Крайне серьезно относился к лестницам великий ландшафтный архитектор Фредерик Лоу Олмстед. Это довольно странно, поскольку почти ничто в его работе не было связано с лестницами. Тем не менее Олмстед в течение девяти лет привередливо — иногда до одержимости — измерял высоту и ширину ступеней самых разных лестниц, пытаясь вывести формулу, которая обеспечила бы комфортность и безопасность в обоих направлениях. Математик Эрнест Ирвинг Фриз преобразовал его наблюдения в два уравнения. Вот они:
R = 9 — V7 (G — 8) (G — 2)
и
G = 5 + V 1/7 (9 — R)2 + 9
Здесь R — это высота ступени, a G — ширина. Первое уравнение, как мне объяснили, описывает ситуацию равномерной ходьбы, вторая — неравномерной.
Темплер предполагает, что высота ступени должна составлять от 6,3 до 7,2 дюйма, а ширина не должна быть меньше 9 дюймов, оптимально — одиннадцать, однако если вы оглянетесь вокруг, то увидите большое разнообразие размеров. В целом, согласно «Британской энциклопедии», американские ступеньки, как правило, чуть выше британских, а европейские — чуть выше американских. Однако точные расчеты не приводятся.
Что касается истории лестниц, то здесь можно сказать немного. Никто не знает, где и когда появились лестницы, даже приблизительно. Самые ранние, однако, были созданы не для того, чтобы подниматься на верхние этажи, как можно было бы предположить, а для того, чтобы спускаться в шахты. Самая древняя деревянная лестница из когда-либо обнаруженных (ей примерно три тысячи лет) была найдена в 2004 году на глубине ста метров в соляной шахте бронзового века в австрийском Гальштате. Вероятно, это был первый случай, когда возможность спускаться и подниматься лишь с помощью ног (в отличие от приставной лестницы, где нужны еще и руки) была жизненно необходима, поскольку обе руки были заняты тяжелым грузом.
Стоит отметить один лингвистический курьез. Слова upstairs («наверху», доел, «наверху лестницы») и downstairs («внизу», доел, «внизу лестницы») появились в английском языке сравнительно недавно. Слово upstairs впервые встречается на письме в 1842 году (в романе писателя Сэмюэля Лавера), a downstairs — в следующем году, в письме, написанном Джейн Карлейль. В обоих случаях из контекста понятно, что эти слова давно уже были в обиходе — Джейн Карлейль уж точно не придумывала новых слов, — однако в более ранних текстах отсутствуют. Странно, что люди по меньшей мере уже три века жили в домах, имеющих несколько этажей, однако настолько редко употребляли слова, описывающие эту ситуацию.
II
Поскольку мы затронули вопрос о том, каким образом наши дома могут нам навредить, давайте на мгновение задержимся на лестничной площадке и рассмотрим еще один элемент, который на протяжении истории не раз убивал людей. Это стены, точнее, то, что их покрывает: краска и обои. В течение долгого времени и то и другое представляло для человека нешуточную опасность.
Обои только начали появляться в обычных домах в то время, когда мистер Маршем строил свой пасторский дом. Сначала (и очень долгое время) обои очень дорого стоили. На протяжении столетия они облагались большим налогом, к тому же их производство было крайне трудоемким. Обои делали не из древесной массы, а из тряпья. Сортировка тряпья была грязной работой, и тряпичникам постоянно грозило заражение различными инфекционными заболеваниями.
В 1802 году изобрели станок, который мог изготавливать длинные полосы бумаги (до этого максимальный размер листа был всего два на два фута), и значит, обои нужно было состыковывать с большой тщательностью и умением. Графиня Суффолкская в 1750-е годы заплатила 42 фунта за обои, которых хватило лишь на одну-единственную комнату (аренда хорошего дома в Лондоне обходилась в те времена всего в 12 фунтов в год). Тисненые обои, сделанные из окрашенной шерсти, наклеенной на поверхность бумаги, были чрезвычайно модными в середине XVIII века, но они грозили производителям дополнительным риском, так как клей зачастую был токсичен.
