Лазо приказал не давать врагу передышки. В ночь на 14 мая войска, воодушевленные победами, заняли станцию Булак, а на следующий день началось наступление на станцию Оловянная.

Настроение семеновцев заметно ухудшалось. Только на пути от Адриановки к Оловянной они в небольших боях потеряли несколько сот человек. К их поражению на фронте присоединялась все возрастающая ненависть населения. В тылу у белогвардейцев начали создаваться партизанские отряды.

Революционные войска с боями продвигались вперед, занимая одну позицию за другой. Белогвардейские офицеры с трудом удерживали свои части от бегства.

Семеновцы отходили, оставляя в окопах большое количество патронов. Они сжигали на своем пути дома, грабили жителей. Крестьяне и казаки вооружались чем только могли и со всех концов шли на помощь к Лазо, чтобы скорее покончить со своими обидчиками.

Неравные были условия борьбы. У Семенова работали в ставке генералы и офицеры — крупные специалисты военного дела. Им противостояли прапорщик Лазо, все знания которого в военном искусстве ограничивались более чем скромным курсом пехотного училища, и небольшая группа молодых революционеров-офицеров, пришедших с казачьими частями с фронта империалистической войны: Д. Шилов, П. Журавлев, Г. Богомячков, Я. Жигалин, В. Бронников, Ф. Балябин, Д. Кузнецов, морской офицер В. Радыгин и некоторые другие.

Чувствуя недостаток в специальных военных знаниях, Лазо каждую свободную минуту использовал для того, чтобы лучше овладеть «наукой воевать». Часто ночи напролет просиживал он над военными книгами.

Литературой его снабжал бывший генерал царской армии Таубе. Это был тогда один из немногих генералов, которые сразу же после Великой Октябрьской революции безоговорочно признали советскую власть. Таубе активно работал в военном отделе Центросибири. Лазо пользовался не только его библиотекой, но и часто советовался с ним по различным вопросам стратегии и тактики военного искусства.

Командующий фронтом большую часть времени проводил в войсках. Он появлялся то в одном, то в другом отряде или подразделении, иногда и в первых рядах и на самом опасном участке боевых операций. Он отдавал приказания командирам, учил бойцов, находил время заглянуть в полевой госпиталь, ободрял слабых, еще не бывших в сражениях, «не нюхавших пороха» новичков, сдерживал чрезмерно горячих. Все это очень сближало его с бойцами, роднило с ними. Всюду, куда бы он ни приходил или ни приезжал, его встречали радостно и любовно, как дорогого друга и старого знакомого.

Лазо обладал удивительной способностью оставаться спокойным и рассудительным в самые, казалось, трагические минуты. Эта черта его характера хорошо действовала на бойцов и командиров. Мужество командующего помогало и им не теряться в любых, даже безвыходных на первый взгляд положениях и обстоятельствах.

Как-то рано утром Лазо вместе с членами полевого штаба объезжал фронт, растянувшийся на несколько километров. Он побывал в интернациональных частях, у красногвардейцев-железнодорожников, которыми командовал стойкий беззаветно преданный делу революции большевик Константин Григорьевич Недорезов. Навестил Лазо и 1-й Аргунский полк, где повидался со своими старыми друзьями — Бронниковым и Метелицей. Здесь же он встретился со своей женой Ольгой Андреевной. Незадолго до этого Лазо женился, — жена его была медицинской сестрой в одном из отрядов аргунцев.

Возвращаясь в штаб, шофер, желая сократить расстояние по степи, резко повернул машину и, сам того не замечая, поехал вдоль позиций врага. Семеновцы, повидимому, приняли Лазо и его спутников за своих офицеров и не обратили на них никакого внимания. Заметив ошибку шофера, Лазо спокойно тронул его за плечо и шепнул на ухо улыбаясь:

— Ну зачем же, товарищ, едешь к чорту в лапы? Мы еще, брат, жить хотим.

— Что вы, товарищ командующий, — побледнев, сказал шофер. — Да я…

И, круто свернув, с бешеной скоростью повел машину к позициям своих частей.

