Помню, нам спустили срочное задание по одному иностранцу — установленному разведчику. Из его домашних разговоров — а квартира, естественно, прослушивалась — выходило, что он периодически встречается с агентом, от которого получает какую-то очень важную информацию, но невозможно было понять даже приблизительно, из каких кругов этот агент и где, хотя бы ориентировочно, они встречаются.
Как только мы принялись за дело, сразу поняли, что перед нами опытнейший разведчик: он один раз хитроумно ушел от нас, второй, третий, четвертый. Начальство задергалось, стало торопить нас — давайте конкретный результат. И тогда мы решились сработать на контрасте.
«Мышка-наружка» — так говорили про нас коллеги из других подразделений. Одежда, обувь, головные уборы, одним словом, вся экипировка у сотрудника НН черного или серенького оттенков. Мышиных тонов. Чтоб не бросаться в глаза, не привлекать к себе внимания. А тут я достала из шкафа — дело было зимой — свою любимую шубу из мутона. Тогда это был писк моды. На голову — не менее модную шапку из рыси, а на ноги замшевые сапоги.
И вот в таком нестандартном виде беру под наблюдение нашего иностранца. Сопровождаю его, не прячась. Иду рядом с ним, сзади, сбоку, выхожу вперед. Забегаю в магазины, те, что по пути. Если успеваю, делаю кое-какие покупки. Сажусь вместе с ним в автобус, затем в троллейбус, снова в автобус и снова в троллейбус. Одним словом, куда он, туда и я. Но всем своим поведением даю понять, что происходит это непроизвольно. Просто, мол, нам по пути. Он изредка бросает на меня взгляд. Я отвечаю тем же. Оба улыбками демонстрируем удивление — опять мы в одном автобусе. Наконец он, выйдя из очередного троллейбуса, едва заметным кивком прощается со мной и исчезает в арке многоэтажного дома. А я спешу к следующей арке и наблюдаю, как он входит в подъезд. Лифт поднял его на шестой этаж. Раздался несколько необычный звук дверного замка. Этого было вполне достаточно…
Позже, на допросе у следователя, арестованный агент признался: когда он по привычке справился у иностранца, все ли чисто, не было ли наружки, тот уверенно ответил, что пришел как всегда без хвоста. А потом упомянул обо мне. Описал профессионально точно, но заметил, что такие, мол, в «наружке» не работают, что это девушки иного пошиба.
Так что женщины вполне могут работать в НИ не хуже мужчин.
— Но все же я не очень представляю, как <<совмещается» такая работа и семья, дети.
— Вот тут вы правы: совместить это очень трудно. Насколько мне помнится, в тот памятный набор в «семерку» были зачислены почти двести девушек. Целая армия. А через несколько лет многие вышли замуж, обзавелись детьми. И армия стала таять на глазах. Ребенок простудился или муж приболел, или что-то еще стряслось в семье, сотрудница берет бюллетень по уходу, неделю отпуска за свой счет или просто отпрашивается с работы на денек-другой. Ну какой она работник? О каком ненормированном рабочем дне может идти речь?!
Одни сами подавали рапорт на увольнение, хотя понимали, что теряют право на пенсию. Другие старались как-то приспособиться, продержаться. Крутили-вертели, ловчили до тех пор, пока их попросту не увольняли с мотивацией «служебное несоответствие». Служба лишилась многих. Половины набора, как минимум. А что поделаешь? Это же НН.
— Сколько времени вам приходилось вести объект? Недели? Месяцы?
— По-разному бывало. Вот, например, такая была история. Нам как-то дали задание — взять в активную разработку «нелегала», нашего советского разведчика. История приключилась с ним такая.
Среди сотрудников нелегальной резидентуры КГБ, успешно действовавшей многие годы в ФРГ или во Франции (точно не помню), кто-то встал на путь предательства. Нс только над самой резидентурой, но и над се годами создававшейся агентурной сетью нависла угроза грандиозного провала. Чтобы предотвратить се, Центр в пожарном порядке вывез всех сотрудников резидентуры в Москву. И уже здесь принимал меры к тому, чтобы вычислить предателя.
Та самая шуба, на которую «клюнул» шпион
Доставшегося нам «нелегала» мы наградили кличкой «Щедрый». Кроме нас его под плотную опеку взяли другие подразделения. Домашний телефон «Щедрого» был поставлен на контроль, в квартире установлена техника подслушивания и визиры.
