Просторное платье липло к телу, очерчивая ее фигуру при каждом шаге. Она шла с гордо поднятой головой, ветер играл ее черными волосами.

Фрёлик снова заговорил:

— Может быть, ты и связалась с Инге Нарвесеном, чтобы проучить Ильяза, но не думаю, что Нарвесен это понял. Даже когда ты рассказала Ильязу о сейфе и лежащей в нем картине.

— Ильяз — заблудшая овечка, — сказала она. — Он совсем сломался…

— Но шесть лет назад Ильяз находился в здравом уме и вполне мог отвечать за свои поступки. Напрасно убил человека.

— Он совсем сломлен. Ты видел его и знаешь, что он не в себе. Тебе приятно быть винтиком в системе, которая вот так перемалывает людей?

— В том, что Ильяз очутился за решеткой, виноват только один человек — сам Ильяз. Напрасно он украл сейф. Напрасно он убил человека.

— Тюрьмы должны лишать преступников свободы, а не убивать их изнутри.

— Я все понимаю. У тебя потребность перевалить вину на кого-то другого. Но изображать из себя ангела мщения глупо.

— Что ты имеешь в виду?

— Не «что», а «кого». Тебя.

— Ты что же, обвиняешь меня в том, что я превращаю эмоции в действие?

— Элизабет, все дело именно в твоих действиях, поступках, из-за которых погибают другие.

— Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой.

Фрёлик расхохотался.

— Что тут смешного?

— Твоя напыщенная чушь. — Он передразнил ее: — «Я не несу ответственности ни за кого, кроме себя самой!» И в то же время именно ты попросила Ильяза и родного брата украсть картину, чтобы потом заново продать ее Нарвесену! А теперь ты, из-за которой все началось, утверждаешь, что не несешь ответственности ни за кого, кроме себя?

Элизабет не ответила, только покосилась на него. Они снова зашагали молча, бок о бок. Франк Фрёлик первым нарушил молчание:

— Я знаю, когда Ильяза посадили, ты решила повременить с продажей картины, но потом передумала и решила снова продать ее Нарвесену, не делясь с остальными. Почему?

Она промолчала.

— Насколько я понял, вы с Мерете Саннмо сговорились в ту ноябрьскую ночь, когда она поехала с твоим братом и его дружками в порт. Когда они стали свидетелями убийства.

Элизабет остановилась. Фрёлик продолжил:

— Я проснулся, когда ты разговаривала по телефону. Тебе звонила Мерете. Представляю, что она пережила, когда у нее на глазах забили насмерть охранника. Но как тебе удалось заставить ее выдать полиции остальных?

— Ты не прав, — отрезала Элизабет. — Интересно, что ты обо мне думаешь? — Ее синие глаза сверкнули. — Мерете была глупой коровой! Зачем мне просить ее доносить на родного брата? Мне она позвонила уже после того, как настучала в полицию. Она звонила, чтобы рассказать о том, что она сделала, чтобы я ее пожалела! Уже одно это говорит о том, какая она идиотка. А ведь раньше она без конца приставала к Юнни, просила, чтобы ее тоже взяли на дело. От таких вещей она просто ловила кайф. Когда наконец ее взяли и все пошло как пошло, она поняла, что жизнь — суровая штука. И не нашла ничего лучшего, как позвонить копам и рассказать, что случилось!

— Может быть, она хотела, чтобы кто-нибудь помог умирающему? — тихо возразил Франк Фрёлик. — Он ведь лежал на земле в луже крови.

— Ну и промолчала бы, а она заложила всех, кто участвовал в деле — всех, разумеется, кроме себя! Вот мне и пришлось вступиться за брата. Но тебе ведь это и так известно, да?

Сапфировые глаза снова стали безмятежными. Три оттенка синего, подумал Фрёлик. Небо, платье и ее глаза.

— Да, в ту ночь я ушла от тебя, — прошептала она, подойдя к нему вплотную, — но только потому, что должна была помочь Юнни. А тебя впутывать не хотела, понимаешь? Я же не могла знать, что тебе поручат именно то дело. Откуда мне было знать?

Фрёлик не сводил взгляда с ее руки. Ее длинные, тонкие пальцы гладили его по плечу.

— Мне все видится несколько иначе, — шепотом ответил он. Ее пальцы замерли. — Ты оставила в моей квартире ключ от банковской ячейки.

— У тебя было безопасно.

