В отличие от многих других авиационных частей немецкой Второй воздушной армии, 'Грифоны' базировались только на постоянных бетонных аэродромах. Новомодное американское изобретение — металлические сетки, превращавшие любое ровное поле в аэродром за считанные часы — прижилось и часто использовалось, но размещать на импровизированных площадках четырехмоторные бомбардировщики немецкие авиаторы опасались. И, в общем, правильно делали.

Молодой командир бомбардировщика Карл Харнье размашистой походкой направлялся к машине под номером '9', радовался жизни и думал, как хорошо, что его с товарищами готовили еще по довоенным нормам, не экономя на топливе и теоретической подготовке.

Что главное в войне для бомбардировщика, особенно тяжелого бомбардировщика? Казалось бы, лети в строю, без всяких изысков и фигур пилотажа, сбросил бомбы по команде старшего группы, затем назад. Никаких виражей, стремительных атак от солнца, штурмовки на бреющем полете у самой земли.

Однако, все не так просто…

Строй держать — это нужно уметь. Чем более компактно построение, тем плотнее совместный огонь бортового оружия всей группы, и тем выше шансы вернуться домой. Поэтому лететь приходится буквально крыло к крылу, при любых групповых маневрах. А ведь есть еще бомбардирское искусство, когда штурман, глядя в хитрое устройство, рассчитывает параметры сброса бомб. И только попробуй отвернуть или отклонится от его указаний.

Но это все лирика, а практика укладывалась в простую математику. На один вылет у тяжелых четырехмоторных приходилось до трех процентов потерь. Казалось бы, три машины из сотни — это немного. Однако десять вылетов — тридцать процентов, потеря трети первоначального состава. А Карл Харнье недавно отметил шестидесятый боевой вылет и был тому весьма рад.

Ревя моторами, 'Грифоны' один за другим покидали взлетные полосы. Круг над аэродромом, еще один. Сбор эскадрильи. И вот уже вся авиагруппа, гудя моторами, подобно огромным тяжеловесным жукам, устремляется на север, к серебристой ниточке Ла-Манша, отделяющего такой далекий и одновременно такой близкий Остров от континента.

Полная авиагруппа, все тридцать девять машин шли плотным строем, красиво и ровно. 'Тридцать девять' само по себе число не внушающее, но только если не смотреть из кабины самолета, летящего на высоте семи тысяч метров, со скоростью более трехсот километров в час. Приятно было чувствовать себя частью единого отлаженного механизма, включающего десятки машин и сотни людей. Тридцать девять — и это лишь одна из трех групп, идущих на цель. Соседей из других авиагрупп Карл видел смутно, но знал, что они идут по флангам его собственной.

Вдалеке мелькнула группа истребителей.

— Смотри, Карл, 'малыши'! — указал рукой в теплой перчатке штурман-бомбардир, моторы были новые, хорошо отлаженные, чтобы перекрыть их ровный гул, даже не нужно было особо повышать голос. — Только почему так далеко?

— За небом лучше следи. А далеко, потому что у нас стрелки в бою, как чумные. Валят все, у чего меньше четырех моторов.

Здесь Харнье, честно говоря, немного прихвастнул, приравняв 'обстреливают' к 'валят'. Но собеседник был не придирчив.

Легкие одномоторные истребители прошли в стороне, покачали на прощание крыльями и отвалили, с шиком — по одному, переворотом 'через крыло'.

— Пижоны, — проворчал бомбардир, но в голосе его явственно слышалась тоска.

Харнье по должности было не положено высказывать уныние, служа образцом подражания для всего экипажа, но тоску коллеги он понимал очень хорошо.

Из-за недостаточной дальности одномоторные истребители не могли сопровождать подопечных даже по всей Южной Англии, а двухмоторных не хватало. Настолько не хватало, что некоторые пилоты были уверены — их просто не существует, так редко двухмоторники появлялись в прикрытии. Отсюда происходила привычка бортовых стрелков палить без промедления во все, у чего меньше четырех винтов, а так же брать в полет двойной боекомплект. Над Британией вероятность встретить свой истребитель была исчезающее мала, а возможность отхватить пригоршню доброго английского свинца, как раз наоборот, оказывалась удручающе велика.

