Всего неделя потребовалась ему, чтобы организовать негласную встречу «очаровательной Зои» с представителем финского правительства Юхо Кусти Паасикиви, ставшим впоследствии президентом Финляндии. Встреча имела продолжение — в марте 1944 года в том же «Сальчшёбадене» начались секретные переговоры, на которых советскую сторону представляла Коллонтай, а финскую — все тот же Паасикиви.

«Спасибо вам за помощь», — искренне поблагодарила Коллонтай Зою Ивановну, которая в это время сдавала дела своей замене — новому резиденту и готовилась к отъезду в Москву.

Коллонтай довела переговоры до логического конца — 20 сентября 1944 года Финляндия разорвала союз с гитлеровской Германией и подписала перемирие с Советским Союзом.

…Сдача дел прошла быстро и без проблем. Но при передаче на связь агентов не обошлось без казуса. Один из них по кличке «Карл» не пожелал сотрудничать с новым резидентом. Тот воспринял это, как элементарный каприз, как пустяк, которому не следует придавать особого значения. Пройдет, мол, неделя-другая и все встанет на свое место. Но и после отъезда Рыбкиной «Карл» стоял на своем. А Центр настаивал на том, чтобы сохранить «Карла» в агентурной сети. Кончилась же эта тягомотина тем, что резидент направил на Лубянку шифровку: «Карл» был просто влюблен в «Ирину»[4]. Этим и объясняется его отказ работать со мной». Затем подумал и добавил: «Влюблен платонически».

Не успела Зоя Ивановна навести порядок в своей московской квартире, как объявился Борис Аркадьевич. Его вернули в разведку, назначив начальником отдела Четвертого управления НКВД. А Зоя Ивановна удостоилась должности заместителя начальника отдела Первого управления.

В сентябре 1947 года чета Рыбкиных покинула Москву. «Впервые за двенадцать лет совместной жизни нас отправили в отпуск в Карловы Вары. Это было наше, хотя и запоздалое, свадебное путешествие. В те карловарские дни мы пережили взлет нашей влюбленности».

Но нежданно-негаданно пришла из Центра телеграмма, в которой Зое Ивановне предписывалось прервать отпуск и вернуться на работу, а Борису Аркадьевичу — отбыть в Баден, близ Вены, и дождаться там дипкурьеров, которые привезут «особо важное задание».

Через два с половиной месяца от него пришла весточка: «Новый год встретим вместе». Но этого не случилось. 27 ноября 1947 года Рыбкин «погиб при исполнении служебных обязанностей». Так говорилось в приказе. Но Зое Ивановне объявили, что он «погиб под Прагой в автомобильной катастрофе». Однако обстоятельства трагедии от нее тщательно скрывались. Недвусмысленное объяснение этому она обнаружила, когда подошла к гробу, чтобы последний раз взглянуть на своего «Кина».

— Я хотела поправить розу, надвинувшуюся на его щеку, сдвинула ее и за правым ухом увидела зияющую черную рану…» Сомнений не было, что это пулевое отверстие.

Сразу после похорон она подала рапорт шефу НКВД Абакумову с просьбой перевести ее в Четвертое управление на место «Кина», учитывая, что на служебной лестнице они занимали одинаковое положение. Она хотела по горячим следам выяснить истинные причины и обстоятельства трагедии. Ей было отказано.

В ее неотправленном письме уже покойному мужу, датированном 26 декабря 1947 года, есть такие строки: «Держусь руками, ногтями и зубами, чтобы не сорваться вниз. Ах, как это невыносимо трудно, как тянет вниз!

Но разве ты простил бы мне, если бы я сорвалась? Разве ты мог простить бы меня, чтобы я оставила круглой сиротой Алешеньку, которого ты так любил? Разве я имею право оставить Володю, который еще не стал на ноги… Нет, Боренька, я не обману твоих надежд, я буду держаться».

В 1951 году Сталин поделился со своим ближайшим окружением идеей создания нейтральной демократической и объединенной Германии как буфера между Советским Союзом и США в Европе. По мнению «вождя народов», это отвечало бы интересам Москвы, укрепило бы ее международные позиции.

