...Не отдохнув после изнурительных боев в районе Шаргорода, Вендичан, Могилева, 8-я червонно-казачья дивизия, с которой следовал и штаб корпуса, по обледенелым дорогам двинулась двумя колоннами прямо на север.

15 ноября под Шелехово казаки 2-го полка захватили гайдамака со срочным пакетом. Черноморская бригада петлюровцев, теснимая Котовским, просила поддержки у подполковника Палия. Комполка Потапенко, использовав пленного в качестве проводника, внезапно обрушился на противника. Примаковцы, изрубив многих гайдамаков, захватили штаб бригады и 200 пленных.

16 ноября к западу от Бара произошло первое столкновение червонных казаков с союзником Петлюры — 3-й русской армией генерала Перемыкина. Белогвардейцы, с белыми нарукавными повязками, усиленные полками Оренбургским казачьим и 4-м Киевским подполковника Палия, дрались крепко. Но стоило их передовой части дрогнуть под натиском советских кавалеристов, как остальные начали сдаваться массами.

Бригада Котовского, воспользовавшись тем, что основные силы самостийников вели бои с пехотой 14-й армии и с корпусом Примакова в районе Деражня — Бар,  18 ноября заняла Проскуров. Петлюра вместе со своим «правительством» перекочевал в Волочиск.

Червонные казаки заняли Волковинцы. Сильная группа перемыкинцев, а также Запорожская и Волынская дивизии противника, выдвинувшиеся далеко к востоку, были разгромлены под Жмеринкой пехотой 14-й армии.

Петлюровская кавалерия — казачья дивизия Яковлева и дикая дивизия Омельяновича-Павленко (младшего), — присоединив к себе уцелевшие полки пехоты и 1-й пулеметной дивизии, начала отступать на запад. Три дня мы вели упорные бои с этой наиболее стойкой и подвижной группировкой петлюровцев.

20 ноября червонные казаки, уничтожив две запорожские пехотные бригады, заняли Черный Остров — один из последних оплотов противника. Петлюра, собрав остатки армии в районе Войтовцы — Писаревка, приказал генерал-хорунжему Удовиченко лечь костьми, но не допустить большевистской кавалерии к Збручу. Теперь уже «самостийная держава» занимала территорию в 20 километров по фронту и 20 в глубину.

21 ноября разыгрался жестокий бой западнее Писаревки. Желтоблакитники, атакованные полками 8-й червонно-казачьей дивизии, отчаянно сопротивлялись. Крепко держались куркули-гайдамаки из 3-го Чигиринского и 4-го Нежинского полков. Но в ходе боя 200 осетин из дивизии есаула Яковлева, выбросив белый флаг, сдались командиру 2-го полка Потапенко. Все полки Примакова, в том числе и наш, 6-й, мощной лавиной бросились в атаку на врага. Гайдамаки не выдержали. Генерал-хорунжий Удовиченко не выполнил приказа головного атамана — он и не лег костьми, и не удержал большевистской кавалерии.

Остатки петлюровской армии, ее цвет и краса — особая дикая и пулеметная дивизии, — хлынули на запад, поближе к Збручу.

14-я армия стремительно теснила войско самостийников к Збручу — тогдашней границе двух миров.

Под Писаревкой командир корпуса Примаков приказал Федоренко, нашему командиру полка:

— Выдели дивизион. Пусть скачет на Волочиск.

— Что, в помощь Котовскому? — покручивая пышный ус, спросил «желтый кирасир».

— И в помощь, конечно. Но не только... — с каким-то лукавством ответил Примаков. — Во всяком случае, пусть хлопцы постараются опередить на Збруче и гайдамаков, и Котовского.

— Что-то я не пойму, товарищ комкор.

— Кто нанес первый удар вильному козацтву Петлюры в восемнадцатом году? Червонные казаки! Они нанесут ему и последний удар под Волочиском! Теперь, надеюсь, понял, Василий Гаврилович?

Федоренко выделил в отряд две лучшие сабельные согни и пулеметные тачанки на самых крепких лошадях. Заметив старание комполка, Примаков спросил:

— Что, сам поедешь?

— Зачем? — Федоренко прищурил глаза. — Поведет отряд комиссар, если он этого хочет. Нехай и ему будет прахтика! Мне и тут работа, считаю, найдется!