И сейчас приближался момент, когда бомбардировщикам придется в гордом одиночестве снова испытать на себе всю мощь противовоздушной обороны британцев.

В наушниках щелкнуло, голос командира истребителей коротко сообщил:

— Все, дальше вы сами. До встречи на обратном пути.

Это Карлу понравилось. Коротко и без лишних сантиментов. Иные эскортники начинали бурно провожать и даже извиняться за невозможность дальнейшего сопровождения, желая всяческих подвигов. И тем лишний раз подчеркивали всю тяжесть предстоящего мероприятия.

— Да, если не потеряемся, — ответил кто-то из эскадрильи.

— За небом смотрите, болтуны! — вступил в разговор командир эскадрильи, на том диспут и закончился.

Быть первым пилотом тяжелого бомбардировщика нелегко. В том числе и потому, что большая часть работы заключается в долгом, монотонном ожидании. Истребителю и штурмовику легко — полет достаточно короткий, да еще все время происходит что-нибудь интересное. Пилоту легкого или среднего бомбера тяжелее, но скучать так же не приходится. А 'Грифон' мог держаться в воздухе многие часы и все это время первый пилот должен держать строй, а также сохранять полную готовность к действию, несмотря на монотонность полета.

Минуты тянулись друг за другом. Как обычно, поначалу казалось, что толпы 'Спитфайров' поджидают за ближайшей тучей, тем более что сегодня было облачно. Напряженные глаза, сами того не желая, видели крохотные точки по всем сторонам света, ком подкатывался к горлу и хотелось кричать. Но со временем привычка и обыденность взяли верх.

Карл вошел в привычный ритм полета, и примерно через четверть часа напряженное ожидание атаки сменилось механическим обзором небесного свода. На задворках сознания опять же, как обычно, трепетала надежда, что сегодня встречной атаки не будет. Такое тоже случалось — несмотря на разрекламированные успехи радиолокации сквозь сито невидимой завесы сплошь и рядом проходили незамеченными не то, что эскадрильи или отдельные самолеты, но даже целые авиадивизии. Надежде способствовало то, что пока 'Грифоны' нарезали пространство плоскостями винтов, глотая расстояние до цели километр за километром, на других участках невидимого воздушного фронта отдельные самолеты и группы демонстративно показывались англичанам, распыляя внимание и маскируя направление главного удара.

Как обычно, хуже всего была неизвестность. Дивизия уже далеко углубилась в воздушное пространство Острова, к этому времени британцы скорее всего вычислили ее, отследили ее и приняли меры. Успеют или не успеют…

Ожил шлемофон.

— Готовность два, — кратко сообщил командир группы. — Снижаемся.

Похоже, прилетели, подумал Карл. Во рту пересохло, ноги, несмотря на теплые унты и носки из настоящей французской ангорской шерсти заледенели, а по спине наоборот текли струйки пота. Желудок завязывался узлом, к горлу подступил ком. 'Грифоны' сбрасывали высоту постепенно, 'ступеньками', стремясь во что бы то ни стало сохранить строй.

Они вышли из облаков как-то сразу, вдруг. Внизу замелькали крошечные геометрические фигуры застроек

— Готовность один. Разбор целей, размыкаемся.

Штурман-бомбардир прильнул к прицелу. Ровная эшелонированная цепь машин начал распадаться. Наступал самый опасный момент бомбардировки, когда тяжелые самолеты с полной бомбовой загрузкой разделяются на отдельные звенья. Именно сейчас атака истребителей способна сорвать всю операцию, потому что оказавшись под ударом бомбардировщики будут вынуждены бесполезно сбрасывать груз, облегчая машины, и снова сбиваться в тесную толпу. Но, кажется, на этот раз повезло, истребители так и не появились. Вокруг замелькали шапки разрывов зенитных снарядов, к счастью редкие. Вообще потери от зениток, как правило, оказывались невелики, в основном действуя на психику и сбивая прицел. Но все относительно — свои проценты от общих бомбардировочных потерь наземная артиллерия собирала достаточно регулярно.