Тогда в советской разведке не практиковался вывод «нелегалов» за кордон вместе с семьей. Но для «Шведа», с учетом болезни его дочери, было сделано исключение. Его жена Мария оформлялась в качестве сотрудника резидентуры по технике и местной связи. «Жанну», таким был ее оперативный псевдоним, снабдили австрийским паспортом на имя Маргариты Фельдбин. В паспорт была внесена дочь Вероника. У самого «Шведа» было три паспорта: американский на имя Уильяма Голдина, австрийский — на имя Лео Фельдбина и советский — на имя Льва Леонидовича Николаева.
В конце 1932 года «Швед» прибыл в Австрию и поселился в Гин-тербрюле, пригороде Вены, где и стал брать частные уроки у английского профессора, представившись ему Львом Леонидовичем Николаевым, русским, проживающим в Австрии по воле судьбы. А ведь у него был австрийский паспорт!
Завершив к середине июня свою учебу, «Швед» направил лично Артузову шифртелеграмму: «Первого июля перехожу на новое положение и выезжаю на место работы. Шведь. Из Вены он 27 июня отбыл в Прагу и, став там Уильямом Голдиным, продолжил путь в Женеву через Берлин.
В Берлине у него состоялась встреча с агентом местной резидентуры НКВД по кличке «Шталь». Выяснилось, что «Шталь», еврей по национальности, жаждет как можно скорее покинуть Германию, где к власти пришли ненавидевшие евреев нацисты. Более того, «Шталь» сразу же предложил «Шведу» свои услуги, заявив, что «через своего старого знакомого Рыбникова, владельца книжного магазина в Париже на улице Ланжер, 3, уже нащупал одного офицера из северо-восточного отдела французского генштаба», то есть там, куда «Шведу» предстояло внедриться. Об этом он поспешил информировать Центр, хотя сотрудник берлинской резидентуры успел предупредить его о том, что «Шталь» далеко не безупречный агент и доверять на слово ему не стоит. Не придал «Швед» должного значения и такому настораживающему факту: еще ничего не сделав, «Шталь» потребовал денежного вознаграждения, причем весьма солидного. Подлинный характер игры, затеянной «Шталем», стал понятен «Шведу» лишь несколько месяцев спустя.
«У меня есть кое-что интересное для вас, — с важным видом заявил он «Шведу» на их первой же конспиративной встрече в Париже 10 июля 1933 года. — Помните, я говорил вам об одном офицере генштаба? Он заходит в библиотеку «Маяк» за советскими журналами и газетами. Сестра владельца библиотеки, Нина Гарницкая, познакомила меня с ним». При этом «Шталь» назвал его — Владимир Александрович Рыковский, бывший белогвардейский офицер, получивший французское гражданство. «Все материалы по разведке в Советском Союзе сосредоточены в его руках, — с заговорщическим видом вещал «Шталь». — Он является связующим звеном между центром французской разведки в СССР и парижским центром, я имею в виду — генштабом. Его начальник — француз в чине капитана. Он ездит на «роллс-ройсе» и, по некоторым признакам, живет выше своих средств». И эти сведения «Швед» заглотнул и незамедлительно передал в Центр.
Через пару недель «Шталь» опять же ошеломил «Шведа» сообщением о том, что Рыковский уже готов передавать французские документы в обмен на информацию о Советском Союзе, которой располагают немецкие спецслужбы. От имени этих служб как раз и выступал «Шталь». В заключение беседы агент, как и на первой встрече, запросил умопомрачительное денежное вознаграждение за переданные сведения.
В отчете, направленном в Москву 5 сентября 1933 года, «Швед» исповедовался: «Кроме «Шталя» — человека неопытного в моей новой области, чужого в данной стране, я не получил для развода хотя бы одного подлинного француза, через которого я мог бы ориентироваться, прощупывать новые знакомства, не запугивая людей с первого же момента иностранным подданством и внешностью. Не имея такого человека, мне на первых порах приходится самому выполнять роль тайного агента, но значительно хуже среднего француза… Я пытался сойтись с некоторыми людьми. Удачи не было. Познакомился с одним дипломатическим работником-немцем в Лиге Наций, Хенсслером. Он дать ничего не может. Познакомился с женой парижского архитектора Альтмана (муж — сын знаменитого художника). Она была любовницей де Монси четыре года тому назад. Обработать ее легко, но каково ее влияние на де Монси теперь? По всем данным, слабое. Считать же определенным успехом завязку с Рыковским нельзя. Вот почему я считаю своим долгом бить перед вами тревогу уже сейчас, по истечении двух месяцев». «Швед» не просто бил тревогу — он по существу расписывался в своем бессилии, в неумении работать в «поле», вести вербовочную работу с позиций нелегальной разведки.
