После мгновенной паузы начали падать остальные колонны в ряду — одна за другой, словно пуговицы, отлетающие от рвущейся рубашки. Напуганные работницы бросились к выходам, но выскочить за двери успели немногие: здание рухнуло с таким диким грохотом, который никогда не забыть тем, кто его слышал. Погибло двести ткачих, но, на удивление, этот инцидент никого не встревожил: ни тогда, ни после он не разбирался в суде. Еще несколько сотен женщин получили травмы. Многие из попавших в ловушку сильно обгорели: из разбитых ламп вытекло масло, и начался пожар.

В следующем десятилетии подвело и сварочное железо: рухнул мост через реку Аштабула в штате Огайо, причем в тот момент, когда по нему проезжал пассажирский поезд. Погибло семьдесят шесть человек. Этот случай с жестокой точностью повторился через три года, почти в тот же день, на мосту через реку Тей в Шотландии. Была плохая погода, и часть моста не выдержала как раз в тот момент, когда по нему шел поезд; вагоны рухнули в воду, мерцавшую далеко внизу; погибло почти столько же человек, что и в случае на Аштабуле. Это были два самых известных случая подобного рода, но сколько еще было мелких происшествий!

Паровозные котлы, сделанные из кованого железа, иногда взрывались, а рельсы частенько отрывались от шпал, а то и вставали дыбом под гнетом тяжелых грузов или налетевшей вдруг непогоды, что приводило к крушениям. Фактически из-за несовершенства рельсов того времени канал Эри так долго оставался прибыльным. Когда наступил железнодорожный век, этот канал продолжал процветать, что было довольно странным, ведь на несколько месяцев в году он замерзал и не использовался. Поезда же могли ходить по стране круглый год и, благодаря постоянным улучшениям паровой машины, теоретически способны были перевезти больше грузов. На практике, однако, железные рельсы оказывались вовсе не такими прочными, чтобы выдерживать по-настоящему серьезную нагрузку.

Требовалось нечто более прочное, например, сталь — всего лишь еще один вид железа, но с другой пропорцией углерода. Сталь — материал во всех отношениях превосходный, вот только изготавливать ее в промышленных масштабах пока еще не умели: для этого нужно было слишком много очень горячего огня. Из стали выделывались прекрасные мечи и ножи, но для тяжелой промышленной продукции, такой как балки и рельсы, ее не хватало.

В 1856 году эту проблему неожиданно решил английский бизнесмен, который совсем не знал толка в металлургии, но любил ремесленничать и экспериментировать. Его звали Генри Бессемер, и он уже добился чрезвычайного успеха за счет изобретения другого продукта — бронзового порошка. Этот порошок применялся для нанесения на различные материалы фальшивой позолоты. Люди Викторианской эпохи любили золоченые покрытия, и порошок Бессемера сделал его богатым; у него появилось свободное время, чтобы предаваться любимым экспериментам.

Во время Крымской войны он решил сконструировать тяжелые орудия, но он понимал, что ни чугун, ни сварочное железо здесь не подойдут, и начал изобретать новые методы производства. Смутно представляя себе, что именно у него должно получиться, Бессемер вдувал воздух в печь с расплавленным передельным чугуном. Согласно представлениям того времени, должен был произойти сильный взрыв; вот почему ни один квалифицированный специалист даже не пытался провести такой эксперимент раньше. Однако никакого взрыва не произошло, зато удалось резко повысить температуру расплава. Все шлаки и ненужные включения выгорели, и в результате получилась чрезвычайно прочная сталь. Вдруг стало возможным поставить производство стали на поток.

Сталь была тем самым материалом, которого так ждала промышленная революция. Все, от рельсов до океанских лайнеров и мостов, теперь строилось быстрее, было прочнее, стоило дешевле. Стало возможным строительство небоскребов, и городские пейзажи начали преображаться. Паровозы на огромной скорости везли грузы гигантского веса через континенты. Бессемер чрезвычайно разбогател и прославился; не меньше тридцати маленьких городков в Америке называются Бессемер или Бессемер-сити.