— Конечно, — согласился комкор. — Но тебе не будет обидно? Смотри, Василий Гаврилович!

— Какая там еще обида, Виталий Маркович? Что я, что комиссар — это все шестой полк!

Примаков, не слезая с коня, объяснил в нескольких словах задачу казакам и, когда мы через поле, усеянное гайдамацкими трупами, тронулись рысью на запад, напутствовал бойцов:

— Не подкачайте, хлопцы, в Волочиске!

В ответ дивизион дружно запел популярную в червонном казачестве песню:

Шаблi ще у нас блищать,

I рушницi новi,

I ми ворога рубать

Хочь зараз готовi.

Я не раз замечал, что одно лишь появление на поле боя Примакова зажигало бойцов.

Требуя от подчиненных решительных действий, он и сам, занимая уже высокий пост комкора, подавал пример личной отваги, как это было в сабельной схватке с фроловской конницей под Вендичанами. У Фролова была целая бригада. Примаков повел в атаку один полк и одержал победу.

После первых же успехов под Озаринцами и Вендичанами слышались робкие голоса некоторых штабников: «Петлюру можно ликвидировать одними маневрами, выводя конные массы на его фланги и тылы».

Виталий Маркович решительно запротестовал:

— Есть кабинетные вояки, которые бойко чертят стрелы на карте. Сложнее обстоит дело на поле боя. Там надо сойтись с противником грудь с грудью. Хотя мы знаем, что и там кое-кто воюет по-воробьиному: клюнет и оглянется, клюнет и оглянется... — И после короткой паузы закончил: — Я буду проводить лишь такой маневр, который закончится сокрушительным ударом по скулам врага.

Вот эта целеустремленность и инициатива были всегда присущи операциям червонного казачества. Нам всем было известно основное требование комкора: во что бы то ни стало, любой ценой добиваться успеха в первом же бою. 

Внушая это командирам и комиссарам, Примаков добавлял:

— Поглубже вникайте в психологию бойца. На поле боя своя кровь пугает, вражья — воодушевляет...

Вспомнив эти советы комкора, я подумал: как сложится предстоящий бой в Волочиске?

...Громя по пути отдельные группы гайдамаков, наш отряд приближался к Збручу. Вдали показалась Фридриховка. На ее полях, вправо от шоссе, внушительное кавалерийское соединение с батареей пушек развертывалось фронтом на запад. Наш дивизион, не сбавляя рыси, продолжал движение. Какой-то крупный всадник, дав шпоры рослому коню, направился галопом наперерез нам. В этом кавалеристе нетрудно было узнать Котовского. Я перевел колонну на шаг.

— К-куда вы следуете? — чуть заикаясь, еще издалека строго спросил Котовский и круто осадил коня.

— На Волочиск, товарищ комбриг, — ответил я.

— К-как так на Волочиск? Это не ваша, а моя задача, — рассердился Котовский.

— Мы выполняем приказ...

Котовский несколько мгновений двигался молча. Потом сказал:

— Вас не виню. А Виталию вашему, видать, мало Могилева, Каменца, Деражни.

— Но и ваша бригада отбила у гайдамаков Проскуров, — ответил я.

— Что же, что отбила, а Волочиск приказано захватить мне.

— Мы вам мешать не будем, товарищ комбриг. Здесь вы старший начальник, и я готов выполнить любой ваш приказ.

— Вот как старший я вам приказываю вернуться в корпус. Волочиск возьмет моя бригада!

— А приказ? Я не вернусь.

После некоторого раздумья Котовский улыбнулся.

— На вашем месте, м-молодой человек, я поступил бы так же. Значит, вы решили твердо идти на Волочиск? А известно вам, какие там силы? — Комбриг, многозначительно кашлянув, бросил взгляд на нашу не столь уж грозную колонну.

— Знаю!

— А про бронепоезд знаете?

— Вот он!

В полукилометре от нас в глубокой железнодорожной выемке курсировал петлюровский бронепоезд «Кармелюк».

Я поднял руку, предупреждая дивизион о переходе на рысь.

— Ладно! — бросил примирительно Котовский и, обнажив клинок, подал им команду бригаде. Через несколько минут котовцы, свернувшись в походный порядок, двигались уже по правой половине шоссе голова в голову с дивизионом червонного казачества.