Семеновцы спохватились и открыли по автомобилю ружейный огонь. Часто-часто слышалось тонкое, комариное пение пуль. Лазо продолжал весело разговаривать, шутил и смеялся. Когда опасность миновала, он сказал шоферу:

— А здорово мы их надули, правда?..

По пути Лазо заехал к раненым бойцам в вагон-лазарет. Он расспросил, как они себя чувствуют, в чем нуждаются, рассказал о положении на фронте, прочитал несколько писем и телеграмм, в которых сообщалось о высланных для бойцов подарках от рабочих и крестьян из разных городов и сел страны.

Простой, задушевный разговор, теплое, сердечное отношение командующего вызвали такой энтузиазм среди бойцов, что они, несмотря на незалеченные раны, стали проситься на фронт..

— Товарищ командующий, — обратился к Лазо матрос с перебитой рукой. — Пальцы работают, ноги на месте. Разрешите вернуться в строй, на вахту революции.

— Нет, нет, — твердо возразил Лазо, — вы должны основательно поправиться… Мы пока обходимся… И враг от нас бежит к границе… Вот зарубцуются ваши раны, тогда милости просим…

Сергей Лазо дружил со многими командирами. Но особенно теплые отношения сложились у него с командиром боевой сотни конников 1-го Аргунского полка Борисом Кларком — сыном политического ссыльного инженера, бывшего начальником службы движения станции Чита. Юношей Борис Кларк принимал участие в революционном движении, после революции 1905–1907 годов был приговорен к каторжным работам. Бежал с каторги в Австралию, а после Февральской революции возвратился в Россию и боролся за укрепление советской власти в Забайкалье.

Жена его А. Кларк-Аносова в своих воспоминаниях приводит несколько интересных деталей из жизни Сергея Лазо, с которым ее познакомил муж в тяжелые дни борьбы с семеновскими бандами. Лазо бывал в доме Кларков. О любви к детям, о чуткости Сергея Лазо повествуют скупые строки воспоминаний:

«…Борис уходит с Красной гвардией на фронт. Я осталась одна со своей мелюзгой, которой у меня от двух до восьми лет — целая шестерка. Я услышала, что на фронте появился командующий, что зовут его Сергей Георгиевич Лазо.

Однажды вечером приезжает с фронта Борис. Заходит. Гляжу — с ним какой-то высокий, черноглазый, чернобровый, опрятно одетый в военную форму человек.

— Знакомься, Нюта, это наш командующий Сергей Георгиевич Лазо.

Я растерялась, а от его крепкого рукопожатия чуть не вскрикнула.

— Вот товарищ Лазо интересуется малышами нашими. Все про них выспрашивает.

Мы прошли в комнату, где стояли шесть детских кроваток, а на них, разметавшись, спали шесть маленьких человечков. Долго стоял Сергей Георгиевич и смотрел на спокойно спящих ребят. Чему он так радостно улыбается?..

Утром стала просыпаться детвора.

За хлопотами я не заметила, как моя «команда» познакомилась с Сергеем Георгиевичем… Заглянула в комнату. Вижу, сидит Сергей Георгиевич, а у него на спине, на руках — везде ребята; как мухи, облепили они его и что-то рассказывают… Ведь дети так чутки к хорошим людям…

Для детей бывал большой праздник, когда отец приезжал с дядей Сережей, как они его называли.

Бывало, приедет, выстроит всех их лесенкой, скомандует «смирно», наделит их незатейливыми фронтовыми гостинцами, скомандует «вольно», и начинается «светопреставление»… Началась «война»… летят подушки, одеяла… Игра заключалась в том, чтобы взять дядю Сережу в плен. И если это удавалось, то детский восторг выражался в оглушительном воинственном крике. Дядя Сережа валился на пол, и на него наседала детвора…

Однажды я спросила Сергея Георгиевича:

— Если убьют Бориса, то как же я останусь со всей шестерней?

Он ответил:

— Убьют Бориса — останусь я, убьют меня — останется Вася (Бронников, командир 1-го Аргунского полка. — М. Г.), убьют Васю — останутся тысячи товарищей, которые «помогут тебе поднять малышей».

Когда Борис Кларк был убит в схватке с белогвардейцами, Лазо не было в Чите…

«От него я получила записку, — вспоминает жена Кларка, — в которой он писал: