Почти одновременно с Шульце-Хольтусом на нелегальное положение перешел резидент гестапо Майер, группа которого действовала в непосредственной близости от иранской столицы. Сам Майер преобразился из германского коммерсанта в иранского батрака, работавшего могильщиком на армянском кладбище. Накануне тегеранской конференции к нему также были сброшены шесть парашютистов-эсэсовцев Скорцени.

Шульце-Хольтус и Майер поддерживали постоянную связь с Берлином и между собой, а повседневную работу координировали с главным резидентом абвера в Тегеране Миллером.

Таковы были основные звенья механизма, призванного обеспечить успешное выполнение операции «Дальний прыжок». Отто Скорцени, разумеется, не подозревал, что каждый его шаг надежно контролируется Иваном Агаянцем и что с наступлением дня «X» группы Шульце-Хольтуса и Майера будут молниеносно выведены из игры. И никакого «прыжка» не будет.

С Миллером же приключилась такая история. Располагая данными о том, что этим асом абвера долго и настойчиво занимается британская Сикрет интеллидженс сервис, Агаянц предложил англичанам объединить усилия. С обоюдного согласия было решено самого Миллера до поры до времени не трогать, дабы выявить всю его агентуру, все связи в иранском истеблишменте. Однако это джентльменское соглашение было нарушено англичанами, которые, даже не поставив в известность своих советских коллег, захватили Миллера буквально за день до начала работы тегеранской конференции.

И. И. Агаянц (слева) с резидентом КГБ в Бирме А. Я. Скотниковым. 1965 год

Информация о «Дальнем прыжке» была доведена В. М. Молотовым до Аверелла Гарримана, тогдашнего посла США в Москве, входившего в состав американской делегации в Тегеране. Одновременно было передано предложение Сталина о том, чтобы Рузвельт, по соображениям безопасности, поселился в советском посольстве. Американский президент принял это предложение к явному неудовольствию Уинстона Черчилля. Ведь Рузвельту предлагали поселиться в посольстве Великобритании, территория которого примыкала к советскому посольству. Но предложение англичан осталось без ответа.

В течение одной ночи для Рузвельта и его обслуживающего персонала были оборудованы несколько комнат в основном здании посольства СССР, куда он сразу же переехал. «Во время тегеранской конференции, — вспоминает Елена Ильинична, — в наших комнатах и квартире посла разместились Сталин, Молотов, Ворошилов и Микоян. Для Рузвельта подготовили специальное помещение. Наша же семья переселилась в апартаменты, где когда-то был шахский гарем. До дома, где проходили заседания, было метров пятьсот. Я работала на конференции стенографисткой…

В один из дней все мы были подняты на ноги. Во время переговоров в конференц-зале Рузвельт что-то написал на листке бумаги и через своего помощника передал Черчиллю. Тот прочел, написал ответ и возвратил записку Рузвельту. Сталин не показал недовольства, но сразу же после переговоров вызвал Ивана Ивановича к себе и велел хоть из-под земли достать злополучный листок, чтобы раскрыть «тайную переписку». Бумажку достали и немедленно доложили. «Сэр! У Вас расстегнулась ширинка», — было написано рукой Рузвельта. Черчилль ответил: «Старый орел не выпадет из гнезда». Сталин был очень доволен, что англо-американский сговор ограничился столь невинным предметом. К слову сказать, Рузвельт ни разу не ездил к Черчиллю в резиденцию. Пребывал все время на территории советского посольства».

