Не теряя ни минуты, Лазо совершил объезд партизанских частей и сельских Советов. Во многих деревнях Сучанской долины в ту пору сохранилась советская власть. Лазо собирал крестьян, беседовал с ними. Он был одним из сильнейших агитаторов-революционеров на Дальнем Востоке. Его страстные речи зажигали слушателей. Лазо не только выступал на митингах и собраниях. Он любил бродить по селам, встречаться с людьми просто на улицах, тут же знакомиться с ними. Он умел быстро узнавать людей, завоевывать их расположение и подчинять своей воле.

— Здравствуйте, товарищи! — подошел он как-то к группе крестьян, сидевших на бревнах возле церковной ограды. — Как поживаете?

— Какая там жизнь! — ответил бородатый крестьянин, плохо одетый и обутый. — Дождя нет, семена никудышные, того и гляди — зубы на полку, а то и вовсе к господу богу в рай.

— Да, неважны дела, — посочувствовал Лазо и присел рядом. — А места-то благодатные, — сказал он задумчиво. — Чего-чего только тут нет! Неисчислимые богатства. Побогаче здешних мест, пожалуй, и в мире не найдешь.

— Попробуй поищи! — с гордостью поддержал юркий сухопарый крестьянин. — Что угля, что железа, что пушнины. Чего душа желает!

— Только ли это? А золото и серебро? — напомнил Лазо. — А цинк и олово? Про рыбу и говорить нечего — сами знаете. А леса, друзья мои? Им и цены нет! О приморских лесах легенды, сказки рассказывают. Лес — это ведь бумажные фабрики, химические заводы. Миллиарды рублей. Прекрасная жизнь!

— Из лубка, скажем, — продолжал он, — можно вырабатывать необходимые в хозяйстве мешки. А сколько меда можно собирать на Дальнем Востоке! Сотни тысяч пудов! Ведь липового леса в Приморье не занимать.

— Да тут тебе такого меду надают — кровью захлебнешься от беляков и заморской дряни, — хмуро обронил один из собеседников.

— А унывать, друзья мои, ни к чему. Этим горю не поможешь, — заметил Лазо. — Надо, стиснув зубы, сделать так, чтобы общими силами разгромить всю эту нечисть. Если весь народ поднимется против наших врагов, им скоро придет конец. Не было и нет в мире такой силы, которая сумела бы подавить волю народа к свободной жизни. И когда этот день настанет, товарищи, все богатства края будут принадлежать всему народу. Счастливую жизнь вы сами построите тогда на своей свободной земле…

Так постепенно, казалось, из брошенных как бы невзначай слов о семенах, о крестьянском хозяйстве делались политические выводы. И потому, что выводы эти логически вытекали из разговора, — они убеждали слушателей своей правдивостью, вызывали горячие симпатии к тому, кто эти выводы делал.

Лазо обладал завидным умением наблюдать жизнь, обобщать явления, факты. В его записной книжке было много заметок, которые, на первый взгляд, не имели не только прямого, но даже косвенного отношения к тому делу, которым он занимался, — организацией партизан. Среди названий деревень, сел, среди фамилий мелькали цифры. Здесь и количество пахотной земли, выпасов, здесь и урожаи хлебов, яйценоскость кур и удои молока. Иные страницы походили на записную книжку статистика земельного отдела, партийного работника, агитатора, пропагандиста.

Кое-кто из товарищей не прочь был иногда даже пошутить по этому поводу. Но как помогали эти записи организатору, а впоследствии и командующему приморских партизан! Ведь по ним он выяснял уровень жизни в том или ином селе, ставил, если можно так выразиться, политический диагноз, угадывал настроения жителей, отдельных людей. С помощью этих записей он старался уточнить, где вернее всего можно добыть продовольствие, лошадей, фураж для партизанских отрядов.

