Рабство не было чем-то само собой разумеющимся. Иногда раб мог работать по контракту, а когда срок службы заканчивался, его отпускали. В XVII веке один раб из штата Виргиния по имени Энтони Джонсон выкупил табачную плантацию площадью в 250 акров, стал вполне процветающим фермером и даже обзавелся собственными рабами. Кроме того, рабство не было атрибутом исключительно Юга: до 1827 года рабовладение было вполне законным в Нью-Йорке. В Пенсильвании Уильям Пенн тоже держал рабов, а когда в 1757 году Бенджамин Франклин приехал в Лондон, он привез с собой двух невольников, Кинга и Питера.

В то же время вольнонаемных слуг у американцев и впрямь было немного. Даже в эпоху расцвета наемного труда меньше половины американских домохозяйств имели хотя бы одного слугу, причем многие из этих слуг вовсе не считали себя таковыми. Большинство слуг отказывалось носить ливрею, а некоторые обедали за одним столом вместе с членами семьи, требуя, чтобы к ним относились почти как к ровне.

Как сказал один историк, «легче изменить быт, чем пытаться изменить слуг». Поэтому Америка очень рано стала проявлять интерес и любовь к удобствам и приспособлениям, облегчающим ведение хозяйства. Правда, многие предметы бытовой техники XIX века зачастую не экономили силы, а лишь прибавляли хлопот. В 1899 году Бостонская школа домоводства подсчитала, что новейшая угольная печка требует пятьдесят четыре минуты сложного обслуживания в день: надо убрать золу, наполнить топку углем, начистить и отполировать поверхность и так далее, прежде чем хозяйка сможет вскипятить на ней хотя бы кастрюлю воды. С появлением светильного газа проблема только усугубилась. Как утверждает книга «Цена чистоты», в типичном доме из восьми комнат с газовым оборудованием приходилось тратить тысячу четыреста часов в год на основательную уборку, связанную с газовой копотью, в том числе десять часов в месяц — на мытье окон.

Как бы то ни было, бытовые новшества в основном облегчали труд мужчинам — например, теперь им не приходилось колоть дрова — и приносили мало пользы женщинам. Фактически повышение уровня жизни и усовершенствование технологий, как правило, только еще больше нагружали работой служанок в больших домах: блюда становились все более сложными, стирки прибавлялось, а требования к чистоте неуклонно росли.

Однако вскоре мощная, невидимая и таинственная сила повсеместно изменила такое положение вещей. Чтобы ознакомиться с этой историей, давайте проследуем… нет, не в другую комнату, а вот к этому маленькому ящичку, висящему на стене.

Рис. 6. Чтение при свечах

Осенью 1939 года, в дни истерии, сопровождавшей начало войны, Великобритания ввела строгие правила, касающиеся светомаскировки, с целью помешать смертоносным планам люфтваффе. В течение трех месяцев запрещалось по ночам зажигать любые огни, даже самые тусклые. Нарушители подвергались аресту, даже если они прикурили сигарету, стоя в дверях собственного дома, или чиркнули спичкой, чтобы прочесть, что написано на дорожном указателе. Одного человека оштрафовали за то, что он не прикрыл свет от нагревателя воды в аквариуме с тропическими рыбками. Гостиницы и конторы тратили по несколько часов в день, устанавливая и убирая специальные светозащитные экраны. Водители ездили почти вслепую — им не разрешалось включать даже подсветку приборной панели, поэтому они не только ехали наугад, но и не знали, с какой скоростью движутся.

