Она лежала на спине; рот сведен в судорожной гримасе, глаза закатились, смотрят вверх, словно выискивая кого-то взглядом. Фрёлик сразу понял, что она мертва. Медицинская помощь уже не требуется… На него неожиданно навалилась ужасная усталость. «Кто оплачет тебя?» — подумал он, чувствуя подступающую тошноту. «На пепелище найдены длинные трубчатые кости…» На прикроватной тумбочке — перевернутый стакан, вокруг него валяются таблетки снотворного. Несколько таблеток упало на пол, другие лежали на подушке в луже рвоты. Фрёлик представил себе фразу из отчета о вскрытии: «Причина смерти: отравление или удушье вследствие рвоты, вызванной реакцией организма на отравление». Вероятность? Один к двум. Он поставил на удушье.

Его мутило, однако не от трупного запаха, не от высохшей рвоты и не от спертого воздуха, насыщенного табачным перегаром. Тошнота стала ответом его организма на бесконечные смерти и злобу, на то, что его мир рушился. «Горевала ли Элизабет, когда потеряла брата?» Он прислонился к стене. «Кто оплачет тебя? — снова подумал он, разглядывая белые ступни, торчащие из-под одеяла. — Бывший муж? Да нет, наверное, он еще больше возненавидел тебя, когда хютте, предмет ваших ожесточенных споров, сгорел дотла».

Тошнота подступила к горлу. «Длинные трубчатые кости…» Он медленно сполз по стене и сел на пол, стараясь дышать глубже. Где предсмертная записка? Ни конверта, ни букв, выведенных дрожащей рукой на куске бумаги. Ничто не указывало на намерение покончить с собой. Фрёлик покосился на компьютер. Он был выключен. Но Гунарстранна наверняка им завладеет. Изнутри снова поднялась тошнота. Только сейчас ему было тошно от себя самого. Почему он так слаб, так жалок? «Длинные трубчатые кости…» Он сидит рядом с трупом одной женщины, а думает о другой. А если на пожаре все-таки погибла Элизабет? Может быть, Рейдун Вестли покончила с собой именно поэтому? Фрёлик сглотнул ком, встал, вышел на веранду и полной грудью вдохнул свежий воздух. Опираясь на сгнившие перила, сел на ступеньку веранды и позвонил Гунарстранне.

Франк Фрёлик сидел в слишком просторной для него двуспальной кровати, глядя на подушку и одеяло рядом с собой. Никто не спал рядом с ним после Элизабет — после той ночи, когда она бесследно исчезла, а в порту убили Арнфинна Хагу. С тех пор он не менял белье — складки на простыне были оставлены ее телом. На подушке лежал ее черный волос — длинный, он извивался, словно тропинка на горном склоне. Рядом с кроватью, на тумбочке, стояла пустая винная бутылка; в горлышко ее был воткнут огарок свечи. Импровизированный светильник — ее работа. Элизабет воткнула свечку в бутылку как-то ночью, когда отключили электричество. Потом мерцающий огонек отбрасывал на стену отблеск от их тел.

Воспоминания с таким же успехом могли быть навеяны какой-нибудь книгой, которую он читал, или фильмом, виденным уже очень давно. Ящик тумбочки с ее стороны не был задвинут до конца. Фрёлик встал и обошел кровать. Она не оставила ни серег, ни кольца. Он уже собирался отвернуться, как вдруг его внимание что-то привлекло. Он выдвинул ящик до конца и увидел книгу. Сборник стихов. Ее книга! Та самая, которую она так часто читала. На долю секунды он увидел себя: он входит в спальню из ванной, а Элизабет, голая, лежит на кровати, подперев подбородок руками; она поднимает на него глаза и закрывает книгу.

Ее книга… Образы больше не увядали. Он как будто держал в руках кусочек самой Элизабет. Взволнованный своим открытием, Фрёлик присел на край кровати.

Дрожащими руками раскрыл книгу и увидел закладку. По спине пробежал холодок. Закладка была вышитая — тонкая работа. Белый шелк с черным узором, выполненным крошечными стежками. При виде этого узора его пробила дрожь. Узор был тот же самый, что и на татуировке Элизабет. Он сдвинул закладку в сторону и прочел:

Фрёлик лег на спину. Стихи разбудили в памяти их решающую встречу в тот вечер, когда она выследила его и узнала, где он живет. Встреча в метро, звуки шагов по гудрону, ее силуэт в свете уличного фонаря. Он чувствовал на своей щеке ее теплое дыхание.

