— Тужить не надо, Митрофан, — не прерывая работы, успокаивал разволновавшегося казака Мостовой. — Факт — донское атаманство трохи закоптило тебе мозги, и еще факт — Советская власть крепко тебе их подшабрила. И не таким прочищает. Ты ж все-таки трудовой казак, не кровосос, не эксплуататор!

— Куда там! Порой сам тянул шлею богатеям... — Вдруг Семивзоров спохватился: — А скажите, товарищ секретарь, что-то я вас хотел спросить, услышал я одно словечко, и не знаю, что к чему. Отродясь не слыхивал...

Мостовой чуть встревожился, воткнул шило в ремень, потер рукой подбородок, сделал небольшую выдержку и спокойно спросил:

— Чего тебе вдруг приспичило? Что за слово?

— Шел я мимо первого эскадрона. А там политрук беседует с казаками про какой-то «путч»... 

— Видишь ли, товарищ Семивзоров, немецкие генералы мутят. Пробуют вернуть кайзера Вильгельма на прежнюю должность, вот они и путчуют...

— Понял, понял, значит, все едино, что бунтуют, что путчуют...

Посидев еще немного, казак поднялся и ушел в том же направлении, откуда явился. Волкодав Халаур, обнюхивая каждый столбик ограды, неторопливо затрусил впереди хозяина.

— Ладно довелось с утра газетки полистать, — с облегчением вздохнул Мостовой, — вычитал про этот путч. До этого я и сам не знал, что означает это чертово слово. Трудновато, товарищ комполка, без доброй грамоты. В девятнадцатом году две недели проучился на курсах, и то через день отбивали атаки шкуровцев. Вот сегодня выкрутился хорошо. А то раз такое было! Провожу занятие в роте. Вопрос актуальный — смычка рабочих и крестьян, а тут ротный писарек подкатил вопросик: «Что такое субстанция?» По курсам помню: до этой самой субстанции какое-то касательство имел Спенсер, а в чем заклепка, хоть убей, не помню. Ну, и стал выкручиваться, а самого сто потов прошибают. Только управляюсь рукавом смахивать с лица, с шеи... Роюсь в памяти, а сам лопочу: «Так вот, товарищи, есть, конечно, станции, есть инстанции, есть дистанции, а это просто субстанция...» Чую, что мелю чепуху, а главного не вспомню. Тут я рассердился, строго посмотрел на того писарька и сказал с сердцем: «Субстанция — это такая сволочная штука, которую придумал непролетарский ученый Спенсер специально для того, чтобы морочить нам, рабочим и крестьянам, голову. Нам, рабочим и крестьянам, надо помнить про смычку. Это и есть наша главная тема сегодня. Поясню: возьмем простую кувалду, насадим ее на рукоять, так просто, без всякого, — много ли ею накувалдишь? Черта с два. При первом ударе слетит. А всади в рукоять, с торца, конечно, стальной клин — другое дело. Знай тогда намахивай. Вот, для примера, скажу: кувалда — это рабочий класс, рукоять — крестьянство, а стальной клин — это наша партия, она скрепляет смычку рабочих и крестьян: Понятно?» Бойцы рассмеялись, довольны, шумят в один голос: «Верно, товарищ политком, вот она где натуральная субстанция, сразу дошло». Конечно, писарек хотел меня подковырнуть. Но его не виню, виню себя. Грамота нужна — во! — Мостовой, вытащив шило из оголовья, провел им у самого подбородка. — После один умник долго меня строгал, наждачил: почему я сравнил партию со стальным клином — мол, принизил партию. А я ему: «Боец любит примеры, сравнения. Ты из учителей — у тебя одни примеры, я металлист — у меня другие. Будем объяснять каждый по-своему, а главное, чтоб боец понял, о чем ему говорят... И я не из тех, которым интерес принижать нашу партию».

К нам приближалась большая кавалькада всадников. Впереди на рослых, сильных лошадях следовали сменивший Соседова новый начдив Дмитрий Шмидт, в серой казачьей папахе, с двумя орденами на груди, и военком дивизии Лука Гребенюк.

Шмидт, в прошлом рабочий-железнодорожник, награжденный на фронте несколькими георгиевскими крестами, был произведен в офицеры еще при царе.

Во время Февральской революции молодой прапорщик вместе с командиром батальона подполковником Крапивянским возглавил дивизионный солдатский комитет.

