После освобождения из английской тюрьмы Фукс получил завидные предложения работать во многих ведущих университетах США, Англии, Канады и ФРГ. Но он сразу же перебрался в ГДР.

26 июня 1959 года он стал гражданином Германской Демократической Республики. Был назначен заместителем директора института ядерной физики, активно включился в общественно-политическую жизнь своей родины. Был избран членом Академии наук ГДР, членом ЦК СЕПГ, удостоен ордена Карла Маркса и государственной премии как признания его научного таланта. Наконец, обзавелся семьей и счастливо в ней жил.

Он скончался 28 февраля 1988 года и был похоронен с почестями. Правда, среди многочисленных наград, которые несли на красных подушечках участники траурной церемонии, почему-то не было ни одной советской.

…А Маркусу Вольфу все же удалось разговорить Клауса Фукса. Это случилось за несколько лет до его кончины. Как признается сам Вольф, «Эрих Хонеккер лично обратился к нему и попросил его побеседовать со мной».

Что же нового почерпнул шеф штази из разведывательного опыта Фукса? Каким показался ему сам ученый?

«Своей манерой говорить, — свидетельствует Маркус Вольф, — всем своим поведением Клаус Фукс никак не соответствовал расхожим представлениям о преуспевшем шпионе. Высокий лоб, внимательные глаза в очках без оправы смотрят вдумчиво после каждого вопроса, усиливая впечатление, что перед вами типичный ученый. А такое впечатление он производит с первого взгляда. Его глаза начинают блестеть, когда Фукс говорит об основах теоретической физики, о квантовой теории или о математических расчетах колебаний при взрыве плутониевой бомбы. Он был исследователем до мозга костей»…

«Я никогда не рассматривал себя как шпиона, — сказал мне Фукс, — я только не мог понять, почему Запад не может поделиться атомной бомбой с Москвой. А считал, что что-то от такого ужасного потенциала уничтожения должно быть в равной мере доступно великим державам. То, что одна сторона станет угрожать этим оружием другой, казалось мне просто ужасным. Это походило бы на то, как если бы великан стал топтать лилипутов. Я никогда не считал себя виноватым, предоставляя Москве секретные сведения. Если бы я этого не сделал, это было бы непростительной ошибкой»…

«Фукс был из того же материала, что и Рихард Зорге, Харро Шульце-Бойзен, Ким Филби и многие другие, которые свои знания и способности поставили на службу Советскому Союзу, так как в этом они видели возможность победить «третий рейх» и оказать решающую помощь СССР и его союзникам во Второй мировой войне. На нашем профессиональном языке люди, которые работали на службу разведки из идеализма и глубоких политических убеждений, именовались не шпионами, а разведчиками. Фукс был для меня разведчиком, хотя он и не имел никакой специальной подготовки, почти никакого опыта и, конечно, необходимой закалки для этой трудной работы».

Тезис о том, что он не был обычным шпионом, Клаус Фукс подтверждал своими практическими делами: он передавал советской разведке секретную информацию лишь о том, к чему сам имел прямое отношение, о той работе, которой непосредственно, лично, занимался. «Чужих секретов», как он сам выражался, он не выведывал и не ставил перед собой такой цели. Он просто активно использовал свой научный потенциал и практический опыт для того, чтобы у Советского Союза как можно быстрее появилось свое «изобретение дьявола».

По словам Маркуса Вольфа, его поразил тот факт, что Фукс в своей разведывательной работе пользовался «почти невероятным» но своей простоте способом для передачи секретной информации. Он встречался с советскими разведчиками так же, как когда-то в студенческие годы проводил нелегальные встречи со своими единомышленниками ~ членами запрещенной гитлеровцами коммунистической партии Германии. И порой удивлялся тому, что «русские профессионалы вели себя совершенно необычным образом: один из них постоянно оглядывался, нет ли за ним хвоста». Больше других связников ему импонировала Рут Кучински.

По мнению Маркуса Вольфа, Москва никогда не подтверждала ценности информации, передававшейся Фуксом, и десятилетиями делала вид, что советская разведка якобы имела наряду с Фуксом и других атомных шпионов.