Меньше чем через десять лет после «Великой выставки» железо в качестве строительного материала вышло из игры, поэтому несколько странно, что самая знаменитая конструкция прошлого века, возвышающаяся над Парижем, была сделана именно из этого материала. Я имею в виду, конечно, чудо техники девятнадцатого столетия, Эйфелеву башню. Еще ни разу в истории не строилось столь технологически передового и в то же время столь фантастически бессмысленного сооружения. Чтобы начать эту замечательную историю, нам придется вернуться на верхнюю площадку лестницы и войти в очередное помещение.

Его полное имя — Александр Гюстав Беникхаузен Эйфель. Он вел замкнутую респектабельную жизнь, работал на уксусной фабрике своего дяди в Дижоне, а когда фабрика прогорела, он занялся инженерным делом.

Эйфель был великолепным специалистом. Он строил мосты и виадуки через невероятные ущелья, поразительно изощренные железнодорожные развязки и другие впечатляюще сложные конструкции. В 1884 году он реализовал один из самых хитроумных своих проектов — опорный каркас для статуи Свободы.

Считается, что статуя Свободы — творение скульптора Фредерика Бартольди, и отчасти это, конечно, верно: Бартольди придумал статую и нарисовал ее. Но без хорошо продуманной системы внутренней поддержки колоссальная статуя не могла бы стоять, ведь это всего лишь полая структура из выколоченной меди толщиной примерно в одну десятую дюйма. Такую же толщину имеет пасхальный кролик из шоколада. Но перед нами — пасхальный кролик высотой 151 фут, который противостоит ветру, снегу, проливным дождям, соленым брызгам, расширению и сжатию металла на солнце и в мороз и тысяче других испытаний.

Раньше перед инженерами никогда не вставало таких проблем, и Эйфель решил их самым оригинальным из всех возможных способом, соорудив «скелет» из стропильных ферм, на который надели, как костюм, медную «кожу». Эйфель совершенно не думал о том, что такая техника может использоваться и в более традиционных архитектурных проектах, однако его решение ознаменовало изобретение каркасной конструкции — самой важной строительной новации XIX века, которая сделала возможным возведение небоскребов. Строители первых чикагских высоток независимо от Эйфеля изобрели каркасную конструкцию, но все же Эйфель был первым. Способность металлической «кожи» скручиваться под давлением — предтеча идеи крыльев самолета, появившаяся задолго до того, как человечество всерьез задумалось о полетах. Статуя Свободы — настоящий шедевр инженерии, но об этом почти никто не задумывается, ибо все хитроумные инженерные механизмы прячутся под одеждами статуи.

Рис. 10. Эйфелева башня в процессе строительства. Париж, 1888 г.

Эйфель не был человеком тщеславным, но в своем следующем большом проекте позаботился о том, чтобы публика убедилась в его ключевой роли в изобретении нового подхода к архитектуре — каркасного строительства. Путевку в жизнь этому сооружению дала Парижская выставка 1889 года. Как обычно бывает, организаторы искали какой-нибудь «гвоздь программы» и принимали предложения и проекты. Около сотни было отклонено, в том числе и проект гильотины высотой 900 футов, который должен был отметить непревзойденный вклад Франции в дело смертной казни. Проект Эйфеля казался многим парижанам почти столь же нелепым. Они не видели смысла в установке огромной, никому не нужной железной башни в центре города.

Эйфелева башня была не просто самой высокой из всех когда-либо возведенных построек, это была и самая высокая из всех бессмысленных построек. Не дворец, не гробница и не храм, она даже не имела целью почтить какого-либо павшего героя. Эйфель отважно настаивал на том, что у его башни будет много практических применений — из нее получится отличный военный наблюдательный пункт, а на верхних площадках можно проводить полезные эксперименты по аэронавтике и метеорологии — но в конце концов даже он признал, что двигало им просто странное желание соорудить нечто по-настоящему высокое.