От оперативной работы в управлении его отстранили, коллеги по службе, в том числе и старые знакомые, явно сторонились его, от разговоров, а тем более от встреч в нерабочее время уклонялись. Другими словами, он практически ничего не делал, но денежное довольствие получал регулярно. Как вы думаете, он догадывался, что с ним и вокруг него происходит? Ответ, по-моему, очевиден, Как-никак «нелегалы» — это разведчики высшей квалификации.
Мы вели за ним наблюдение предельно осторожно. Работали целым отделением. Как обычно, мы должны были выявить его связи, хотя никаких иллюзий на этот счет не питали. Предатель в такой ситуации просто обязан затаиться, причем настолько долго, насколько посчитает нужным. В то же время наш собственный опыт подсказывал, что человека, у которого есть, что скрывать, могут выдать и выдают, помимо его воли, отдельные, едва уловимые детали поведения. Ну, скажем, во время прогулки, во время похода по магазинам или при поездке на общественном транспорте. Нет-нет, да и оглянется назад, осмотрится по сторонам. Причем совершенно беспричинно. То вдруг начнет дергаться у него плечо. Или во взгляде просквозит такая настороженность. Да мало ли как приоткроется состояние чрезмерного эмоционального напряжения! Нужно лишь не прозевать это.
«Щедрый» вел себя на удивление ровно, без дерганий. Его общение ограничивалось семьей и ближайшими родственниками. И так продолжалось, вы знаете, сколько? Четыре года! После этого мы выдали «наверх» свое однозначное мнение: никаких подозрительных признаков в поведении «Щедрого» не отмечено. Никаких компрометирующих связей не выявлено. Другие подразделения тоже сняли с него все подозрения. Его вернули на активную оперативную работу, все встало на свои места.
— И он, зная, что все эти годы находится «под колпаком», не обиделся, не счел себя оскорбленным такими подозрениями? Почему?
— Думаю, потому, что любил свою работу и понимал, что правила в ней очень жесткие… Но иногда бывали совсем другие развязки. В 1964 году нам поручили взять под наблюдение одного из заместителей министра авиационной промышленности, которого подозревали в хищении государственной собственности в особо крупных размерах. А это расстрельная статья. То есть речь шла о жизни и смерти, поэтому не то что ошибка — любая неточность с нашей стороны исключалась, и мы работали с особой осмотрительностью и тщательностью, каждую деталь, каждый нюанс оценивали и так, и эдак.
Мы размотали все его связи, выявили схему их взаимодействия. Увы, все говорило о том, что перед нами крупный государственный чиновник, сознательно пошедший на преступление. На что он рассчитывал, трудно сказать — может, на свой высокий пост, на влиятельных друзей, которые выручат его. Понимая, с кем имеем дело, мы вели НН сверхконспиративно. И все-таки ему (правда, уже на заключительном этапе) стало известно, что он не просто «под колпаком», а что против него собрано достаточно неоспоримых улик. Видимо, он понимал, чем ему это грозит, и решился на крайний шаг — на самоубийство. А в предсмертной записке написал, что в его смерти виноват КГБ. Может быть, так он пытался обелить себя в глазах своей семьи, близких, друзей.
— Вы сказали, что «женский набор» в НН с годами таял, что называется, по семейным обстоятельствам. А у вас самой не было тогда мысли уйти, вести нормальную и спокойную жизнь, знать, что после работы пойдешь домой или в театр, в кино, в гости — куда захочешь, и не придется вечер и ночь торчать под дождем, под снегом, наблюдая за очередным объектом?
— Конечно, служба в НН — не рай, эта работа — не мед. Но она была для меня интересной, я знала, за что ее люблю. И коллектив у нас был замечательный. Мы называли себя «чекистским братством» — не только работали вместе, но и отдыхали, веселились, устраивали вечеринки, ходили в театры, на выставки. Словом, при всех перегрузках у нас была очень полноценная жизнь, во всех смыслах. И мы не чувствовали себя в чем-то обделенными или, например, обойденными мужским вниманием. Красивых мужчин у нас было предостаточно, к тому же умеющих ухаживать и любить. Да и по службе все у меня шло хорошо. К тридцати годам я стала капитаном, закончила юридический факультет «вышки» — Высшей школы КГБ.