«То, что Советский Союз не выразил ему ни слова благодарности, — утверждает Маркус Вольф, — я объясняю тем, что в Москве с самого начала подозревали его в том, что он привел в движение цепь предательства. Если бы там были лучше осведомлены, им было бы слишком мучительно сознаться в своей ошибке и извиниться перед Фуксом».

Такой вот горький упрек адресовал Лубянке, да и всему советскому руководству шеф легендарной штази.

В феврале 1943 года на Лубянку поступил сигнал о том, что в Генеральном штабе Красной Армии действует немецкий агент, имеющий доступ к сверхсекретным материалам стратегической важности. Сигнал передали сначала из Парижа, а несколько дней спустя — из Лондона. В Париже чекисты-«нелегалы» узнали об этом от проверенного агента полковника Шмита, руководящего сотрудника шифровальной службы абвера — военной разведки сухопутных сил Германии. А в Лондоне — предупреждение о «кроте» исходило от «Сикрет Интеллидженс Сервис», которая благодаря дешифровальной машине «Enigma» контролировала каналы связи гитлеровских спецслужб и время от времени делилась информацией, правда уже отредактированной, со своими советскими коллегами.

Через месяц, в марте 1943 года, этот тревожный сигнал подтвердил Энтони Блант, один из членов легендарной «кембриджской пятерки». «У немцев в Москве, — сообщил он, — есть важный источник информации в военных кругах». Наконец, сам Уинстон Черчилль, британский премьер тех лет, посчитал необходимым лично уведомить Сталина о том, что «в штабе Красной Армии действует немецкий шпион».

Как же отреагировали на это в Москве? Какие меры были предприняты для того, чтобы как можно скорее обнаружить и обезвредить опасного немецкого шпиона? Н-И-К-А-К-И-Х!!!

Но ведь шпион-то был и действовал?! В своих мемуарах «Лабиринт» Вальтер Шелленберг, шеф внешней разведки Службы имперской безопасности рейха, пишет, что этот «ценнейший агент служил в штабе Рокоссовского офицером связи. Он был настроен антисоветcки и ненавидел Сталина за то, что подвергся репрессиям в 30-х годах и сидел два года в тюрьме».

Так чем же все-таки объяснялось бездействие Лубянки?

Александр Петрович Демьянов родился в 1910 году в именитой дворянской семье. Его прадед, Антон Головатый, вошел в историю России как первый атаман Кубанского казачьего войска. А отец, есаул казачьих войск, пал смертью храбрых за царя и отечество в 1915 году. Дядя же, младший брат отца, был непримиримым врагом Советской власти, в годы Гражданской войны возглавлял белогвардейскую контрразведку на Северном Кавказе. Чекистам удалось пленить его и как «очень важную птицу» препроводить в Москву. Но до первопрестольной он не дотянул — скончался от тифа в железнодорожном вагоне.

Его мать, княгиня Александра, выпускница Бестужевских курсов, слыла красавицей в аристократических кругах Санкт-Петербурга. После того как власть перешла к большевикам, ей неоднократно поступали приглашения эмигрировать во Францию. В частности, от лично знавшего ее генерала Улагая, одного из лидеров той части белогвардейской эмиграции, которая в 1941–1945 годах открыто сотрудничала с нацистами. Не поддавшись на уговоры генерала и прочих, княгиня Александра предпочла остаться в Петрограде.

При такой родословной Александр Демьянов просто не имел права на получение в России высшего образования, но попытку такую все же предпринял. Утаив сведения о своих корнях, он поступил в Петроградский политехнический институт. Но как только вскрылось его «непролетарское происхождение», был с позором изгнан оттуда. Несостоявшийся студент переквалифицировался в заурядного электрика, правда, ненадолго.

В 1929 году его привлекли к сотрудничеству чекисты, окрестив агентурной кличкой «Гейне». Оценив личные качества нового агента и оперативные возможности по линии родственных связей и знакомств в эмигрантских кругах, чекисты сразу же выделили его из когорты рядовых осведомителей и стали готовить к серьезной разведывательной работе. Перевели из Ленинграда в Москву. Устроили инженером-электриком на киностудию «Мосфильм», где он вскоре стал своим человеком среди кинорежиссеров, драматургов, композиторов и писателей. У него, в частности, сложились близкие отношения с самим Михаилом Роммом. Популярности «Гейне» в мире кино способствовали его приятная внешность, благородные манеры, умение быть интересным собеседником.