Со времен Средневековья Британия не погружалась в такую кромешную тьму. Чтобы не налететь на тротуар или припаркованный рядом с ним автомобиль, водители предпочитали ехать посреди дороги, прямо по разделительной полосе. И все бы ничего, если бы не встречные автомобили, делавшие то же самое. Пешеходы находились в постоянной опасности, так как каждый тротуар представлял собой полосу препятствий из невидимых фонарных столбов, деревьев и скамеек. Особенно раздражали трамваи, прозванные «тихой угрозой». За первые три месяца войны, рассказывает Джульетт Гардинер в книге «Военное время», на британских дорогах погибло 4133 человека, что вдвое превысило соответствующий показатель за весь предыдущий год. Почти три четверти жертв составляли пешеходы. «Не сбросив ни одной бомбы, немецкие летчики уже убивают по шестьсот человек в месяц», — сухо отмечал British Medical Journal.

По счастью, вскоре паника первых дней войны поутихла и было вновь разрешено пользоваться освещением — пусть и самым минимальным, только чтобы предотвратить смертельно опасные инциденты. Однако вся эта история стала эффектным напоминанием о том, как привык наш мир к обилию света.

Да, сейчас мы забыли, что до появления электричества наша планета была темной и мрачной. Свеча — хорошая свеча — дает в сто раз меньше света, чем 100-ваттная лампочка. Откройте-ка дверцу своего холодильника. Не слишком яркая иллюминация, правда? А вот в XVIII веке большинство семей было бы несказанно рады такому обилию света. На протяжении многих веков по ночам Земля была поистине сумрачным местом.

Однако время от времени мрак слегка рассеивался. Путешественник, посетивший виргинскую плантацию Номини-холл, восхищался в своем дневнике «блистательной и сверкающей» столовой: ужин освещали целых семь свечей — четыре на столе и еще три, расставленные по комнате. По тем временам это было просто море огней.

Примерно в то же время по другую сторону океана, в Англии, талантливый художник-любитель Джон Харден оставил прелестную серию рисунков, посвященную семейной жизни в его доме Братей-холл в графстве Уэстморленд.

Поразительно, как мало света требовалось его домочадцам. На типичном рисунке изображены четверо; они мирно сидят за столом — шьют, читают, беседуют — при свете единственной свечи. Судя по их расслабленным позам, никто не испытывает неудобства, не пытается устроиться поближе к источнику света, чтобы лучше рассмотреть текст на странице или узор вышивки. В этом смысле рисунок Рембрандта «Ученый у стола со свечой» гораздо ближе к реальности. Здесь сидящий за столом человек совершенно скрыт в густой тени, которую не в силах рассеять единственная свеча в подсвечнике, укрепленном на стене. Однако же он читает. Люди мирились с темными вечерами просто потому, что не знали других.

Широко распространенное мнение о том, что люди в мире, не знавшем электричества, ложились спать сразу после заката, на самом деле неверно. Большинство укладывалось в постель в девять-десять вечера, а некоторые, особенно в больших городах, даже позже. У тех, кто сам устанавливал себе часы работы, время отхода ко сну и подъема варьировалось так же, как и сейчас, и не имело почти никакого отношения к освещению. Судя по его дневнику, Сэмюэл Пипс, случалось, вставал в четыре утра, а в иные дни только ложился в это время. Сэмюэл Джонсон, когда мог это себе позволить, валялся в постели до полудня — а мог он это почти всегда. Писатель Джозеф Аддисон летом обычно поднимался в три часа утра (а иногда и раньше), зато зимой выбирался из кровати только после одиннадцати.

С наступлением темноты жизнь отнюдь не заканчивалась. В XVIII веке приезжавшие в Лондон часто отмечали, что магазины там работают до десяти вечера. А раз были магазины, значит, были и покупатели. Званый ужин обычно накрывали в десять, и гости сидели до полуночи. Перед застольем собравшиеся беседовали, после — слушали музыку и танцевали, так что все собрание продолжалось часов семь или больше. Балы часто заканчивались в два-три ночи, потом подавали ужин. Ничто не могло помешать людям развлекаться. В 1785 году некая Луиза Стюарт писала своей сестре, что французского посла «вчера разбил паралич», но в тот же вечер гости все равно пришли в его дом — «как ни в чем не бывало играли в фараона и т. д., пока он умирал в соседней комнате. Странные мы все-таки люди!»