Удобрение из гуано повышало урожайность культур до 300 процентов. Мир захватила настоящая гуаномания. Удобрение работало, потому что в нем было много азота, фосфора и нитрата калия (которые, так уж совпало, заодно являются необходимыми ингредиентами для производства пороха). Мочевая кислота, содержащаяся в гуано, высоко ценилась производителями красок. Так что гуано стало ценным продуктом и требовалось в самых различных отраслях. Одно время это был самый востребованный продукт в мире.
Гуано накапливается в огромных количествах в местах гнездования морских птиц. Множество скалистых островов буквально покрыто им: встречаются отложения толщиной в 150 футов. Некоторые острова в Тихом океане — одно сплошное гуано. Торговля гуано обогатила множество людей.
В течение тридцати лет Перу зарабатывало практически весь свой запас иностранной валюты за счет продажи птичьих экскрементов благодарному миру. Чили и Боливия начали войну за территории, богатые гуано. Конгресс США принял специальный Закон о гуано, позволивший частным компаниям объявлять американской территорией все острова, где есть гуано и которые еще не принадлежат ни одной стране. Таким образом США включили в свои владения свыше пятидесяти островов.
Гуано улучшило жизнь фермеров, чего нельзя сказать о жизни городов: в результате распространения гуано рынок человеческих отходов умер. Раньше люди, опорожнявшие городские выгребные ямы, продавали их содержимое фермерам. Но после 1847 года человеческие экскременты перестали интересовать покупателей, и уборка фекалий свелась к тому, что их просто вываливали в ближайшую реку. Чтобы избавиться от последствий, как мы скоро увидим, понадобилось не одно десятилетие.
Неизбежная проблема с гуано состояла в том, что оно накапливалось в течение веков, а расходовалось быстро. Один остров у берегов Африки, содержавший примерно 200 000 тонн гуано, был полностью очищен от птичьих экскрементов всего за год. Цены взлетели до 80 фунтов за тонну. К 1850 году средний фермер стоял перед нелегким выбором: потратить приблизительно половину своих доходов на гуано или смотреть, как его урожай чахнет. Стало понятно, что насущно необходимо синтетическое удобрение, которое надежно и при этом экономно будет подпитывать сельскохозяйственные культуры. Тут как раз и появляется на сцене любопытная фигура Джона Беннета Лоуза.
Лоуз был сыном богатого землевладельца из Хертфордшира и с детства увлекался химическими экспериментами. Он превратил свободную комнату в родительском доме в лабораторию и проводил там почти все свое свободное время. Примерно в 1840 году, когда ему было около двадцати пяти лет, его заинтересовало загадочное свойство удобрений из костной муки: если добавить такое удобрение в определенные почвы, например меловые или торфяные, то урожаи значительно повысятся, однако та же мука на глинистой почве совсем не дает никакого эффекта. Никто не знал причину этого явления. Лоуз начал экспериментировать на родительской ферме, используя различные сочетания почв, растений и навоза, пытаясь докопаться до сути проблемы. Это было фактически началом научной агрономии. В 1843-м, в год смерти Лоудона, он превратил часть фермы в экспериментальную станцию Ротамстед — первую в мире станцию сельскохозяйственных исследований.
Лоуз как одержимый изучал удобрения и навоз. Еще никто и никогда не питал к этой теме столь глубокого интереса. Любой аспект, связанный с действием этих веществ, вызывал в Лоузе бурный восторг. Он менял рацион своих животных, а затем исследовал их фекалии, чтобы понять, как эти изменения влияют на урожайность. Он погружал растения во всевозможные сочетания химических веществ и в процессе этого обнаружил, что минеральные фосфаты, обработанные кислотой, делают костную муку эффективной на любых почвах. Но причину этого явления он не понимал. Ответ пришел гораздо позже: активное питающее вещество в костях животных, фосфат кальция, инертно в щелочных почвах; для его активации требуется кислота.
