Наглядевшись на все это, я снова вышел в лесок. Мне захотелось — еще до того, как зайти в павильон и поискать там полковника, — взобраться на самую вершину скалы, откуда открывается обширный и живописный вид на окрестности. Я давно там не был, и меня потянуло снова полюбоваться чудесным зрелищем. Я вышел под сень дерев, и в лицо мне пахнуло душистым лесным воздухом, особенно упоительным после порохового дыма. Я прошел мимо стайки молоденьких девиц, бросавших в цель деревянным голубем, висящим на шнурке, а потом мимо двух незнакомых женщин, сидевших на дерновой скамейке, по-видимому приезжих, — павильон и деревянная сторожка остались слева и позади, — миновал несколько торчащих ввысь каменных глыб, а там деревья и кусты исчезли, и я по дерну поднялся на плоскую вершину скалы. Здесь не было ни единой души, вся публика толпилась внизу, в кустарнике и лесочке, и каждый развлекался как мог.

Солнце заметно опустилось, оно находилось почти посредине последней четверти своего дневного пути. Подо мной на скошенных полях расстилались однотонные желтоватые жнивья, по другую их сторону высилась колокольня и стояли покинутые жителями дома Пирлинга, а дальше тянулись синие благоухающие леса, где находится Айдун и моя родина. В долине можно было разглядеть Зиллер, косые лучи солнца превращали реку в расплавленное серебро.

Я все еще был поглощен этим зрелищем, когда ко мне наверх поднялся полковник. Он шел сюда обычной дорогой, и я увидел его, только заслышав шаги. Я повернулся и сердечно приветствовал его. Он поднялся еще на несколько шагов и поблагодарил меня за столь горячий привет.

— Мне сказали, что вы здесь, — продолжал он, — и я отправился вас искать. Должен сообщить вам нечто важное. Раньше это было невозможно, вы отсутствовали целых три дня, а спустившись к вам вчера после обеда, я уже вас не застал. Приехала Маргарита. Это я ее вызвал и принял все меры для ее приезда, но точного дня ее прибытия я не знал. И вот она приехала, когда вас тут не было, и я ничего не мог вам сообщить. Маргарита сейчас здесь, в павильоне, вместе с другими женщинами и девушками, они ее не отпускают. А я тем временем решил вас поискать, чтобы сообщить вам эту новость.

— Огромное вам спасибо, — отвечал я. — Вы доставили мне большую радость. Я все это время не переставал думать о ней.

Полковник помолчал с минуту, а потом сказал:

