Такие же превращения претерпели и многие другие слова. Например, слово «гардероб» (wardrobe) первоначально означало кладовую для хранения одежды. Потом так стали называть последовательно: гардеробную (комнату для одевания), спальню, туалет и, наконец, предмет мебели. Кроме того, это слово получило и еще одно значение: чей-либо набор одежды.

Для того чтобы вместить все новые и новые виды комнат, дома стали расти не только ввысь, но и вширь. Появился совершенно новый тип жилища — так называемые «чудо-дома» (prodigy houses), распространившиеся по всей сельской местности. Это был настоящие дворцы — обычно в три, а то и в четыре этажа, поражавшие своими размерами. Самым огромным из них был Ноул-хаус в графстве Кент, который все рос и рос — до тех пор, пока не занял около четырех акров земли. В нем имелось семь внутренних дворов (по одному на каждый день недели), пятьдесят две лестницы (по одной на каждую неделю года) и триста шестьдесят пять комнат (по одной на каждый день года). Во всяком случае, по слухам.

Глядя теперь на эти здания, иногда с удивлением замечаешь, как строители уже в процессе работы осваивали новые навыки. Пример — Хардвик-холл в Дербишире, построенный в 1591 году для графини Шрусбери — Бесс Хардвикской, как ее называли. Хардвик-Холл был чудом своего времени и прославился баснословной суммой, потраченной на его окна. Был даже популярный стишок:

Когда вы сегодня смотрите на Хардвик-холл, то количество и размер окон не кажутся чем-то необычным, но для 1591 года это было настолько неслыханное дело, что архитектор (предположительно это был Роберт Смитсон) не знал, как их все расположить. Одни окна получились фактически глухими, потому что прямо за ними расположены дымоходы, другие оказались общими для комнат разных этажей. В некоторых больших помещениях окон явно недостаточно, а в некоторых маленьких — наоборот, слишком много. В общем, далеко не всегда окна соответствуют пространствам, которые они освещают.

Бесс наполнила свое жилище серебром, гобеленами, картинами и прочими предметами роскоши, лучше которых не было ни в одном частном доме Англии, но, несмотря на это, сегодня интерьеры Хардвик-холла удивляют своей пустотой и скромностью. Полы были покрыты простыми тростниковыми матами. В невероятно длинной галерее протяженностью в 166 футов стояло всего три стола, несколько стульев с прямыми спинками, скамейки и два зеркала (которые в елизаветинские времена являлись исключительной ценностью и стоили дороже любой картины).

Люди не только строили огромные дома, они строили их в большом количестве. Рядом с Хардвик-холлом имелся еще один дворец (после постройки новой резиденции его стали называть Старым Хардвик-холлом). Сегодня от него остались одни руины, но при жизни Бесс и в течение следующих ста пятидесяти лет владельцы пользовались обеими резиденциями.

Естественно, самые большие дома строили (и приобретали) монархи. На момент смерти Генриха VIII в его распоряжении было ни много ни мало, сорок два дворца. Впрочем, его дочь Елизавета здраво рассудила, что гораздо дешевле гостить в чужих домах, взвалив дорожные издержки на плечи гостеприимных хозяев. Таким образом, она возродила древнюю практику, когда король со свитой в течение года путешествовал по своей стране (такие путешествия назывались «странствия» [progresses]). На самом деле королеву Елизавету трудно назвать заядлой путешественницей: она никогда не бывала в других странах и даже в Англии старалась не слишком удаляться от собственных дворцов, но гостья из нее получилась отменная: ее ежегодные поездки длились по восемь-двенадцать недель, и за это время она гостила примерно в двух дюжинах домов.

Вельможа, к которому направлялся монарх, обычно встречал королевский кортеж со смешанным чувством восторга и ужаса. С одной стороны, визит монарха обещал беспрецедентную возможность продвинуться при дворе и повысить свой статус и престиж, а с другой — неизбежно влек за собой чудовищные расходы. Королевский двор насчитывал до полутора тысяч человек, из них примерно полторы сотни (в случае с Елизаветой I) сопровождали монарха во время ежегодных «странствий». Хозяевам домов, принимавших королеву, приходилось не только сильно тратиться на еду, размещение и развлечения армии избалованных придворных, но и терпеть мелкие кражи, порчу имущества и другие малоприятные сюрпризы. Когда двор Карла II покинул Оксфорд (это было примерно в 1660 году), хозяева дома, где гостил его величество, были крайне шокированы тем, что высочайшие гости «оставили свои испражнения во всех углах, каминах, кабинетах, угольных подвалах и погребах».