Тем не менее Лоуз создал первое химическое удобрение, которое назвал суперфосфатом извести. Мир получил то самое удобрение, в котором отчаянно нуждался. Лоуз был так предан своему делу, что провел собственный медовый месяц, путешествуя с женой по промышленным районам на берегах Темзы и ее притоков в поисках наилучшего места для своей фабрики удобрений. Лоуз умер в 1900 году очень богатым человеком.
Все эти достижения: развитие любительского садоводства, расцвет городских окраин, разработка эффективных удобрений — породили одно важное явление, которое незаметно преобразило облик мира. Речь идет о лужайках частных домов.
До XIX века газон был почти исключительно привилегией крупных домовладельцев, так как содержать его было делом накладным. Для тех, кто желал поддерживать свою лужайку в надлежащем виде, существовало всего два варианта. Первый — завести стадо овец, которые будут выщипывать траву. Этот вариант был выбран для Центрального парка в Нью-Йорке, в котором вплоть до конца XIX века паслось стадо из двухсот овец; эта часть парка и сейчас называться Овечья лужайка. Второй вариант — нанять специальную бригаду садовников, которые будут в течение всего сезона косить, собирать и увозить на тележках траву.
Оба варианта были накладными, и ни один не давал идеальных результатов. Даже тщательно покошенная лужайка по современным стандартам имела неровности, а газон, на котором паслись овцы, был еще хуже. Трудно сказать, какой из этих вариантов выбрал наш мистер Маршем, но поскольку у него имелся садовник по имени Джеймс Бейкер, то, скорее всего, газон косили. Как бы там ни было, он почти наверняка выглядел ужасно.
Не слишком вероятно, что мистер Маршем пользовался новым и слегка пугающим изобретением — газонокосилкой. Ее изобрел Эдвин Берд Баддинг, инженер ткацкой фабрики в Страуде, Глостершир. В 1830 году, когда Баддинг возился со станком для обрезки ткани, ему пришло в голову, что если повернуть режущий механизм на бок, поставить на колеса и снабдить длинной рукояткой, то можно будет использовать его для резки травы. Никто раньше до такого не додумался. Еще более замечательно то, что газонокосилка Баддинга в том виде, в котором она в конце концов была запатентована, предвосхитила внешний вид и функциональность современной газонокосилки.
Однако это была жутко тяжелая и неповоротливая машина. Фирма «Джеймс Ферраби энд компани», производитель газонокосилок Баддинга, обещала в рекламном проспекте, что владелец нового приспособления «получит отличную, полезную для здоровья нагрузку»; текст сопровождался иллюстрацией, на которой счастливый покупатель вышагивал за газонокосилкой, как будто вез по гладкому паркету коляску с младенцем.
На самом деле управлять газонокосилкой Баддинга было не так-то просто. Оператор должен был крепко сжимать муфту и при этом со всей силой налегать на саму машинку, чтобы заставить ее двигаться. Повернуть ее в конце каждого ряда без посторонней помощи было почти невозможно.
Второй проблемой газонокосилки Баддинга было то, что она не очень хорошо стригла траву. Плохо сбалансированные лезвия либо беспомощно крутились в воздухе над лужайкой, либо с силой врезались в почву. Лишь время от времени газонокосилка оставляла за собой полосы ровно постриженной травы. Кроме того, это было недешевое удовольствие. В результате покупателей нашлось немного, и Баддинг и Ферраби вскоре расстались.
Однако другие производители взялись усовершенствовать изобретение Баддинга. Основной проблемой был вес. Некоторые ранние образцы чугунных механических газонокосилок были рассчитаны на конную тягу. Предприимчивые инженеры из компании «Лейланд Стим Пауэр Компани» построили паровую газонокосилку, но и та оказалась неуклюжей и громоздкой — ее вес превышал полторы тонны, — и всегда была опасность, что она выйдет из-под контроля и начнет косить заборы и изгороди[74].
Наконец, простые приводные цепи (позаимствованные у другого чуда века — велосипеда) и новая легкая сталь Генри Бессемера сделали небольшую газонокосилку практичной, и это было именно то, в чем нуждался маленький загородный садовый участок.
