Клеевые краски делались из смеси мела и клея. Они имели более жидкую фактуру, идеально подходящую для оштукатуренных поверхностей. К середине XVIII века клеевыми красками обычно красили стены и потолки, а более густой масляной краской красили деревянные части.

Масляные краски — сложный продукт. Они состоят из основы (обычно это карбонат свинца, или «белый свинец»), красящего пигмента, связующего вещества, например льняного масла, которое делает краску вязкой, и загустителей, таких как воск или мыло. Присутствие загустителей несколько удивляет, поскольку масляные краски XVIII века и так уже были достаточно густыми и трудными для нанесения и красить ими было «все равно что размазывать смолу щеткой», по словам писателя Дэвида Оуэна.

Со временем кто-то обнаружил, что добавление скипидара, природного растворителя, получаемого из сока сосны, делает краску более жидкой и легкой для нанесения. Кроме того, скипидар придает краске матовый блеск, который стал модным в конце XVIII века.

Льняное масло (получаемое в результате отжима семян льна) было прекрасным ингредиентом: застывая, оно образовывало твердую пленку. У него, правда, есть один серьезный недостаток — исключительная горючесть: горшочек с льняным маслом при определенных обстоятельствах может самопроизвольно воспламениться; это вещество наверняка послужило причиной множества разрушительных домашних пожаров. В присутствии открытого огня пользоваться им следует крайне осторожно.

Самым простым способом отделки была побелка известкой, которая обычно использовалась в менее ответственных помещениях, например в комнатах прислуги. Известковая побелка представляла собой всего лишь простую смесь негашеной извести и воды (иногда добавляли немного жира для лучшего сцепления со стеной); побелка была недолговечной, однако у нее было дополнительное преимущество, поскольку известь обладает некоторыми дезинфицирующими свойствами. Несмотря на название, побелка не всегда была белой, ее часто подкрашивали пигментами.

Малярные работы требовали особого навыка, поскольку маляры сами растирали пигменты и сами смешивали краски — как говорится, создавали колера — и в основном держали свои рецепты под большим секретом, чтобы сохранить преимущество перед конкурентами.

Добавьте к льняному маслу не пигмент, а смолу, и вы получите лак. Маляры и его готовили в тайне. Краску надо было смешивать небольшими порциями и использовать сразу же, и смешивание изо дня в день совершенно одинаковых по цвету и тону порций краски требовало настоящего мастерства.

Краску приходилось наносить в несколько слоев, поскольку даже лучшие краски были немного прозрачны. Обычно для покраски стены требовалось как минимум пять слоев. Поэтому работа маляра была очень сложной, трудоемкой и к тому же вредной для здоровья.

Пигменты существенно отличались друг от друга по цене. Приглушенные цвета, такие как кремовый и песочный, стоили четыре-пять пенсов за фунт. Голубые и желтые были в два-три раза дороже, поэтому их могли себе позволить только представители среднего и высшего классов. Особая синяя краска называлась «смальтой» (smalt), поскольку в нее добавляли толченое стекло, придававшее окрашенной поверхности искрящийся блеск. Еще более дорогим считался другой оттенок синего под названием «лазурит» (lazurite), который изготавливали из одноименного поделочного камня. Самой дорогой краской была ярь-медянка (ацетат меди), которую получали, подвешивая медные полосы над чаном с лошадиным навозом и уксусом, а потом соскребали образовавшиеся на металле темно-сине-зеленые кристаллы. В результате схожего природного процесса медные статуи и купола со временем зеленеют, однако при искусственном изготовлении краски реакция идет быстрей. Восхищенные ценители XVIII века описывали цвет яри-медянки как «нежнейший травянисто-зеленый оттенок». Комната, окрашенная этим цветом, всегда вызывает у гостей восторженные возгласы.

Когда краски стали популярными, люди пожелали, чтобы они были максимально яркими. Приглушенные тона, которые мы обычно ассоциируем с георгианским интерьером в Британии или колониальным декором в Америке, — это следствие выцветания, а не изначальной сдержанности цветов. В 1979 году, когда в поместье Маунт-Вернон начали перекрашивать интерьеры в исторически верные цвета, посетители были очень недовольны, с улыбкой рассказывал мне куратор Деннис Пуог:

— Они говорили, что мы делаем Маунт-Вернон вызывающе ярким. Они были правы — да, мы сделали его ярким, но только потому, что когда-то он и был таким. Многим было нелегко понять, что мы возвращаем зданию его первоначальный вид.

Даже сейчас считается, что краски в колониальную эпоху были приглушенными. На самом деле в то время почти всегда пользовались глубокими, насыщенными, иногда даже пугающе насыщенными тонами. Чем ярче был цвет, которого вы могли добиться, тем больше вами восхищались. Прежде всего, насыщенные цвета означали большие затраты, поскольку для их приготовления требовалось много пигмента. К тому же следует помнить, что насыщенные цвета лучше видны в свете свечей, поэтому маляры старались взять краску поярче, чтобы она производила впечатление даже в полутьме.

То же самое сейчас происходит в Монтичелло, где несколько комнат выкрашены в весьма яркие желтые и зеленые тона. Внезапно выяснилось, что у Джорджа Вашингтона и Томаса Джефферсона были цветовые вкусы как у хиппи. Впрочем, по сравнению с тем, что началось дальше, эти вкусы вполне можно назвать сдержанными.

Когда во второй половине XIX века на рынке появились первые готовые краски, люди накинулись на них как одержимые. Стало модным не только красить яркими красками, но и красить одну комнату в семь-восемь разных цветов.

Если присмотреться внимательнее, можно заметить одну странность: во времена мистера Маршема как будто не существовало двух самых основных красок — чисто белой и чисто черной. Самая светлая из возможных красок представляла собой довольно скучный песочный оттенок, и хотя на протяжении XIX века белила постепенно улучшалась, лишь в 1940-х появилась по-настоящему белая краска на основе диоксида титана.

Отсутствие белил особенно заметно в Новой Англии, ибо пуритане не только не имели белой краски, но и вообще не красили свои дома (они считали это безвкусным). Так что все эти нарядные белые церквушки, которые мы ассоциируем с городками Новой Англии, на самом деле явление относительно недавнее.

Что же касается стойкой черной краски, которую получали из смолы и вара, то она стала широко доступной только в конце XIX века. Поэтому блестящие черные парадные двери, перила, ворота, фонарные столбы, водосточные трубы и другие элементы, столь характерные для улиц сегодняшнего Лондона, на самом деле появились не так уж и давно.

Если бы мы могли перенестись в эпоху диккенсовского Лондона, нас бы поразило отсутствие черных крашеных поверхностей. Во времена Диккенса почти все железные детали были зелеными, светло-голубыми или скучно-серыми.

А теперь поднимемся наверх, в комнату, которая никогда никого не убивала, но зато является местом страданий и отчаяния, чем и отличается от всех других комнат в доме.

Спальня — странное место. Здесь мы проводим больше всего времени, почти ничего не делая, однако именно в спальне разыгрывается множество самых драматических сюжетов нашей жизни. Если вы умираете, плохо себя чувствуете, устали, тоскуете, у вас проблемы сексуального характера, если вам хочется плакать или вы чем-то расстроены — так сильно, что хотите укрыться от окружающего мира, — то вас, скорее всего, можно будет застать именно в спальне.

Так было на протяжении многих веков, но примерно в то время, когда преподобный мистер Маршем строил свой дом, к жизни за дверью спальни добавилось совершенно новое измерение — страх. Никогда раньше люди не испытывали столько тревог в маленьком помещении, сколько викторианцы в своих спальнях.