На мои семинары записалось тринадцать слушателей. Чертова дюжина, роковая цифра. Мне придется очень постараться, чтобы заинтересовать их. Если студенты начнут по одному выбывать из списка под конец семестра, это станет моим поражением.
Вернувшись из университета, обнаружила прикрепленную к ручке моей двери пунцовую розу. Никакой записки не было, но я сразу догадалась. И постучала в номер сбоку.
— Заходите, открыто, — услышала я его голос.
Робко нажала на дверную ручку. Он сидел за компьютером. Я увидела его широкие плечи и чуть наклонившуюся к экрану спину.
— Это вы, пани Юлия? — спросил он, не оборачиваясь.
— Да. Эта роза…
— Красивая роза для красивой женщины. Как там ваши студенты?
— Они есть, это самое главное… Не буду мешать вам… зайду как-нибудь потом…
— Уже заканчиваю, одну минутку. — Он выстукивал на клавиатуре последние фразы, а я стояла у порога.
Он был один в комнате. Интересно, куда подевалась его подружка? Неужели отважилась отправиться в город или уехала?
— Надежда Ивановна пошла в угловой магазин за кока-колой. К счастью, у этого напитка международное название. Сейчас придет, — откликнулся он, будто прочитав мои мысли, — ну, то есть я думаю, что сейчас придет.
Александр выключил компьютер и только тогда обернулся. Я вдруг как-то оробела. И что-то меня удержало от того, чтобы прямо взглянуть ему в лицо. Будто на его лице был написан какой-то приговор мне. Глупость, да и только, а еще — ужасно по-детски. Может, я все еще не могла простить ему ту историю с моей стрижкой? Ведь я привыкла сама принимать решения, касающиеся моей особы.
В этот момент вошла Надя, сгибаясь под тяжестью пакетов с бутылками.
— По случаю начала занятий пани Юлия приглашает нас на ужин, идем в ресторан, — обратился к ней Александр.
— Да-да, конечно, — смутившись, торопливо подтвердила я.
Мы отправились в небольшой вьетнамский ресторанчик напротив нашего отеля. Помещение показалось мне мрачноватым, но уютным. Откуда-то доносилась приглушенная музыка. Заняли круглый столик в углу. Тут же, как из-под земли, вырос официант, протягивая нам карты блюд. Он долго пятился, отходя от стола и не переставая кланяться.
— Предлагаю заказать цыпленка в сладком соусе с арахисом, — сказал Александр, — гарантирую, это очень вкусно, ну и… к примеру, телятину семи видов и вкусов… порция большая, поделимся…
— Дочь не позволяет мне есть телятину, — заявила я.
— Это еще почему?
— Она — вегетарианка и выступает против убийства животных.
— Ах это, — махнул рукой Александр. — Сумасшествие. Если так над всем задумываться, то легче сразу в ящик сыграть. Ведь растения тоже чувствуют и страдают, но молча… Вы только представьте себе на минуточку беззвучный крик морковки или сельдерея!
— А что мне заказать, Сашенька? — спросила Надя.
Саша рассмеялся:
— Вот в этом вся наша Надежда Ивановна! Мы тут об экзистенциальных проблемах толкуем, а она — о еде. У тебя меню под носом, выбирай.
— Ты же знаешь, я не понимаю по-французски…
— Ну давай посмотрим, что здесь у нас… — склонился он над меню. — Ага, коза…
— Как это коза? — перепугалась девушка.
— Коза, блюдо такое из козы. Как тебе, годится?
— Ну нет уж, звучит страшно… у козы ведь рога и… и вымя…
Она сказала это таким тоном, что мы с Александром вдвоем прыснули со смеху. В общем, заказали и ей что-то.
— И побольше вина! — крикнул вслед официанту Саша.