Вскоре из Центра ему сообщили о том, что, судя по агентурным сведениям, «Рыковский едва ли является сотрудником «Второго бюро» и уж в любом случае не является офицером». Далее еще хуже для «Шведа»: «Согласно архивным материалам об английских агентах, в Турции в 1928 году некто Рыковский работал для Кристи, офицера МИ-6, возглавлявшего паспортное бюро посольства Великобритании в Афинах и работавшего оттуда на Турцию и СССР».
…А «Шталь» продолжал водить за нос «Шведа»: то он познакомился с маршалом Петэном, героем Первой мировой войны, а тот представил его Пьеру Тетинжеру, редактору газеты «Женесс патриот», представителю правого крыла в палате депутатов; в свою очередь, Тетинжер свел его с офицером «Второго бюро» по имени Кюржесс; ну, а тот представил его своему коллеге по имени Жюно». Цепочка очередных «перспективных знакомств» для внедрения в французский генштаб могла бы тянуться у «Шталя» бесконечно, если бы в один прекрасный день «Швед» не узнал о том, что его жадный до денег агент обратился в советское торгпредство в Париже с предложением продать, разумеется за солидную сумму, одно «очень важное изобретение». Между ними состоялся откровенный, неприятный для обоих разговор. Точка над «і» была поставлена.
В декабре 1933 года из Москвы неожиданно поступило указание «Шведу» срочно вылететь в Рим, с тем чтобы подключиться там к операции по привлечению Джузеппе Боттаи, члена правительства Муссолини, к секретному сотрудничеству с Москвой. Предполагалось, что за соответствующее денежное вознаграждение эта влиятельная фигура в фашистском «Большом совете» может согласиться на роль тайного информатора НКВД. В Центре этой операции придавали настолько важное значение, что окончательное «добро» на ее проведение должно было последовать от Хозяина, то бишь от самого Сталина. И вот А. Артузов предложил своему протеже срочно вылететь в Рим, разобраться во всех деталях на месте и сделать квалифицированный вывод о целесообразности проведения операции. «Быть или не быть» — зависело теперь от того, что скажет «Швед».
Значит, я еще в фаворе! С такой приятной мыслью он 12 декабря отправился в Италию. А через три дня телеграфировал Артузо-ву о том, что объект вполне вербуем и в успехе предстоящей операции вряд ли стоит сомневаться. Однако шеф ИНО пожелал, чтобы «Швед» прибыл в Москву и детально обо всем доложил.
С личного одобрения Сталина операция вскоре была проведена в Берлине, куда Джузеппе Боттаи прибыл с кратким официальном визитом. Советскому торгпреду удалось накоротке побеседовать с итальянцем, которому он, пожимая на прощание руку, передал конверт с 15 тыс. долларов и короткой запиской должного содержания.
Реакция Джузеппе Боттаи была, как ныне говорят, неадекватной. Он передал конверт с содержимым лично дуче. И незамедлительно через МИД Италии был заявлен решительный протест послу СССР в Риме по поводу попытки подкупа «верного соратника Муссолини господина Джузеппе Боттаи». Когда об этом доложили Сталину, он произнес: «Слишком мало денег — в следующий раз нужно попытаться дать 50 тыс. долларов». «Шведу» же никаких официальных претензий никто не предъявлял, хотя всем было ясно, что он оказался и на этот раз не на высоте, по существу подставив своего благодетеля.
Вояж в Рим аукнулся «Шведу» еще одной неприятностью. Несмотря на краткость своего пребывания в Италии, он не смог отказать себе в удовольствии провести уик-энд на острове Капри — излюбленном месте отдыха римской «знати». Там он познакомился со вторым секретарем посольства Польши в Италии. Усмотрев в нем потенциального кандидата на вербовку, «Швед» по возможности закрепил свой контакт с очень коммуникабельным и разносторонне образованным молодым человеком. Обменялся визитками и выразил надежду на встречу в ближайшем будущем. Поляк не возражал. Каково же было удивление отбывшего для личного доклада в Москву в вагоне первого класса «восточного экспресса» Льва Леонидовича Николаева — «Шведа» увидеть, как в Берлине в этот же вагон садится поляк, направлявшийся в Варшаву. Паспортный контроль на германо-польской границе неминуемо разоблачил бы «Шведа» в глазах поляка. С большим трудом и риском «Шведу» все же удалось затаиться во время паспортного контроля в вагоне третьего класса.
