Фристад покосился на Гунарстранну; тот с наслаждением затянулся, выпустил дым и сказал:

— Нарвесен специально звонил мне, чтобы убедиться, что то дело о краже со взломом сдано в архив. Если он выкупил картину, все вполне логично. Но доказать мы все равно ничего не можем.

— Кто снова продал картину Нарвесену? — спросил Фристад.

— Балло, — ответил Фрёлик. — Все указывает на то, что они с Мерете решили действовать против всех. Гунарстранна собственными глазами видел их на улице на следующий день после смерти Юнни. Они ворковали, как голубки. Балло подозревает даже Йим Ройнстад, который отлично знает его.

— Мы с тобой все слышали. — Фристад покосился на Фрёлика и сказал: — Спасибо, Фрёлик.

Когда Фрёлик ушел, Фристад и Гунарстранна долго смотрели друг на друга.

— Что ты думаешь? — спросил Фристад.

— Я никогда ничего не думаю.

— И чутье тебе ничего не подсказывает?

— Нет, не подсказывает.

— Если не учитывать наш вывод о том, что он принимает дело слишком близко к сердцу, и считать, что он ничего не утаивает, то можно предположить: картина действительно у Нарвесена. Мы можем что-нибудь предпринять?

— Мы бессильны, в отличие от Сёрли. Отдел по борьбе с экономическими преступлениями вполне может выписать ордер на обыск на том основании, что Нарвесен снял со своего счета пять миллионов наличными. Всегда можно заподозрить его в отмывании денег. Сотрудники Сёрли произведут обыск у него дома и на работе.

— Но найдут ли они картину?

— Сомневаюсь. Возможно, он тоже поместил ее на хранение в банк, — сказал Гунарстранна.

— А еще Нарвесен наймет себе адвоката, который камня на камне не оставит от наших доводов и скажет, что мы поверили выдумке Ройнстада, который готов на что угодно, лишь бы ему скостили срок.

— Но если отдел по борьбе с экономическими преступлениями и Сёрли начнут действовать, нельзя, чтобы все узнали о нашем интересе к делу. Пусть в команду Сёрли включат кого-нибудь из наших.

— Кого? — оживился Фристад. — О Франке Фрёлике и речи быть не может.

— Я имел в виду Эмиля Иттерьерде, — сказал Гунарстранна. — Я замолвлю за него словечко перед Сёрли.

После ухода Фристада Гунарстранна вздохнул и закинул ноги на стол. Вскоре Лена Стигерсанн притащила огромную папку бумаг и сказала:

— В яблочко! — Она так тяжело уселась в кресло, что откатилась от стола больше чем на метр.

— Выкладывай.

Лена Стигерсанн показала ему документы:

— Мерете Саннмо нашлась. Тридцатого ноября она села в самолет, вылетевший из Осло в Афины. Рейс авиакомпании «Люфтганза» с пересадкой в Мюнхене.

Гунарстранна встал.

— А Балло? — спросил он.

Лена Стигерсанн покачала головой:

— Его имени в списках пассажиров нет.

— Значит, Саннмо путешествовала одна?

— Пока не знаю. Возможно, Балло летел под вымышленным именем.

— Когда сгорел загородный домик Рейдун Вестли?

Лена Стигерсанн сверилась с записями.

— Двадцать восьмого ноября. В ночь с двадцать восьмого на двадцать девятое, то есть с воскресенья на понедельник.

— В воскресенье Мерете Саннмо видели в Фагернесе. Она обедала в ресторане отеля с неизвестным мужчиной. В тот же вечер кто-то поджигает хютте Рейдун Вестли, и Элизабет Фаремо сгорает. Конец ноября, вечер воскресенья, так что свидетелей нет. Все, кто ездил туда на выходные, уже вернулись в Осло. Злоумышленники напали ночью. Они убили Элизабет Фаремо и попытались прикрыть убийство пожаром. В понедельник они возвращаются в Осло. Во вторник Мерете Саннмо — и, возможно, Балло — уже летят на самолете в Афины. — После некоторого молчания Гунарстранна спросил: — Уже связались с греческой полицией?

— Сделали все как полагается. Запросили Интерпол через наших коллег из криминальной полиции. В Афины факсом высланы фото и приметы Мерете Саннмо. Она ведь получила работу в стриптиз-клубе?