— Ну да, ты поступила очень практично. Когда мужчин арестовали, ты раздобыла второй ключ. Когда их освободили, ты уже ехала в Ашим. Один ключ лежал у тебя в кармане, а второй хранился в надежном месте — в моей квартире. Ты поехала в Ашим после того, как дала показания в суде. В банке ты назвалась именем Ильяз Зупак и достала из ячейки картину…

Элизабет молча смотрела вдаль.

— Разве Юнни не знал, что ты задумала? — спросил Фрёлик.

Она не ответила.

— Значит, знал, — кивнул он.

— Ты когда-нибудь видел, как самолет выруливает на взлетную полосу? — вдруг спросила она. — В его маневрах мне всегда чудится что-то роковое, фатальное. Он катится все быстрее и быстрее… Но взлетная полоса короткая. Достигнув нужной скорости, самолет уже не может остановиться. Если пилот попробует затормозить, произойдет катастрофа. Есть только одно решение: продолжать двигаться вперед и вверх, оторваться от земли…

— Значит, Юнни перехватил тебя там, в банке?

— Чего ты, собственно, хочешь? — раздраженно спросила она. — Ты приехал сюда, чтобы похвастать своей догадливостью?

— Самое главное для меня — установить факты.

— Зачем?

— Затем, что по сути своей речь идет о тебе, обо мне… О нас.

Они посмотрели друг другу в глаза.

— Ты уверен? — тихо спросила она.

— Мне известно, что Юнни поехал за тобой в Ашим. Мне известно, что его видели с другим человеком на лесной тропе, которая спускалась к Гломме. Мне известно, что твой брат либо поскользнулся и упал в реку, либо его столкнул человек, с которым он гулял по лесу. Может, поможешь мне дополнить картину?

— Что значит — речь идет о нас? — спросила она.

— Юнни был в Ашиме, — не сдавался Фрёлик. — Ты тоже там была.

Элизабет повернулась к нему. Синие глаза смотрели на него как будто издалека — сонно и мечтательно.

— Я тебе не верю. Для тебя дело вовсе не в нас. Дело в тебе самом.

— Твой брат упал в реку случайно?

— Конечно! А ты что подумал?

— Кто предложил прогуляться вдоль реки?

— Я.

— Зачем?

— Чтобы успокоить его.

— Что-то не верится.

— Можешь верить во что хочешь. Никто никогда не встанет между мной и моим братом.

— Но ты не позвонила в Службу спасения, когда он упал, хотя в реке сильное течение и вода чертовски холодная! Юнни еще можно было спасти. Самое большое, что ему грозило, — простуда от переохлаждения, воспаление легких. Его бы вытащили спасатели и на вертолете доставили в больницу!

— Ты сам не понимаешь, что несешь. Думаешь только о себе и жалеешь себя!

— Может быть, я и не знаю, что произошло между вами на берегу реки, зато знаю, что к машине брата ты вернулась одна, позвонила Рейдун Вестли и попросила ее о помощи. Ты встретилась с ней после того, как избавилась от машины Юнни. Она спрятала тебя в своем загородном домике. Затем ты каким-то образом связалась с Нарвесеном, велела ему ехать в Фагернес, где он встретился с Мерете Саннмо. И еще я знаю, что Нарвесен передал ей пять миллионов наличными за картину. Мне другое интересно: что послужило поводом для всех твоих действий. Что или кто? Неужели я?

Услышав последнее слово, Элизабет презрительно улыбнулась. Ветер по-прежнему играл с ее длинными волосами, морская пена ласкала ей ноги.

— Тебе всегда нужно быть в центре внимания? — спросила она. — Я не такая. Я сделала то, что сделала, потому что никогда не думаю о себе. Во всем виновата Мерете. Все началось с нее, с ее звонка в полицию. Мне ничего другого не оставалось. Я вынуждена была поддержать Юнни.

— Это ты-то никогда не думаешь о себе? Мерете Саннмо послушно выполняла все твои указания. Она отвезла картину Нарвесену, взяла у него деньги и приехала к тебе в хютте Рейдун Вестли. Там ты отняла у Мерете деньги, ее убила, а хютте подожгла. С помощью косметики ты придала себе сходство с ней и по ее документам улетела в Афины. Для того чтобы проделать такую сложную операцию, надо было ненавидеть ее до дрожи. Любой, кто способен так ненавидеть другого, не думает ни о чем, кроме себя.