— Заходи, Хавиер, голубчик, садись, — пригласил Кортабаньес.

Но Леппринсе встал и жестом остановил меня.

— Не стоит садиться, Хавиер, мы с тобой сейчас уедем.

— Как себя чувствует Мария Кораль? — спросил я.

— Хорошо, — ответил Леппринсе.

— Это правда?

Леппринсе снисходительно улыбнулся. Должно быть, мой тон показался слишком необычным для человека, который не привык, чтобы его слова ставились под сомнение.

— Так говорит доктор, Хавиер, а у меня нет оснований не верить ему. Да ты и сам убедишься в этом, потому что мы сейчас поедем к ней.

— Где она?

— В отеле. Она ни в чем не нуждается и зря ты так тревожишься. Болезнь совсем не тяжелая.

Он похлопал меня по плечу, пристально посмотрел в глаза и улыбнулся. От моих утренних страхов не осталось и следа. Я взял с кресла свое пальто, которое принес и положил туда Леппринсе, и мы вышли на улицу. Лил дождь, и мы остановились под навесом крыльца. К нам величественно подкатил лимузин. Шофер вылез из автомобиля и, держа перед собой зонт, точно знамя, раскрыл его над Леппринсе. Мы сели в машину. Там уже был Макс. Мы вышли из машины перед маленьким отелем на улице Принсеса. Я испытывал некоторое замешательство.

— Мне неудобно идти к ней, — шепнул я Леппринсе, когда мы проходили через маленький вестибюль.

— Не говори глупостей. Как только Мария Кораль пришла в себя, она, разумеется, поинтересовалась, что с ней случилось и каким образом она попала сюда. Мы все ей объяснили и, конечно, не преминули рассказать, какую роль сыграл ты в событиях прошлой ночи. Она не оставила меня в покое до тех пор, пока я не пообещал привести тебя к ней.

— Правда? Она действительно хочет меня видеть? — спросил я с такой откровенной радостью, что Леппринсе расхохотался. Я покраснел до корней волос и испугался тех чувств, которые меня переполняли.

Мы подошли к двери, Леппринсе постучал в нее согнутым пальцем, и женский голос изнутри пригласил нас войти. Женщина, откликнувшаяся на стук, была сиделкой. Мария Кораль лежала в постели с закрытыми глазами, но не спала, судя по тому, что сразу открыла их, как только мы вошли. Лицо ее уже не покрывала бледность, а взгляд обрел часть присущей ему живости. Я пожал руку, которую она мне протянула, и она удержала ее в своей.

— Рад видеть вас выздоравливающей, — произнес я несколько нарочито.

— Ты спас мне жизнь, — проговорила она, слегка улыбнувшись.

Леппринсе и сиделка вышли в коридор. Я окончательно смутился и опустил глаза, чтобы избежать устремленного на меня пристального взгляда цыганки.

— Сеньор Леппринсе… — пролепетал я, — тоже сразу приехал, как только я ему позвонил, и помог вам. Это вас спасло.

— Нагнись ко мне, я плохо тебя слышу.

Я склонился к лицу цыганки. Она по-прежнему держала мою руку в своей.

— Я хочу кое-что спросить у тебя, — прошептала она.

— Спрашивайте, — ответил я, уже догадываясь, какой вопрос последует.

— Зачем ты приходил ко мне вчера вечером?

Я не ошибся. И почувствовал, что снова краснею. В ее взгляде я не уловил ничего, кроме любопытства.

— Вы не должны думать ничего дурного, — начал я. — Позавчера ночью мы с приятелем зашли в кабаре, где вы выступали. Я узнал вас и на другой день решил засвидетельствовать вам свое почтение. Но не застал там, и мне дали ваш адрес. Когда я постучал в дверь вашей комнаты, мне никто не ответил, и я подумал, что вы куда-то ушли или просто не хотите никого принимать, но вдруг — тут я слегка погрешил против истины — послышались стоны. Я открыл дверь и увидел вас в постели в таком состоянии, что испугался и сразу же позвонил Леппринсе. Остальное вам уже известно.

— Ты рассказываешь, как все было, но не говоришь, зачем приходил.

— Зачем?

— Ты хотел меня видеть?

Мне показалось, что в зрачках ее промелькнул насмешливый огонек, и я снова опустил глаза.

— Когда я увидел вас в этом омерзительном пансионе, — я опять уклонился от ответа, — то испугался еще больше.