— Знаю, все знаю! Добивайтесь же ее, милый, юный друг! Помните, что я говорил вам в те злополучные дни? Пройдет время, и все уладится. Так оно и случилось. Оба вы мне дороги, и вам это, разумеется, известно. Ради вашего общего счастья я, не пожалев себя, услал Маргариту. Ведь у меня и без того времени в обрез, да я еще отнял у себя три года радости. Я хотел поглядеть, что из этого выйдет. А вышло, как я и предвидел. Маргарита вернулась таким же ангелом, каким была, уезжая, — я бы даже сказал, она стала еще лучше. Ее первый вопрос был о вас. Она радовалась вашему свиданию и просила, чтобы я никогда больше не усылал ее из дому. За те дни, что вас здесь не было, мы побывали с ней во всех исхоженных вами вместе местах, мало того — открою уж вам секрет, — побывали и у вас. «Я заставила его страдать, — сказала она, — мне надо загладить свою вину». Поскольку я вас вчера не застал, я решил ничего не передавать через ваших слуг, и мы с Маргаритой условились побывать у вас сегодня пораньше, еще до вашего отъезда, чтобы пожелать вам доброго утра. Мы вышли из коляски, которая должна была доставить нас в Пирлинг, предложили кучеру тихонько следовать дальше до Таугрунда, а сами спустились к вам. И опять не застали вас дома. Мы обошли все кругом, причем Маргарита замечала всякие новшества и перемены куда лучше моего. Побывали во всех покоях, и только домашнюю часовню я не решился ей показать. Водила нас повсюду старая Мария. За последнее время никто из Дубков, видимо, не спускался к вам, поэтому Мария не слыхала о приезде Маргариты, и как же она обрадовалась! Хоть выпала сильная роса, Маргарита и в сад к вам заходила, чтобы поглядеть цветы, а также что у вас посажено и в каком порядке. Потом мы собрались уходить, вышли во двор и не спеша зашагали по удобной дороге в Таугрунд, где ожидала нас коляска. Как видите, доктор, меня восхищает доброе сердце моей дочери. Пожалуй, я даже слишком ее люблю, и это греховная любовь, но природа сыграла со мной такую штуку, что только диву даешься. Я уже рассказывал вам: в день погребения ее матери мне бросилось в глаза, что ротик моей трехлетней дочурки точь-в-точь бутон той розы, которую мы в тот день предали земле, и что на ее личике светятся глаза матери. С годами она становилась все больше на нее похожа, а с тех пор как уехала, стала совсем как мать. Когда мы эти дни бродили с ней по лугам и лесам, я заметил, что у нее такая же походка, и что произносит она те же слова, и при случае так же протягивает руку и нагибается всем телом, — я так и вижу перед собой ее мать. Я даже поглядел на свои морщинистые руки, чтобы разувериться в том, что я снова молод и что рядом со мной моя жена, что это она собирает для меня цветы и рвет орехи, как когда-то — в другом лесу. Вот почему мне так дорого мое дитя. Сегодня мы обходили ваши покои, и она оглядывала их убранство, вашу мебель и всю вашу домашность с тем же прелестным выражением, какое я подмечал у своей супруги, когда она почувствовала себя хозяйкой в доме с правом решать и распоряжаться по-своему. И это сказало мне, что Маргарита чувствует в эти минуты то же самое, что чувствовала тогда ее мать. Так обстоит дело с Маргаритой. Я знаю так же, как обстоит дело с вами, да и все время знал. Мне выдало это ваше молчание; есть такая черта у мужчины: чем жаловаться и сетовать — замкнуться в себе и всецело отдаться своему делу, своему призванию. Я знал это, хоть и держал про себя. И как я уже говорю с вами начистоту, то не могу не признаться в своей слабости: как-то, уходя от вас, я не мог сдержать слезы, увидев, что вы поставили себе в утешение на домашний алтарь статуэтку святой Маргариты, а ведь я не хуже вашего знаю, чему она служит эмблемой… Помните, в тот печальный день, когда я поведал вам историю своей жизни, я сказал, что вам принадлежит в извилине долины чудесный уголок, что вы еще молоды и, если постараетесь, создадите отличное владение, которое будет радовать своих хозяина и хозяйку, когда она однажды войдет в ваш дом?.. Помните? Так пусть же этой хозяйкой станет Маргарита, которая была вам всегда мила. Должен также оговорить, дорогой доктор, раз у нас зашел такой разговор: Маргарита небогата, ведь я всю жизнь был бедняком; и все же она не нищей войдет в ваш дом. Под старость я стал так же бережлив, как был расточителен в юные годы, и то немногое, что досталось мне от предков, сумел удержать. А когда-нибудь она унаследует Дубки со всем, что там есть, — картины, книги и все то, что удалось мне сберечь; ведь, кроме вас обоих, у меня нет никого на свете.

— Не надо, полковник, — прервал я его, — я не хочу этого слышать. Но как мне возблагодарить вас за вашу любовь? И чем заслужил я такую доброту и великодушие?

— Какая уж там доброта, — отмахнулся он, — Вы для меня источник радости. Ведь мы теперь будем неразлучны. Вы поселитесь в верхнем или в нижнем доме, а может быть, Маргарита переедет к вам, что было бы всего естественнее, а я останусь у себя наверху. Но я буду вашим частым гостем, как и вы моими, наша дружба станет еще неразрывнее и крепче. Однако скажу: вы приобретете в Маргарите чудесную жену и станете ее уважать, как она того заслуживает. Она будет так же счастлива в вашем доме, как моя жена была счастлива в моем, и да ниспошлет ей бог более своевременную и обычную кончину, нежели та, что постигла ее мать. Но, доктор, пора нам присоединиться к тем, кто ожидает нас внизу. Они уже знают, что вы здесь, уделите же им немного времени, ведь вы, как человек занятой, всегда опаздываете на такие сборища.

— Еще минуточку, полковник! — сказал я. — Вы, конечно, знаете, что я всегда почитал и любил вас. Но вы все больше и больше одариваете меня своим расположением, какого я отнюдь не заслужил. Позвольте же выразить вам мою величайшую благодарность и сказать, что с тех пор как вы здесь, я чувствую, что вновь обрел отца и что моему одиночеству пришел конец.