Гунарстранна пожал плечами:

— В баре… Во всяком случае, если верить Фрёлику, официально она уехала именно поэтому. Списки пассажиров еще у тебя?

— Да.

— Может быть, нам удастся найти Балло под другим именем. Поищи, нет ли на том же рейсе Ильяза Зупака.

— Сделаю.

Франк Фрёлик долго искал записку, которую стриптизерша с дредами незаметно сунула ему в руку. Мятый клочок бумаги нашелся в заднем кармане брюк, которые лежали в ванной, в корзине для грязного белья. В записке был номер ее телефона. Почерк крупный, разборчивый. Восьмерку она выводила в виде двух кружочков — один на другом. «Интересно, что почерк говорит о ее характере?» — подумал Фрёлик, набирая номер.

— «Здравствуйте, это Вибеке. Сейчас я немного занята. Оставьте ваш номер, и я вам сразу перезвоню».

«Ну вот, теперь я наконец знаю, как тебя зовут». Фрёлик дождался звукового сигнала и произнес:

— Привет, Вибеке, это я, Франк. Спасибо тебе за все. Надеюсь, у тебя найдется время для… — Больше он ничего не успел сказать, потому что она сама ответила:

— Привет, Франк. Как хорошо, что ты позвонил!

— Мне нужно поговорить с тобой, — сказал он.

— Как ты?

— Нормально, а почему ты спрашиваешь?

Она не стала отвечать; молчал и Фрёлик. Наконец собеседница не выдержала:

— Ты где?

— Давай встретимся, — предложил он.

— Сейчас я занята. А попозже — пожалуйста, когда угодно. Обычно я не встаю раньше двенадцати.

Он посмотрел на часы. Вторая половина дня.

— Может быть, завтра в час? Пообедаем вместе.

— Ты пообедаешь, а я позавтракаю. Где?

Фрёлик назвал первое, что пришло в голову:

— Давай в «Гранде»?

— Круто! Я не была в «Гранде» с детства. Меня водила туда бабушка, угощала пирожными «наполеон»… лет пятнадцать назад.

Лена Стигерсанн прижимала к груди тяжелую кипу документов.

— Куда их положить? — спросила она. Гунарстранна рассеянно посмотрел на нее.

— Так куда? — повторила она.

Он кивнул на стол в углу. Она, пошатываясь, направилась туда. В этот миг зазвонил телефон. Сняв трубку, Гунарстранна услышал взволнованный голос Иттерьерде:

— Гунарстранна, лед тронулся!

— Вот как?

— Картину не нашли.

— Да ведь мы ничего другого и не ожидали!

— Ну да, точно. Мы только что обыскали его контору. Помнишь, он говорил Фрёлику, что положил пять миллионов в ящик стола или в шкаф?

— Хочешь сказать, что денег там нет?

— Вот именно!

— Что ж, — сказал Гунарстранна, посмотрев на часы, — Нарвесен должен объясниться.

Он положил трубку и стал раскачиваться в кресле. Лена Стигерсанн, стоявшая к нему спиной и раскладывавшая бумаги, посмотрела на него через плечо.

— Ты прямо весь светишься, — заметила она. — Готовишь обвинительный акт?

Гунарстранна с хрустом потянулся и расплылся в улыбке.

— Сочный жареный инвестор, маринованный в убийстве и приправленный отмыванием денег! Боже мой, бывают времена, когда я обожаю свою работу. Представляю, как заскучаю на пенсии!

Гунарстранна весь вечер не вставал из-за стола. Его сотрудники по одному расходились по домам. Вечером они с Туве договорились поужинать у нее дома. Она просила его приехать к восьми, и ему больше нечем было убить оставшееся время. Когда инспектор наконец оторвал голову от бумаг, чтобы посмотреть на часы, он увидел, что на спинке стула у двери висит куртка Фрёлика. Он встал и толкнул дверь общего зала.

— Фрёлик!

Фрёлик отвернулся от копировальной машины и сказал:

— Пора сушить весла. Уже поздно.

Надевая пальто, Гунарстранна заметил:

— Я думал, ты уже сто лет назад ушел домой. — Он наблюдал, как его молодой коллега идет за курткой и заматывает шею шарфом. Потом вдруг спросил: — Фрёлик, сколько мы с тобой работаем вместе?

Фрёлик пожал плечами:

— Десять лет? Двенадцать? Тринадцать? Нет, не помню. А что?