Он снова посмотрел в книгу. Слова оказались последней строфой длинного стихотворения, написанного покойной поэтессой-лесбиянкой Гунвор Хофму.[3] Он прочел первую строфу стихотворения:

Может быть, она именно такой видела себя? Тело без лица? Он снова прочел: «Я не забываю тех, кого целую». Пока он читал, образ Элизабет расплывался. Может быть, она оставила ему книгу нарочно? Или просто забыла ее? Повторение на закладке татуировки, такой необычной, не похожей ни на что, — интимная надпись, взятая с ее тела; слова, которые она использовала, чтобы начать их связь: «Я не забываю тех, кого целую».

Он явственно услышал голос Гунарстранны, повторявший: «Длинные трубчатые кости». Слова заглушались ревом пламени. Перед его мысленным взором возникла картина: огромный костер, дом горит, пылающий жар, с треском лопаются оконные рамы. Человеческий силуэт, объятый пламенем. Крупный план. Силуэт материализуется — плоть чернеет, тает, шипит подкожный жир, горит желтым пламенем, пока не остаются одни угли. Он застыл, парализованный страшным зрелищем. Очень нескоро он вспомнил о том, что держит в руках ее книгу.

Если Элизабет действительно скрывалась в хютте Рейдун Вестли, если Элизабет в самом деле погибла на пожаре, как ему теперь жить?

Он перечел стихотворение. В сознании замелькали новые образы: они занимаются любовью. Картина не такая яркая, как прежние, черно-белая. Элизабет закрывает книгу и говорит, что нельзя прочесть одну и ту же книгу дважды.

Тогда он понял: речь шла о какой-то старой любви, о каком-то конкретном человеке… Он встал и невидящим взором посмотрел в окно. В самом начале их отношений Элизабет думала о ком-то другом, о человеке, которому она изменила с ним. Но кому она изменила, кого предала? Рейдун Вестли? Неужели все так просто? Нет, не может быть. Ведь она явно вспоминала кого-то из своего прошлого. Из далекого прошлого. Кого же ей так не хотелось забыть?

Человека, который уже не может ей ответить… Ее брат умер. Рейдун Вестли умерла. Фрёлик подбросил на ладони вышитую закладку. Вышивка… Узор, вытатуированный на бедре Элизабет. Кто-то уже видел этот узор до него.

Не спеша приняв душ и позавтракав, Фрёлик включил компьютер и стал искать по Интернету тату-салоны. Список заведений оказался длинным: «Алая боль» в Хеймдале, «Метка Одина» в Лиллестрёме, «Ух!» — салон тату и пирсинга в Бергене, «Дырка» — в Бодё. Он решил пока ограничиться Осло и распечатал список. Все равно осталось довольно много адресов. Он как будто вернулся на службу, и ему предстояло по одному опрашивать многочисленных свидетелей.

Может быть, так и следует поступить? Явиться на свое рабочее место и включиться в расследование, продолжить заниматься своим делом? Фрёлик отогнал эту мысль, вышел из квартиры и спустился к машине.

Поездки по тату-салонам стали для него настоящим испытанием. Стены, покрытые китчевыми плакатами: мотоциклы, черепа, мечи, языки пламени, розы, скорпионы… В большинстве таких заведений молодые девушки лежали на животах, терпеливо дожидаясь, пока им сделают особую примету на пояснице. Другие клиентки лежали на спине: розы или иероглифы им накалывали на бедрах или в паху. Какой-то здоровяк требовал сделать ему на предплечье кельтский узор с шипами. Другой пожелал выколоть на ноге имя: Лейф Эриксон. Во всех салонах повторялось одно и то же. Франк Фрёлик показывал владельцам и мастерам фотографию Элизабет и закладку с необычным узором, напоминающим вороний след: странные линии с завитками. Во многих салонах ему показывали альбомы с образцами узоров и эскизов. Почти все владельцы выглядели типичными представителями байкерской культуры. Ему не удалось ничего выяснить.