Когда Лазо прибыл в село Фроловку, сюда же возвратилась из Ольгинского уезда группа молодых пропагандистов и агитаторов. Сотни километров прошли они пешком, принесли много ценнейших сведений о политических настроениях и хозяйственном положении крестьянства. Тетради и блокноты Саши Булыги (А. Фадеева) отличались особой полнотой необходимых данных и подробной характеристикой отдельных лиц и хозяйств. Игорь Сибирцев, да и многие другие также представили интересные и важные материалы о жизни крестьян, об их отношении к рабочим, к политическим партиям, к белогвардейской власти и интервенции.

Лазо очень подробно расспрашивал обо всем, что видели и слышали товарищи во время многодневных странствований по Ольгинскому уезду.

Но были среди пропагандистов и агитаторов и недостаточно опытные молодые люди, не сумевшие собрать обстоятельный материал.

— Вот вы назвали только что фамилию Колесникова, — остановил Лазо во время беседы товарища Дольникова.

— Да, Колесников.

— А корова у него есть?

— Не знаю, товарищ Лазо, не записал.

— А свиньи, овцы?

— Не видел, не знаю.

— Не поинтересовались?

— Мы выяснили его настроение. Человек будто наш, сознательный товарищ. А вот насчет свиней и коров…

— Напрасно не поинтересовались, — сказал Лазо. — Это, друзья мои, не праздное любопытство. Далеко не праздное. Имущественное положение играет в жизни человека большую роль.

«Пламя революционного восстания рабочих и крестьян охватило все села Сучана, — писали партизаны в своем обращении к населению. — Бандиты расстреливают и порют раскаленными на огне шомполами крестьян и рабочих. Мы восстали потому, что страстно хотим помочь нашей Советской стране свергнуть палача Колчака и восстановить советскую власть в Сибири и на Дальнем Востоке и прогнать интервентов».

Колчаковский управляющий Ольгинским уездом сообщал управляющему Приморской областью, что после того, как партизаны на Сучанской железнодорожной ветке напали на поезда, уничтожив при этом нескольких белогвардейцев, к нему явились представители американского командования для совместного обсуждения создавшегося положения. Американцы просили информировать их о всех действиях большевиков. Они говорили, что для охраны линии железной дороги Ново-Нежино — Романовна ими выделены военные части и уполномоченные, а в пассажирских поездах будет находиться их вооруженная охрана. Американцы заверили колчаковского управляющего, что американское командование все силы употребит на то, чтобы порядок на линии Сучанской железной дороги не был нарушен.

Партизанам пришлось выдержать несколько боев с американскими интервентами. В обзоре печати за 24 мая 1919 года военно-статистическое отделение Приамурского военного округа отмечало, что принявшие на себя охрану района Шкотовской железнодорожной ветки интервенционные войска вели бой с партизанами; что из Владивостока был направлен дополнительно американский батальон при легких орудиях и пулеметах и что для осмотра Шкотовского района туда прибыл генерал Гревс.

Партизаны Ольгинского уезда непрерывно обстреливали эшелоны с колчаковцами, вступали в бои с американцами, которые шли на помощь белогвардейцам. Положение интервентов и колчаковцев осложнялось еще и тем, что они на каждом шагу встречали к себе враждебное отношение населения.

1 июня 1919 года управляющий Приморской областью Циммерман сообщал колчаковскому министру внутренних дел, что «политическая ситуация Приморской области в данный момент в высшей степени сложная».

Обстановка действительно была такова, и колчаковский слуга Циммерман докладывал своему шефу о неудачах и поражениях. Он жаловался на прогрессивное развитие «большевистских выступлений» по всему уезду, на планомерные и последовательные удары по крупным промышленным центрам. Он сетовал по поводу остановки заводов и выражал особое недовольство всеобщей сучанской забастовкой.

«На Сучане, — докладывал он, — до забастовки насчитывалось до 2 500 человек рабочих; теперь большинство из них разошлось по красноармейским организациям, раскинутым по деревням и сопкам. Причина забастовки имеет почти исключительно политический характер. Вынесен протест против правительства Колчака и требование ухода из области всех союзных сил.

…Положение в уездах крайне тяжелое: Ольгинский уезд, за исключением северной части — Императорской гавани [28] и Датты и южной — Шкотовского района, весь занят большевиками.