Однако, поскольку королевский визит сулил неплохие дивиденды, большинство хозяев из кожи вон лезло, стараясь ублажить монарха. Устраивались тщательно продуманные маскарады и пышные зрелища, специально создавались озера для лодочных прогулок, к домам пристраивали дополнительные флигеля и даже переделывали весь окружающий ландшафт в надежде сорвать с королевских уст тихий возглас удовольствия.

Подарки сыпались как из рога изобилия. Лорд-хранитель главной печати сэр Джон Пакеринг подарил Елизавете шелковый веер, украшенный бриллиантами, несколько драгоценных камней россыпью, на редкость роскошное платье и пару исключительных клавесинов, а когда ее величество за обедом восхитилась серебряными столовыми приборами и солонкой, все это тут же было ей подарено.

Уважаемые министры изо всех сил старались угодить прихотям королевы. Когда Елизавета посетовала лорду Берли, что его линкольнширский загородный дом находится слишком далеко, тот тут же купил и расширил другой, поближе. Кристофер Хаттон построил дворец Холденби-хаус специально для того, чтобы принять в нем королеву, но она так ни разу и не приехала, и на момент смерти у Хаттона был долг в 18 000 фунтов стерлингов (примерно девять миллионов на сегодняшний счет).

Иногда у строителей таких домов не было особого выбора. Яков I приказал сэру Фрэнсису Фейну, первому графу Уэстморленду, масштабно перестроить Апеторп-холл в Нортхэмптоншире, чтобы король и его любовник герцог Бэкингем могли по пути в спальню прогуляться по роскошной анфиладе.

Хуже всего приходилось тем, кому монархи давали какие-либо долгосрочные и дорогостоящие поручения. Такова была участь мужа Бесс Хардвикской, шестого лорда Шрусбери. В течение шестнадцати лет он выполнял роль тюремщика при шотландской королеве Марии Стюарт, что фактически означало, что ему приходилось постоянно принимать у себя в гостях ее ближайших сподвижников — шайку крайне враждебных заговорщиков. Можно лишь представить, как оборвалось его сердце, когда он увидел на своей подъездной аллее караван из восьмидесяти конных фургонов — кортеж растянулся на треть мили, — в котором прибыла «королева шотландцев», полсотни ее слуг и министров, а также все их пожитки. Шрусбери не только разместил и кормил всю эту ораву, но и вынужден был содержать личную армию, которая обеспечивала ему безопасность. Огромные денежные расходы и эмоциональное напряжение привели к тому, что его брак с Бесс так и не стал счастливым… Впрочем, этому браку в любом случае не суждено было стать таковым, поскольку Бесс морально подавляла мужчин; Шрусбери был ее четвертым мужем, и их супружество явилось скорее деловым союзом, чем единением сердец. В конце концов Бесс обвинила мужа в любовной связи с шотландской королевой (весьма опасное обвинение, даже если и ложное), и они расстались. Именно тогда Бесс начала строить одно из самых больших зданий своего времени.

Поскольку жилые дома постоянно увеличивались в размерах, холл утратил свое первоначальное назначение и стал просто парадным вестибюлем с лестницей, помещением, куда входили с улицы и через которое попадали в другие, более важные части дома. Так был устроен, несмотря на свое название, и Хардвик-холл — все главные его покои находились наверху. Холл больше никогда не станет по-настоящему важным местом в доме. Уже в 1663 году словом «холл» называли весьма скромное помещение — прихожую и примыкающий к ней коридор. Между тем, как ни странно, первоначальный престижный смысл этого слова сохранился и даже расширился; теперь «холлами» называют большие публичные аудитории и общественные учреждения: Карнеги-холл, Королевский Альберт-холл, town hall («ратуша») или даже hall of fame («зал славы»).