Виктор охотно обошел бы весь остров, по всей вероятности небольшой, и охотно обследовал бы его, но он уже убедился, что, как он и предполагал, бывший монастырь, со всеми принадлежащими к нему строениями и садами, окружен стеною, кое-где, правда, скрытой за цветущим кустарником. Он снова вернулся на песчаную площадку. Тут он довольно долго простоял перед входной решеткой, рассматривал железные прутья и пробовал замок. Но подняться к дяде и попросить, чтобы тот приказал отпереть решетку, он не хотел — это было ему неприятно. Весь дом словно вымер. Кроме двух старых слуг — пожилого Кристофа и старухи, — там, верно, не было никого. Поэтому он не стал дожидаться у решетки и пошел через площадку по направлению к озеру, чтобы с береговых скал, если они там есть, взглянуть на воду. Скалы там были, и даже очень высокие, в чем он убедился, стоя на самом их краю. Внизу вода ласково омывала берег, напротив возвышалась Гризель, с ее мягкими отрогами, сверкавшие на солнце белые камни которых отражались в воде. И когда он смотрел на отвесные скалистые стены вокруг, у подножия которых притаилась темная, неподвижная, без малейшей ряби, вода, ему вдруг почудилось, будто он в темнице, и стало как-то жутко. Он поискал, нельзя ли где-нибудь слезть к воде, но исхлестанная дождями и штормами скала была гладкая, как железо, мало того — со стороны озера она даже была вогнута и образовывала как бы свод. «Какими же громадами должны быть скалы Гризель, — подумал Виктор, — если даже отсюда они представляются высоченными замками, а скалистый берег дядиного острова, когда мы ехали сюда, казался мне белой песчаной полосой».
Постояв там, он пошел вдоль края берега, чтобы добраться до каменной ограды со стороны монастыря. Он дошел туда — гладкая каменная стена отвесно обрывалась в воду. Виктор повернул обратно и опять побрел вдоль края берега, теперь чтобы дойти до каменной стены с противоположной от монастыря стороны. Но, еще не добравшись туда, он наткнулся на нечто интересное. Перед ним была похожая на вход в погреб, выложенная камнем яма с идущими вниз ступенями. Виктор подумал, что это, возможно, лестница, по которой ходят к озеру за водой. Он тут же стал спускаться. Это и вправду оказалась длиннющая лестница со сводом, вроде тех, что ведут в погреб. Он действительно добрался до воды, но как же он был удивлен, когда вместо простых мостков, с которых, скажем, черпают воду для поливки сада, перед ним открылся настоящий водный чертог. Выйдя из потемок на свет, он увидел две выдвинутые в озеро боковые стены, сложенные из больших тесаных камней, вдоль стен шел карниз, по которому можно было идти у самой водной поверхности, образующей как бы пол этого зала. Сверху была крепкая крыша, в стенах не было окон, свет падал через третью, обращенную к озеру, стену — решетку из очень крепких дубовых палей. Четвертой — задней — стеной служила скала. В дно было вбито много кольев, у некоторых запертыми на замок цепями были причалены лодки. Места здесь было больше чем достаточно, и прежде, вероятно, тут размещалось много лодок, на что указывали до блеска стертые железные кольца на кольях. Но теперь к кольцам были прикреплены цепью и заперты на замок только четыре довольно новые и хорошо сделанные лодки. В дубовой решетке было несколько дверей для выхода в озеро, но все они были на замке, а дубовые пали уходили глубоко в воду.
Виктор остановился и смотрел, как, переливаясь зеленым блеском, играло между черными дубовыми палями озеро. Потом он сел на край лодки и окунул руку в воду, чтобы узнать, тепла ли вода. Она была не настолько холодна, как он предполагал, судя по ее кристальной прозрачности. Плавание было с детства одним из его любимых удовольствий. Поэтому, узнав, что дядин дом находится на острове, он положил в свой дорожный ранец купальный костюм, чтобы как можно чаще заниматься плаваньем. Здесь в этой искусственной крытой гавани, он сразу подумал об этом и начал прикидывать на взгляд, какое место лучше выбрать для будущих занятий, но он быстро сообразил, что плавать здесь будет невозможно, — там, где стояли лодки, было слишком мелко, а там, где было глубже, сразу же уходили в воду колья решетки. Протиснуться между ними тоже не было никакой надежды, они были вбиты так тесно один к другому, что даже самый гибкий человек наверняка бы там застрял. Значит, не оставалось ничего другого, как удовольствоваться этой большой купальней.
