Однако, не могу сказать, чтобы мои ожидания осуществились в полной мере. Чего-либо поразительного и захватывающего я совсем не видел.

…Человек православного Востока… в своём русском, например, храме постоянно видит такое величие и такую красоту, после которых Рим никак уже удивить его не в силах…

Когда входил я в эти величественные храмы, мне прежде всего казалось несколько страшною та значительная пустота, которая в них царила. В Москве мы привыкли видеть, что при богослужении Страстной недели, особенно в её последние дни, все храмы наполнены богомольцами; в соборы же, где службы совершаются с преимущественною торжественностью, и войти не всегда бывает возможно. В Риме я увидел совсем не то… За всё время своего здесь пребывания некоторое многолюдство я встретил только при конце вечерних служб, когда хор исполнял знаменитое «Miserere…» (50-й псалом), что и привлекает народ… Когда я в первый раз в храме св. Петра услыхал, например, великолепнейшее сопрано с каким[-то] страстным, рыдающим оттенком, я вполне был уверен, что это поёт женщина, какая-нибудь знаменитая артистка или любительница. Каково же было моё изумление, когда владельцем чудного сопрано оказался довольно толстый господин, лет под сорок, в обычном костюме клирика! Тут только припомнились мне рассказы о таком диком варварском обычае, который и доселе, очевидно, практикуется при папском Дворе, не к большой для него чести поставляя Ватикан на одну линию с гаремами мрачного Востока» (papputenis, скопчество — Е.В.).

Но «римские католики вообще, мне кажется, при всей своей набожности, продолжительных богослужений не любят… и по-видимому, гораздо более предпочитают провести коленопреклоненно минут 10 или 15 в такой безмолвной молитве, чем присутствовать при долговременных службах, сопровождающихся чтением и пением».

«…Что касается серьёзной итальянской церковной музыки, то мне думается, что и с православной точки зрения она далеко не заслуживает слишком резкого или прямо отрицательного к себе отношения… Здесь почти совсем нет той крайней изысканности и театральности, которые нам представляются необычными в священной обстановке храма… нет таких композиций или мотивов, которые заимствуются неразборчивыми композиторами прямо из каких-нибудь опер или романсов. Наиболее известны и употребительны композиторы: Капоччи, Мелуцци, Питоки, Гулиельми, Базили и в особенности Палестрина» (Соколов. «Страстная седмица и Светлое Воскресение в Риме». «Богословский Вестник», 1902, март).

Как будто Богданов (см. выше) расходится с профессором Соколовым. Но Соколов тоже пишет: конец вечерни в среду, четверг и пятницу на Страстной неделе оживляется.

«Эта часть службы имеет совсем уже характер концерта. Римская публика, и туземная, и приезжая… в громадном большинстве своём собирается в храмы лишь к шести часам, чтобы, опустив всю скучную и утомительную часть богослужения, присутствовать только при блестящем концерте» (ib.). В провинции — хуже, конечно.

«В высшей степени странным представляется… что в римско-католические храмы свободно пускают собак, и это нисколько не считается оскорбительным для их святыни. Во время богослужения в одной из церквей Флоренции я имел случай наблюдать, как одна небольшая собачка, явившаяся с какою-то дамой, непрестанно бегала по церкви, обнюхивая все углы и закоулки, или вертелась около своей хозяйки, когда та молилась на коленях у ступеней алтаря. В Риме я не видел этого, но судя по тому, что только в притворе храма св. Петра вы вешены специальные объявления, запрещающие вводить собак вместе с собою, можно думать, что это запрещение представляется исключением и на остальные храмы не распространяется» (ib., 469).

Они и на иконах нередко рисуют их. Что это значит? Здесь тоже загадка, черта омирщения.

«После… величественных богослужений и церемоний латинской «святой недели» православный человек естественно ожидает, что и светлый день Христова Воскресения, которое «праздников праздник и торжество из торжеств», без сомнения ознаменовывается здесь какими-либо особенно выдающимися торжествами. Однако в этом ожидании ему приходится испытать полное разочарование. Ничего подобного нашей несравненной пасхальной утрене здесь нет, да в сущности и быть не может…

Римо-католики уже субботу считают днём пасхальным; их праздник начинается, собственно говоря, с субботней литургии… А в светлый день совершается лишь обычная торжественная месса, как и во всякий другой праздничный день года. Церковное воззрение отражается и в общественной жизни. Суббота здесь совсем уже день праздничный: улицы переполнены гуляющей публикой, костюмы пестрят и блещут яркими цветами; а вечером эта нарядная, жаждущая зрелищ толпа шумно устремляется в места общественных увеселений, двери которых теперь для неё широко открыты… Оперные театры Costanzi и Politeama Adriano приглашали на «Травиату» и «Динору»; в театре Manzoni объявлялась драма «Quo vadis?», Nazionale и Metastasio прельщали оперетками; а вслед за ними любезно зазывали к себе публику и кафешантаны Olympia и Varietes… Таким образом, в ту великую ночь, когда православный стремится в Божий храм и там в священном порыве возбуждённого религиозного чувства с замиранием сердца встречает первую весть о воскресении, римский католик спит или проводит время в весёлой компании, аплодирует в театре или услаждается какой-либо шансонеткой» (ib. 504–505)…

На обедне «особенно сильного стечения богомольцев не было; народ, как и на службах Страстной недели, толпился лишь в самой передней части громадного собора, большая же часть его оставалась пустою.

…Пробило 10 часов, и оставаться в храме мы более не имели возможности, так как необходимо было спешить на такое зрелище, с которым никакие богослужебные церемонии сравниться не могут. Мне были присланы билеты для входа на торжественный приём паломников, который был назначен папою в самый день Пасхи в 11 1/2 часов утра. Признаюсь, такое назначение показалось мне несколько странным. В важнейших храмах Рима торжественная пасхальная литургия к 1/2 12 не могла даже и окончиться, а между тем, чтобы занять сколько-нибудь удачное место на папском приёме, большинству допускаемой публики нужно было забираться туда по крайней мере за час или за полтора до назначенного срока. Таким образом, святой отец, предписывая приём паломников утром светлого дня, не одну тысячу верующих обрекал на то, чтобы в великий праздник остаться без торжественной литургии. Ни сам папа, ни его послушные чада, по-видимому, не усматривали в этом ничего предосудительного, но в стране православной что-либо подобное, я уверен, никогда бы случиться не могло.

…Как бы то ни было, но когда пробило 10 часов, мы с сожалением вынуждены были покинуть величест венный храм Бога Небесного, чтобы спешить туда, где должен был явиться пред нашим взором «бог земной» (ib. 506–507).

Очень характерно. Им предстоит великий урок Божий в огне страданий, дабы оторвать лучших от «мира». Это похоже на наших аристократов и Дворы. Мир, мир, мир!..

«Всегда я считал католиков людьми особенно благочестивыми и при своём прежнем заграничном путешествии не раз имел случай убедиться в справедливости этого взгляда. Отправляясь теперь в Рим, я имел неосторожность ожидать, что увижу здесь самую, так сказать, квинтэссенцию этого католического благочестия. Оказалось же далеко не то. На торжественных службах в главных римских базиликах меня просто поражало в высшей степени странное поведение католической толпы. Она как будто совсем забывала о тех величественно-скорбных событиях страданий Христа Спасителя, воспоминание о которых составляет содержание богослужений, и чувствовала себя, напротив, совершенно по-праздничному, улыбалась и болтала, как на каком-нибудь концерте или зрелище.