола стал руководителем Русенекого комитета и курьером БРЦК Старшая дочь Петрана доставляла комитетскую почту. Танас охранял комитетское имущество, встречал лодочников и принимал от них то, что они привозили «с той стороны».

Веселого нрава была бабушка Тонка, охотница пошутить и посмеяться. Это не раз выручало ее. Случалось, что турки угрожали ей виселицей за то, что «четырех сыновей отдала в комитет», а она, старая женщина, как ни в чем не бывало весело отвечала им:

— Эти сыновья у меня непутевые вышли. Но погодите, вот выйду замуж, уже я тогда постараюсь не рожать врагов султану.

Ничто не сломило эту сильную женщину. В 1876 году она потеряла еще двух сыновей: Георгия, военного руководителя отряда повстанцев, зарезали турки; Николу, участника четы Христо Ботева, турки схватили живым, судили и приговорили к пожизненному заключению. Провожая Николу на страшную турецкую каторгу, где уже томился другой ее сын, эта патриотка говорила:

— У меня четыре сына в могиле: два мертвых, два полумертвых [56], но будь у меня их еще четыре, я не пожалела бы отдать и их, лишь бы увидеть, как они несут знамя восстания, знамя свободы.

Такова бабушка Тонка, эта болгарская мать, которая приняла живое участие во всех народных приготовлениях к освобождению своей родины. Она была едва ли не единственной болгаркой, оказавшей такую большую помощь нашему революционному делу, — так заканчивал рассказ о ней свидетель тех событий Захарий Стоянов.

Много наслышался Левский о семье Обретеновых. Видел он ее сынов в белградской легии и в чете Хаджи Димитра, с одним, с Николой, самому довелось работать. И вот он едет в Русе, чтобы ближе познакомиться с Обретеновыми, их друзьями и соратниками.

Дом Обретеновых стоит над самым Дунаем. Двор опрятный, чистый, окружен каменной стеной и высокими акациями. В восточной его стороне — фруктовый сад: сливы, груши, яблоки, между ними виноградные лозы. Северная часть двора висит обрывисто над Дунаем. Если человек сойдет здесь на берег, то никто его не увидит, берег скроет его. В западном углу двора в каменной стене деревянная калитка, от которой вьется крутая тропинка к самому Дунаю.

У входа в дом Левского встретила пожилая и очень полная женщина. Левский поцеловал ей руку, как это делают в Болгарии, здороваясь со старым человеком, она поцеловала его в голову и перекрестила.

— Добро пожаловать! — приветствовала она гостя и повела его в дом.

Дом небольшой — четыре комнатки и балкончик, с которого видна раскинувшаяся за Дунаем румынская земля.

— Вот видишь, где я живу, а для тебя приготовлен другой уголок. Иди за мной, сынок.

В передней они подошли к люку, устроенному в полу. Когда люк закрыт, нельзя догадаться, что здесь ход в подвал, так как крышка люка казалась наглухо забитой гвоздями, на самом же деле гвозди были обрезаны и от них остались только шляпки.

Левский вслед за хозяйкой спустился по узкой лесенке и оказался в довольно просторной комнате, красиво убранной домотканым рядном. Посреди комнаты стоял стол, над ним висел светильник, у стены широкая лавка для спанья.

— Вот здесь можешь жить и работать. Тихо и спокойно...

Никола и Танас познакомили Левского со своим хозяйством. Подвели они его к крутому обрыву. Внизу, искрясь в лучах заходящего солнца, бежал Дунай.

— Здесь наш порт. Бабка наша организовала транспорт не хуже, чем у местной австрийской пароходной компании. На нее работают не только румынские лодочники, но и турки, даже машинист турецкого пароходика «Сейре», друг и приятель самого портового пристава. Нашей румынской флотилией командует лодочник Димитр, славный болгарин. Когда он везет из Румынии что-либо для нас «промокаемое», то поднимает на лодке вышитый платок. Это значит, что я должен идти на пристань и там получить от него привезенное. Если же он вез оружие, то лодка приближалась к нашему берегу, Димитр спускал в воду груз, просигнализировав нам об этом все тем же платком, и плыл как обычно к пристани. Когда смеркалось, Танас спускался в реку с веревкой, привязывал оружие, а мы, находившиеся в укрытии под деревом, вытаскивали его во двор. Здесь чистили, смазывали и передавали матери на хранение.