Об этой идее вспомнили вскоре после смерти вождя. Была создана комиссия в составе Маленкова, Молотова и Берии, которая разработала новую политическую линию по германскому вопросу. Она была одобрена на Президиуме ЦК КПСС 12 июня 1953 года.

Вскоре после этого Лаврентий Берия вызвал в Москву представителей Политбюро СЕПГ и вручил им документ под названием «О мерах по оздоровлению положения в Германской Демократической Республике». В нем содержались предложения, осуществление которых означало бы отход от административно-командной системы и давало бы возможность налаживания взаимопонимания с ФРГ. За этим первым шагом по реализации идеи Сталина последовал второй, гораздо более важный.

Начальник немецкого отдела разведки полковник Рыбкина получила задание выехать в Западную Германию и организовать там зон-дажные мероприятия, которые бы, как это удавалось ей в Хельсинки и Стокгольме, повлекли за собой секретные переговоры между Москвой и Бонном. С этой целью ей предстояло реанимировать оперативные контакты военных лет, в частности в руководстве таких влиятельных фирм, как «АЭГ» и «Тиссен», привлечь «остатки» агентуры «Красной капеллы». Большие надежды возлагались на старого, проверенного агента НКВД Ольгу Чехову, сохранившую еще с гитлеровских времен прочные связи в среде влиятельных политиков ФРГ, включая окружение канцлера Конрада Аденауэра.

Лауреат Государственной премии писатель 3. Воскресенская (Рыбкина)

«Зоя Рыбкина встретилась в Берлине с Ольгой Чеховой и по спецсвязи сообщила мне, что контакт возобновлен, — свидетельствует Судоплатов. — Доложить Берии о выполнении задания я не успел: 26 июня он был арестован в Кремле. Я, ничего не объясняя, приказал Рыбкиной немедленно возвращаться в Москву военным самолетом».

29 июня Президиум ЦК КПСС отменил свое решение от 12 июня по германскому вопросу.

На Лубянке начались аресты сподвижников Берии, к которым причислили и начальника Четвертого управления генерал-лейтенанта Судоплатова.

«Вскоре у нас в управлении состоялось отчетно-выборное партийное собрание. В состав нового парткома была выдвинута и моя кандидатура. Я выступила с самоотводом, объяснила, что в связи с арестом Судоплатова, с которым была в добрых отношениях в течение двадцати лет, считаю, что до выяснения его дела не могу быть членом парткома. Мою кандидатуру сняли… А на следующий день меня вызвал член коллегии НКВД Панюшкин и объявил, что я увольняюсь «по сокращению штатов». «Но моя должность не сокращается», — возразила я. — «Вам объяснят это в управлении кадров». Я просила сказать, какие ко мне претензии. Он молчал. Я поднялась и ушла».

В Воркуту Рыбкина прибыла в предпоследний день января 1954 года. Начальник лагеря подполковник Прокофьев встретил ее словами: «А вы нам не нужны. У нас уже есть свой начальник спецотдела — старший лейтенант Юферев». Правда, на следующий день все встало на свои места — пришел приказ генерала Долгих.

Появление Зои Ивановны в Воркуте произвело эффект разорвавшейся бомбы. Еще бы! Во всей Коми АССР объявился единственный полковник, да и тот — женщина, причем красивая. Поползли слухи о том, что ее сослали за обычные бабские дела. Придумывались разные истории ее грехопадения, высказывались всяческие предположения и версии. В свою очередь, и Воркута поразила Рыбкину. «Я познакомилась с тысячами изломанных, исковерканных судеб. Видела и пыталась помочь тем, кто был наказан несправедливо».

…Оля родилась и выросла в Орле. Была комсомолкой. В военкомате ей предложили «стать разведчицей» и остаться в оккупированном гитлеровцами городе. Она согласилась. Сумела завоевать у фашистов доверие. Как было условлено, регулярно приходила к тайнику и находила там… свои донесения и никаких указаний, никаких новых заданий. После освобождения Орла «девку Ольгу» обвинили в предательском поведении. Военный трибунал приговорил ее как «военного преступника» к 25 годам. Десять из них она уже провела в Воркуте.