Так как у полковника не было желания и впредь бродить по росе, загонять к себе скотину и посылать хозяевам потравные деньги и так как он не решался поручить эту заботу старшему работнику из опасения как бы тот не истолковал дело по-своему, то он этой же зимой, еще до того, как земля промерзнет, начал ставить забор, а весной эту работу продолжил, и к тому времени, как луг зацвел белыми и желтыми цветами, он был уже обнесен внушительной высокой оградой. Полковник приказал строгать столбы из дуба и обжигать их снизу, чтобы служили долго. Полотна же велел щепать из ели и пригонять вплотную друг к другу. У нас таких оград еще не ставили, полковник видел их в чужих краях, где ему приходилось бывать.
Для того чтобы на луг могли въезжать телеги, полковник велел навесить деревянные решетчатые ворота, запирающиеся железным замком. Ключей было припасено семь штук, и висели они на виду, на косяке в сарае, чтобы не было задержки, ежели кто, взяв ключ, уйдет с ним в поле и проносит его в кармане целый день. Полковник вообще с любовью строил, он и тут принял живейшее участие в работе: нанял дополнительных рабочих, по нескольку раз на дню выходил поглядеть, как двигается дело, а не то и сам прикладывал руки, чтобы показать плотникам то, чего они не поняли со слов. Заходя в Дубки, я частенько провожал его на луг; вокруг пылали костры, на которых обжигали концы столбов, а мы беседовали о том, о сем. Когда ограда была готова, полковник расхаживал с довольным видом, по обыкновению потирая руки, и все твердил:
— Теперь-то уж никто не погонит сюда скотину. И ведь это я же сам во всем виноват. Оно и всегда так бывает, когда обратишься к неверному средству. Раз ступив на ложный путь, делаешь глупость за глупостью. Зато уж сейчас можно не беспокоиться: все будет в должном порядке.
Полковник еще больше полюбил свой луг после того, как так много с ним возился, да луг и стоил того: с годами он становился все краше и зеленей.
Домашние находили, что подобная слабохарактерность роняет достоинство полковника: нельзя, мол, позволять садиться себе на шею, надо когда и твердость проявить; однако доброта нисколько не роняла полковника в глазах всех его знавших, а, наоборот, снискала ему общую любовь и уважение. Да те же домочадцы, когда полковник с улыбкой делал им какое-нибудь замечание и вдавался в объяснение причины своего недовольства, принимали его слова как должное и старались не повторить своей ошибки, что, конечно, не мешало им ошибаться в чем-то другом. Однако, когда требовала необходимость, полковник был тверд и не шел ни на какие уступки, хотя бы на него нажимали годами. Таким он показал себя в тяжбе из-за моста через реку Зиллер. Кому и знать этот случай, как не мне, ведь, навещая своих пациентов, я вынужден был каждый день скакать во всевозможных направлениях! Все началось с обвала в горах, когда тоже по чьей-то небрежности и упущению вместе с деревьями рухнули в долину камни и глыбы земли и упали в стремительную горную речку, которая, вытекая из верхнего леса, несла с собой песок и гальку, волочила дрова и тину; я не раз видел ее такой после проливных дождей, когда она катила свои неистовые желтые воды и, казалось, все была готова разнести, — ни один человек в эту пору не в силах перебраться на ту сторону, разве что в знойные летние месяцы, когда большинство камней высыхает и мутный лесной ручеек тихо вьется по черному бархату мха, да и тогда там вдоволь бывает ямин, котловин и каменных глыб, с какими не управиться ни одному колесу. Жители Гехенге, Хальслюнга, Зиллерау и Верхнего Астунга, а также Эрлер и Мейербахи, полковник и я — все мы запасаемся топливом в Верхнем Пуфтере, что очень нас устраивает, так как запасы его неистощимы, к тому же там растет великолепный белый бук, а в первобытной чаще древесина уплотняется и крепнет, представляя собой наилучшее топливо, и, наконец, примерно на одну шестую оно обходится дешевле. Но перевозить дрова мы были вынуждены мимо Зиллерского обвала и потом перебираться с ними через ручей. Каких только