Частично он тут же выполнил свое намерение. Разделся, насколько это было нужно, чтобы вымыть плечи, грудь, руки и ноги. Шпица он тоже выкупал. Затем оделся и поднялся наверх по той же лестнице, по которой до того спустился. Потом он опять пошел берегом, пока не добрался до другого конца каменной ограды. Стена, отвесно выраставшая из скал, и с этого края круто обрывалась в озеро, так, что даже кролик не мог бы здесь прошмыгнуть вокруг нее. Виктор постоял, посмотрел, его дневной урок, если можно это так назвать, был выполнен. Он вернулся на песчаную площадку, сел там на скамейку, чтобы отдохнуть после омовенья и дать шпицу обсохнуть. Дядин дом, напротив которого он сейчас сидел, был такой же, как и утром. Окна той комнаты, где Виктор спал, были открыты, потому что он сам их открыл, все остальные затворены. Никто не выходил из дому, никто не входил в него. Тени постепенно переместились, и солнце, которое утром стояло позади дома, теперь освещало фасад. Виктор сидел и глядел на темные стены, и у него было такое чувство, точно он уже год вдали от родины. Теперь, наконец, стрелки на его часах показывали два. Он встал, поднялся по деревянной лестнице, постучал молотком, дядя открыл ему дверь-шкаф, Виктор прошел следом за ним в столовую, и оба тут же сели за стол.
Обед отличался от вчерашнего ужина только тем, что оба — и дядя и племянник — ели вместе. Все остальное было как вчера. Дядя говорил мало, можно сказать, все равно что совсем не говорил. Еда была обильная и вкусная. На столе стояли разнообразные вина, и дядя даже предложил налить племяннику, если тот уже пьет вино, но Виктор отказался, сославшись на то, что до сих пор пил только воду и впредь не хочет изменять этой привычке. Дядя и сегодня ничего не сказал о цели предпринятого Виктором путешествия, когда обед кончился, он встал и начал перебирать всякие вещи в комнате, — Виктор понял, что аудиенция окончена, и, следуя своим склонностям, отправился на воздух.
Днем, когда в этой горной котловине было так же жарко, как утром прохладно, Виктор, проходя по саду, увидел дядю, который сидел на самом солнцепеке. Но дядюшка его не подозвал, и Виктор к нему не подошел.
Так протек первый день. Ужин, на который Виктор должен был явиться к девяти, кончился, как и вчера. Дядя отвел его в спальню и запер железную решетку в коридоре.
Старого Кристофа Виктор не видел весь день, за столом прислуживала только старуха, — если, конечно, можно назвать «прислуживанием» то, что она приносила и уносила кушанья. Все остальное дядюшка делал сам; сыр и вино он и на этот раз запер в шкаф.
Когда на следующее утро они встали после завтрака из-за стола, дядя сказал Виктору:
— Пойдем на минутку со мной.
С этими словами он открыл совсем незаметную потайную дверь и прошел в смежную со столовой комнату. Виктор последовал за ним. Тут, в пустой комнате, было собрано больше сотни ружей, рассортированных по видам и эпохам и размещенных в стеклянных шкафах. Всюду валялись охотничьи рога, ягдташи, пороховницы, одноногие складные стулья и много других вещей такого рода. Они прошли через эту комнату, затем через следующую, также пустую и наконец вошли в третью, где стояла кое-какая старая мебель. На стене висела одна-единственная картина, овальной формы, как те щиты, на которых обычно рисуют герб; картина была вставлена в широкую золоченую раму, потускневшую и местами обломанную.
— Это портрет твоего отца, на которого ты очень похож, — сказал дядя.
На круглом щите был изображен цветущий красивый юноша, вернее сказать, отрок, в пышной одежде, украшенной позументами. Портрет, хоть это и не была первоклассная живопись, отличался той точной и вдумчивой трактовкой, какую мы часто еще встречаем на фамильных портретах прошлого века. Теперь она уступает место поверхностному изображению и ярким краскам. Особенно тщательно были выписаны золотые галуны, которые еще и сейчас тускло поблескивали и хорошо оттеняли белоснежные пудреные локоны и миловидное лицо с необыкновенно чистыми и прозрачными тенями.