Когда в 1830 году налог на обои наконец был отменен, их продажи резко выросли. Количество рулонов, проданных в Британии, возросло с одного миллиона в 1830-м до тридцати миллионов в 1870 году; и именно тогда из-за обоев начались болезни. Обои издавна красили пигментами, в состав которых входили опасные вещества: мышьяк, свинец и сурьма. А с конца XVIII века их к тому же нередко обрабатывали особым красителем — арсенитом меди, который был изобретен великим, но на удивление невезучим химиком Карлом Шееле[77].
Цвет, который при этом получался, стал очень популярен, и его назвали «зеленый Шееле». Позднее, с добавлением ацетата меди, пигмент сделался еще более насыщенным, изумрудно-зеленым. Он использовался для окраски самых разных вещей — игральных карт, свечей, одежды, тканей для штор и даже некоторых продуктов питания. Но особенно он был популярен у обойщиков. Это было весьма небезопасно не только для них самих, но и для тех, кто жил в комнатах, оклеенных такими обоями.
К концу XIX века 80 % английских обоев содержало мышьяк, часто в очень больших количествах. Особым энтузиазмом отличался дизайнер Уильям Моррис, который не только любил насыщенные мышьяком зеленые оттенки, но и состоял в совете директоров некоей фирмы в Девоне, которая производила красящие пигменты на основе мышьяка.
Во влажной среде — а в английских домах среда редко была иной — обои издавали специфический затхлый запах, многим людям напоминавший запах чеснока. Было замечено, что в спальнях с зелеными обоями обычно не бывает клопов. Кроме того, вполне возможно, что именно из-за отравленных обоев на самом деле возникло и укрепилось мнение, что смена воздуха идет на пользу хроническим больным. Во многих случаях это действительно было так: больные попросту переставали медленно травиться мышьяком. Одной из таких жертв обоев стал Фредерик Лоу Олмстед — человек, с которым нам приходится сталкиваться чаще, чем мы могли бы этого ожидать. Он медленно, но верно отравлялся мышьяком, который выделяли обои; как раз в этот момент, в 1893 году, люди наконец поняли, почему им так нехорошо в спальне. Олмстеду потребовалось целое лето на восстановление — разумеется, в комнате без обоев.
Картины тоже были на удивление опасными. При изготовлении краски смешивалось множество токсичных продуктов — прежде всего свинец, мышьяк и киноварь (сульфид ртути). Живописцы часто страдали странной болезнью, так называемой коликой художника — одним из симптомов отравления свинцом[78].
Художники покупали свинец куском, а потом измельчали его в порошок, многократно прокатывая его железным валиком или шаром. В результате на пальцах и в воздухе оказывалось большое количество свинцовой пыли, и пыль эта была чрезвычайно ядовитой. Среди многочисленных симптомов, встречавшихся у художников, были параличи, мучительный кашель, усталость, апатия, отсутствие аппетита, галлюцинации и слепота. Одной из особенностей отравления свинцом является раздражение сетчатки глаза, и в результате некоторые больные видят вокруг предметов ореолы — похожие на те, что Винсент Ван Гог изображал на своих картинах. Вероятно, он и сам страдал от отравления свинцом. С художниками это случалось часто. Серьезно отравился и живописец Джеймс Макнил Уистлер, которому потребовалось весьма много белил в работе над картиной «Белая девушка».
Сегодня свинцовые краски запрещены почти повсеместно, за исключением определенных очень специфических областей применения, но некоторые художники считают этот запрет неправомерным, поскольку, по их мнению, такие краски придают тону глубину и густоту, недоступную современным краскам. Особенно красиво свинцовая краска смотрится на дереве.
Работа с краской была связана со множеством ограничений, неизбежных из-за существовавшей в Англии системы ремесленных гильдий. Некоторые ремесленники имели право работать с красками, некоторые могли лишь подкрашивать штукатурку клеевой краской, а кто-то не имел права делать ни того ни другого. Художники, естественно, выполняли большую часть красочных работ, штукатуры могли подкрашивать жидкой клеевой краской оштукатуренные стены, но использовать лишь несколько бледных оттенков. Слесарям и стекольщикам, наоборот, разрешалось применять масляные краски, но не темперу. Почему — неизвестно, но, скорее всего, здесь сыграл роль тот факт, что трубы и оконные рамы часто делали из свинца — то есть к этому материалу были привычны и сантехники, и стекольщики.