мучений не приняли мы третьегодичным летом, когда их пришлось складывать штабелями на том берегу, а потом перетаскивать небольшими вязанками или даже, став на удобное место, перебрасывать на другой берег! Владетельный граф, проживающий в тех краях, на чью долю искони падает обязанность участвовать в расходах по восстановлению моста, рухнувшего еще в давние времена, в течение двух лет доказывал местным жителям, что мост там вообще не нужен, и люди чуть ли не верили ему — им не улыбалось внести даже ту малость, какая с них причиталась, однако полковник не уставал доказывать, что отсюда проистекает вопиющее зло, ибо жителям приходится с величайшими трудностями запасаться топливом, что на это тратится время и здоровье и что противно рассудку утверждать то, что на самом деле есть издевательство над здравым смыслом. Он без конца ездил в лесничество, оба мы, полковник и я, с пеной у рта отстаивали это дело, пока не добились своего. Постройка моста была разрешена, и необходимые средства со скрипом собраны. И тут полковник внес от себя такую сумму, что оказалось возможным высоко поднять над рекой каменный мост и подвести к нему с обеих сторон удобные въезды. И теперь он год за годом следит, чтобы состояние моста проверялось и своевременно делались необходимые ремонтные работы: правда, он и год за годом не устает напоминать, что это не его обязанность, — из опасения, как бы его добровольные заботы и издержки не были по давности закреплены за Дубками как обязательная повинность.
Когда кончились годы моего обучения медицине и я вышел пешком из Праги, унося в заплечном мешке напечатанный на пергаменте диплом, в коем меня именовали доктором этого высокого искусства и причисляли к сословию лекарей; когда я в течение долгих дней неторопливо шагал по прекрасной Богемии, держа путь на юг и на все явственнее и ближе сверкающую синеву лесов; когда я наконец очутился среди родных лесов, где решил поселиться навсегда, чтобы служить людям, — тогда я был единственным в этих краях повидавшим и нечто другое, остальные выросли здесь и видели только привычное им с ранней юности. Тот, кто сроднился с холмами, на которых растут приветные деревья, и с теряющимися вдали горными кряжами, тот, кто полюбил сумрачную синеву этих отвесных стен и сверкающий над ними воздух, тот охотно возвращается в горы и леса. Я вернулся на родину не с тем, чтобы здесь разбогатеть, но чтобы работать в этих долинах, где бегут горные ручьи, и на холмах, что зубчатой еловой каймой вырисовываются на фоне белых облаков, — вернулся, чтобы оказывать местным жителям посильные услуги. Я был еще очень молод. Во всей нашей стороне на много миль вокруг не было ни одного врача, а только знахарки, лечившие травами и понаторевшие в этом искусстве, да кое-какие ведуны из мещан или крестьян, научившиеся оказывать первую помощь при несчастных случаях; у некоторых лавочников имелись носилки, а также пузырьки с настойками и отварами на продажу, и люди охотно покупали их и ставили в шкаф — на всякий случай. Те же, что впадали в тяжкий горячечный недуг, умирали без помощи в лесном безлюдье, тогда как человек со знаниями и опытом мог бы их спасти. Когда я подошел к невзрачной отчей хижине, стоявшей не там, где ныне находится мой дом, который я в защиту от ветров и непогоды поставил в укромной лощине, но, подобно другим лесным хижинам, расположенный на холме, что ныне возвышается над моим садом, — ибо люди здесь строились на холмах, там, где начинали корчевать пни, чтобы кругом простирались поля и луга и чтобы прорубленные в деревянных стенах оконца далеко сверкали отраженным солнечным светом, — когда я шагнул в эту невзрачную хижину, на крыше которой, как и на других подобных строениях, лежало много камней, я сказал: «Благослови вас бог, батюшка, и вас, сестрицы, я вернулся, чтобы уже не расставаться с вами, освободите же мне боковушу, что глядит на высокий лес, я разложу в ней вещи, которые прибудут ко мне в ящиках из Праги, расставлю свои склянки и стану здесь жить и пользовать больных».