С 28 ноября по 2 декабря тегеранская резидентура работала в круглосуточном режиме. Был задействован весь агентурный аппарат. Вся заслуживающая внимания информация незамедлительно докладывалась Иваном Ивановичем самому «дяде Джо». Свои же профессиональные проблемы советские разведчики решали сами. «Даже мне приходилось участвовать в драматических мероприятиях но ликвидации вражеских агентов, — признавалась Елена Ильинична, которая была не просто супругой резидента, но и оперативным работником, завершившим свою двадцатилетнюю службу во внешней разведке в звании капитана. — Одно из таких мероприятий проводилось вместе с нашими военными. Помнится, один из наиболее зловредных для нас иностранных агентов, действовавших в Тегеране, вдруг начал усердно ухаживать за мной. Наша военная разведка получила задание вывести его из игры. Был совместно разработан план моего «свидания» с ним, во время которого предусматривалось накинуть на ухажера специально сшитый мешок и связать его.

Затем предстояло в таком виде доставить на автомашине по назначению, что и было сделано».

И. И. Агаянц проработал в Иране до весны 1946 года. Периодически выезжал в Алжир для встреч с генералом де Голлем и его ближайшими сподвижниками. Выполнял и другие задания Москвы, в том числе и достаточно деликатные. В частности, ему довелось несколько раз инкогнито посещать районы Ирана, населенные курдами, которые подняли восстание против шахского режима, а заодно и Москву объявили своим врагом, поскольку, мол, она дружит с шахом. В результате обстоятельных и умело проведенных Агаян-цем бесед с влиятельными старейшинами и религиозными лидерами курдских племен ненужная Москве «головная боль» была полностью снята.

В сентябре 1946 года еще не успевшего «остыть» от Тегерана Ивана Ивановича направили в Париж, где он в 1937 году начинал свою закордонную деятельность разведчика. На первых порах работал под «крышей» торгпредства. Потом был назначен заведующим консульским отделом посольства СССР во Франции.

«Крыша» консула как нельзя лучше подходила для выполнения возложенных на Агаянца задач по поддержанию оперативных контактов с коллегами в охваченной гражданской войной Испании. А после падения республиканской власти молодого консула привлекли к участию в сверхсекретной операции — нелегальной переправке в Советский Союз Долорес Ибаррури, Хосе Диаса и других руководителей испанской компартии, которых фашистский режим Франко приговорил к смертной казни.

Тогда же случился и первый, запомнившийся ему на всю жизнь прокол. Осенью 1938 года Агаянц направил из Парижа в Москву шифровку о том, что из-за халатности некоторых членов республиканского правительства, а также резидентуры НКВД в Испании разбазарена часть золотого запаса, драгоценных металлов и камней, которые по соглашению, подписанному премьер-министром Испанской республики Ларго Кабальеро, подлежали отправке на хранение в Советский Союз.

В Москве шифровка произвела эффект разорвавшейся бомбы. О ней доложили Сталину, который дал указание незамедлительно проверить поступивший сигнал. Информация не подтвердилась. Но и в действиях Агаянца злого умысла не нашли, поэтому никаких оргвыводов не последовало. Один из коллег Агаянца в Париже тогда подарил ему изданный на французском языке «Краткий курс истории ВКП(б)» с надписью: «Ученику первого класса — от товарища из подготовительной группы». И вместо подписи оставил одну лишь букву «О».

В 1940 году Иван Агаянц возвратился из Парижа в Москву. Служба в центральном аппарате разведки сложилась у него на редкость удачно. За неполные два года он последовательно становится заместителем начальника отделения, начальником отделения и наконец заместителем начальника европейского отдела Первого управления НКВД. Затем — назначение резидентом в Тегеран. И вот снова Париж, куда его направили «в связи с необходимостью усиления деятельности нашей резидентуры по обеспечению Парижской мирной конференции».

С возложенной на него задачей Агаянц справился блестяще. Глава советской делегации Молотов, на которого напрямую замыкался советский резидент, не испытывал недостатка в разведывательной информации упреждающего характера, позволявшей корректировать линию поведения советской делегации за столом переговоров. Ему до деталей были известны закулисные интриги Вашингтона и Лондона, позиции всех без исключения делегаций 27 государств, приехавших на парижский форум. Американцы еще только собирались представить участникам форума так называемый «план Маршалла», а его секретный вариант уже лежал на столе у Молотова.