В январе 1918 года, вернувшись на родину, в Прилуки, где он одно время работал киномехаником, прапорщик Шмидт, теперь уже советский комендант города, вел неустанную борьбу с петлюровской агентурой. После прихода оккупантов озлобленные гайдамаки, схватив большевика-офицера, привели его на центральную улицу, поставили к стенке гимназии и расстреляли. Ночью друзья подобрали окровавленного Дмитрия и, обнаружив в нем признаки жизни, увезли тайком в лес. Заботами добрых людей раненого поставили на ноги.

Там же, в лесу, вокруг большевиков-подпольщиков начали собираться крестьяне, преследуемые оккупантами и их петлюровскими прихвостнями. Вскоре была установлена связь с губернским повстанческим комитетом и с Юрием Коцюбинским — уполномоченным Центра.

Шмидт по заданию уездного подпольного ревкома сколотил крепкий партизанский отряд. Как и черниговский партизан Крапивянский, он повел беспощадную борьбу с кайзеровскими войсками и гетманцами. В разгар лета отряд Шмидта контролировал уже добрую половину Полтавщины.

Работниками прилукского подполья особо интересовалась гетманская полиция. В докладе прилукского уездного начальника державной варты губернскому старосте от 26 августа 1918 года, наряду с Дмитрием Носенко, Татьяной Джурахоеской, прапорщиком Константином Покидько, назван и член подпольного большевистского комитета прапорщик Гутман-Шмидт. В том же докладе сообщалось, что детальная разработка плана вооруженного восстания возложена на Покидько и приехавшего из Москвы 6 августа прапорщика Шмидта.

Карательные экспедиции немцев вынудили и Крапивянского и Шмидта уйти в нейтральную зону. Там Шмидт создал знаменитый 7-й Суджанский полк, вошедший во 2-ю партизанскую украинскую дивизию.

С этим полком Шмидт участвовал в освобождении Украины. Громил гетманские войска генерала Болбачана под Харьковом и Люботином, за что был награжден орденом Красного Знамени. Брал Полтаву, Кременчуг. Бердичев, Шепетовку.

Во время осенних боев 1919 года Шмидт командовал под Царицыном стрелковой дивизией. Отбивая натиск белогвардейцев и донской казачий, бывший прапорщик был тяжело ранен и контужен. Но поле боя не оставлял. Два красноармейца поддерживали его, и он покинул строй лишь после того, как были разгромлены беляки. За царицынские бои Шмидта наградили вторым орденом Красного Знамени.

Не закончив учебы в Академии Генерального Штаба, Дмитрий Аркадьевич Шмидт в 1921 году прибыл в червонное казачество.

В августе 1918 года в Полтаве, после свидания с руководителем повстанкома Юрием Коцюбинским, у домика на Куракинской улице, куда товарищей впускали по паролю «Продается ли у вас семиструнная гитара?», навстречу мне попался худенький, черноглазый молодой человек. Я не знал тогда, что это и был знаменитый прилукский партизан, о котором народная молва уже создавала легенды. Лишь через полгода, в январе 1919 года, посланный нашим командиром партизанского отряда Василием Упырем с заданием на станцию Кобеляки, где остановился наступавший на гайдамаков 7-й Суджанский полк, я в командире полка, хотя он успел уже отрастить для солидности черную бородку, узнал того молодого человека, с которым столкнулся в Полтаве на Куракинской улице.

...Спешившись, Шмидт еще издали приветствовал нас:

— Здорово, казаки!

Пожав нам руки, он обратился к Мостовому:

— О, тут имеются первоклассные шорники! А своему начдиву плеточку свяжете? Только натуральную, из воловьих жил!

— Зачем она вам? — спросил я, поглядывая на ивовый хлыст начдива.

— Сейчас она нужна и мне и вам. По приказу товарища Фрунзе восьмая дивизия стала первой Запорожской, и наша уже не семнадцатая, а вторая Черниговская червонно-казачья, а ваш полк не девяносто седьмой конный, а седьмой червонно-казачий. И в нашей дивизии теперь будут сотни, а не эскадроны. Какой же это к дьяволу казак без плетки?.. Ну как, земляк, полтавский галушник, — начдив положил мне руку на плечо, — галушками угостите? Мы с Лукой, — он показал на военкомдива, — крепко их уважаем.