Мария Кораль выпустила мою руку, вздохнула и сомкнула веки над набежавшей слезой.

— Что с вами? Вам хуже? Позвать сиделку? — воскликнул я встревоженно и вместе с тем облегченно.

— Нет, нет, ничего. Просто я вспомнила пансион и то, что со мной произошло. Сейчас все кажется таким далеким, а прошло всего каких-нибудь несколько часов. Я подумала… но тебе, наверное, это неинтересно?

— Совсем напротив! Говорите.

Она отвернулась к стене, чтобы я не видел ее слез, но судорожные всхлипывания выдали ее.

— Я подумала, что скоро мне снова придется туда вернуться. Уж лучше умереть… только не смейся надо мной, пожалуйста… Уж лучше умереть здесь, в этом чистом отеле, в окружении добрых людей, таких, как ты.

Я не выдержал: опустился перед постелью на колени и взял ее за руку.

— Не говорите так, я запрещаю. Вы никогда больше не вернетесь ни в тот омерзительный пансион, ни в кабаре, ни к той унизительной жизни, которую вели до сих пор. Не знаю еще как, но я обязательно что-нибудь придумаю, чтобы вы могли вести жизнь, достойную вас. Если вы только захотите, Мария Кораль… если вы только захотите, я сделаю для вас все, что только в моих силах.

Мария Кораль повернула ко мне лицо и посмотрела с такой нежностью, что теперь уже на моих глазах навернулись слезы. Она погладила меня по волосам, щекам и сказала:

— Не надо. Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Ты уже и так достаточно сделал.

Дверь в комнату открылась, и я мгновенно вскочил на ноги. Вошли Леппринсе, сиделка и пожилой, тучный, лысый мужчина, тщательно выбритый и благоухающий кремом для лица. Леппринсе представил мне его как доктора Рамиреса.

— Он пришел узнать о здоровье Марии Кораль.

Доктор Рамирес широко улыбнулся мне.

— За девушку не беспокойтесь. У нее крепкий организм, она быстро поправится. Есть, конечно, небольшая слабость, но она скоро пройдет. А теперь, если не возражаете, оставьте нас. Я дам ей успокоительного, пусть поспит. Ей нужен покой и хорошая еда: лучшее средство от всех болезней в мире.

Леппринсе и я покинули отель. Дождь прекратился, но небо все еще хмурилось, а воздух был насыщен влагой.

— Скоро кончатся дожди и наступит весна, — сказал Леппринсе. — Ты обратил внимание на деревья? Они вот-вот распустятся.

Кортабаньес подошел к Леппринсе, и они уединились в библиотеке. Адвокат пребывал в отличном расположении духа, чего никак нельзя было сказать о французе.

— Я только что разговаривал с одним избирателем, — начал Кортабаньес, — человеком весьма влиятельным. Он владелец крупного филателистического магазина. Кажется, его зовут Касабоной.

— Представления о нем не имею.

— Но ведь он один из твоих гостей?

— Здесь девяносто процентов из ста мне совершенно незнакомы, и, думаю, они меня тоже не знают, — ответил Леппринсе.

— Но этот знает, и притом хорошо… Он спрашивал у меня, когда ты станешь алькальдом, чтобы обратиться к тебе с какой-то просьбой.

— Алькальдом? Как быстро разносятся слухи. И что же ты ему ответил?

— Ничего определенного. Но убедил его в том, что ты купишь у него в магазине марки. Избирателей следует ублажать, — и Кортабаньес рассмеялся.

Леппринсе прервал адвоката нетерпеливым жестом.

— Ты в последние дни разговаривал с Пере Парельсом?

— Нет. А что-нибудь случилось?

— Он только что докучал мне насчет этой истории с акциями, — проворчал Леппринсе.

Камердинер открыл дверь библиотеки и застыл на пороге. Леппринсе метнул в него злобный взгляд.

— Прошу прощения, но сеньора спрашивает, не пора ли приглашать гостей к столу.

— Скажите, пусть приглашают, и не мешай мне, — распорядился Леппринсе, а затем, обращаясь к адвокату, спросил: — Кто бы мог рассказать ему об этом?

— Кому? Пере Парельсу? Во всяком случае, не я.

— И не я, — тупо повторил за ним Леппринсе. — Но от кого-то он узнал, стало быть, слухи просочились.

Кортабаньес поправил галстук и вытянул потертые манжеты рубашки.