Цыпленок с орехами был просто великолепен. Легкое французское вино было похоже на лимонад или сок, но это впечатление оказалось обманчивым. В какой-то момент я почувствовала, что у меня кружится голова. Русская пара продолжала пикироваться, вернее, Александр без конца поддразнивал Надю, которая, к счастью, не всегда улавливала его иронию. В тот момент они перестали так уж сильно меня волновать. Я впервые осознала, что я действительно нахожусь в Париже. И уже начала занятия со студентами. Никто особо не обратил внимания на мои волосы, даже декан, который сердечно поприветствовал меня в стенах университета. А теперь я сидела в обществе приятных людей, потягивая французское вино. Этот Саша… у него, конечно, жуткие манеры, но в целом он — очень интересный человек. Я не понимала только, зачем он притащил за собой во Францию эту девушку, которая, это было видно, так ему докучала. Да, красивая. Ровно подстриженная челка над самыми бровями делала ее похожей на японку. Она и была своего рода гейшей. Все только для своего мужчины…
— Скажите, Александр, откуда вы знаете этот фильм «На последнем дыхании»? Это ведь кино моей молодости. Тогда этот фильм был жутким авангардом… теперь, наверно, его и смотреть нельзя без улыбки.
— Саша знает все фильмы, — ответила за него Надя. — Он жить не может без кино.
— Да-а? Но ведь в кино тот же самый вымысел, что и в литературе.
— В кино нельзя обманывать, — отчеканил он. — Сразу станет видна самая малейшая фальшь. Даже если бы творцы вывернулись наизнанку, народ не поверит. А литература способна затуманить глаза! Пару недель назад посмотрел фильм вашего знаменитого режиссера Анджея Вайды «Перстень с орлом в короне».
— О, вот вам прекрасная иллюстрация того, что касается фальши и правды, — встрепенулась я. — Когда Вайда лгал, кривил душой в «Пепле и алмазе», снятом по фальшивой книге Анджеевского, получился шедевр, произведение искусства. А когда захотел исправиться, сотворил нечто курьезное… Он даже вставил в свой «Перстень…» сцену с поджиганием спирта у стойки бара. В «Пепле…» эта сцена потрясала: Мацек зажигал поминальные стопки-свечи, называя по очереди имена погибших друзей. А в «Перстне…» из этого вышла какая-то пародия на самого себя, карикатура. Да еще актер, который старательно подражает голосу Збышека Цыбульского, сыгравшего Мацека в «Пепле…» … брр… готова богу молиться, лишь бы меня больше никогда не заставляли смотреть этот ужас…
— Согласен, фильм плохой, но, быть может, именно в этом фильме Вайда играл не на своей скрипке, пел не своим голосом. В советском кино не удалось создать столь полнокровный, убедительный образ коммуниста, какой Вайда создал в «Пепле и алмазе». А что, если этот комиссар Щука — alter ego режиссера?..
— Партийного секретаря, — машинально поправила я.
— Я его назвал так, как назвал.
Вдруг до меня дошел смысл его высказывания.
— Вайда — коммунист? Что вы плетете? Его отец погиб в Катыни!
После этих слов Александр покраснел и так грохнул кулаком по столу, что мы с Надей подскочили на стульях.
— Ну невозможно, невозможно разговаривать с поляками! Обязательно в дискуссии рано или поздно всплывет Катынь! Но почему, почему именно с этим обращаются ко мне, российскому историку? Катынь — это преступление всего человечества, результат его преступного молчания!
— Сашенька… — робко попыталась заикнуться его подружка.
— Заткнись! — взревел он, одним глотком допив вино и со стуком отставив бокал. — Терпеть не могу баб… и не уважаю! — прибавил он.
«Если на то пошло, еще совсем недавно ты был советским историком и молчал как миленький».
И в этот момент произошло нечто невообразимое.
— А я не молчал, уважаемая пани Юлия, не молчал, — громко сказал он.
Официант принес счет. Я было протянула руку, чтобы взять его, но Александр опередил меня:
— Это мое дело!
— Но ведь пригласила вас я.
Он посмотрел на меня с прищуром, взгляд его был ледяным.
— Я вам не альфонс. Не хватало еще, чтобы женщины за меня платили.
Все, с меня довольно: и общества Александра, и его покорной, глядящей ему в рот подружки. Мы возвращались с ней в отель одни. Он, рассчитавшись по счету, встал и пошел прочь, удаляясь все дальше и дальше.
Куда он так ринулся по улице — плечи подняты, руки в карманах, — непонятно. Надя звала его, но он даже не обернулся.
— Вы не сердитесь на него, — сказала девушка. — Такой уж он у нас, Александр Николаевич…
