— Стало быть, по делам к нам пожаловали? Гм… Ужалгин-то наш тово, хитроватый мужик. И комиссии бывали — выкручивался.

— А-а… хорошо. Хватит, дед, спасибо, — Павел, стиснув зубы, долго тер полотенцем плечи, грудь, спину.

Дед продолжал рассказывать, стараясь как бы выговориться перед гостем.

— Жуликоват он у нас, жуликоват. А надо бы его, шельму… Пусть бы понял, что бесчестье тяжелее смерти. Ты уж, сынок, как следует его. Народ-то давно шепчется, а толку… Если и тебе будет глаза затуманивать, хорошенько присмотрись, подумай, не спеши: время разум дает.

Павел вошел в кабинет заведующего Светенской межрайонной базы облпотребсоюза и сказал привычное «здравствуйте».

Человек, сидевший за столом, не ответил на приветствие, а только поднял взлохмаченную поседевшую голову, сердито взглянул на вошедшего и буркнул:

— Что у вас?

Худой, высокий, над глубоко запавшими глазами — длинные брови, на щеках — черная, давно не бритая щетина. Пальцы — длинные, костлявые. Он своим видом напоминал коршуна.

Когда Павел не спеша достал удостоверение и показал, Ужалгин отбросил бумажку, которую только что читал, вскочил со стула и перегнулся через стол.

— А, прошу садиться. Очень рад. Впервые за столько лет! Вы знаете, сюда никто не заглядывает. Глухой уголок, — Он улыбался, суетился: то подходил к Павлу, то возвращался к своему стулу. — А вы надолго или как?.. Вас, наверное, информация интересует. Теперь ведь, знаете, торговля без карточек, новинки товара. У нас передовое сельпо, знаете…

Слушая Павла, он почтительно склонялся к нему всем своим туловищем, потирая руки.

— А как устроились с ночлегом, питанием? Может быть, чайку? Мы прямо здесь можем… культурненько…

Грибанов отказался.

На все вопросы Павла Ужалгин отвечал просто, но с достоинством, стремясь подчеркнуть, что у него дела безукоризненны. Да, партию хлопчатки получили — развезли, была и шерсть — моментально разделили по магазинам. Халвы всем дали, обувь была…

— А почему вот этот товар лежит?

— Так это же в обработке. Только что получили. Вот, видите, работают, комплектуют партиями. Вот так. Культурненько.

И действительно, рабочие таскали тюки, ящики, товароведы что-то считали, записывали, рабочие снова таскали. Но почему-то некоторые грузчики хмурились при виде Павла…

А Ужалгин уже ведет журналиста дальше, размахивает руками, извивается змеей, говорит:

— Вы посмотрите, какие товары у нас. Вот тульские самовары! Сплошной блеск. Мыло хозяйственное. В наши дни иметь столько мыла!.. Все, знаете, выпрашиваешь, выкручиваешься… Ну, это табачок, спички. Здесь у нас соль, тоже запасец…

Ужалгина позвали к телефону. Павел стоял с блокнотом в руке, ожидая заведующего базой. Потом заговорил с проходившими грузчиками. Они отвечали неохотно, пожимали плечами, часто посматривая в сторону кабинета Ужалгина.

— А вы что, корреспондент?

— Да, из областной газеты.

— Это хорошо… — и опять мялись, отмалчивались. Затем один из них, улыбаясь, сказал: — У нас здесь были свои корреспонденты, но… — грузчики переглянулись и засмеялись.

В это время вышел из кабинета Ужалгин, и Павел пошел с ним снова по секциям склада.

Грибанова заинтересовала эта загадочная история с местным корреспондентом…

Вечером на квартире одного из грузчиков Павел долго беседовал с рабочими базы. Они сначала отнеслись к нему с недоверием, а потом разговорились. Из откровенной беседы Грибанов узнал, что действительно база получила большие партии фланели и шерстяной ткани, но в сельпо этих и других ходовых товаров мало отправила. Их растаскивали друзья и собутыльники Ужалгина. На рынок спекулянтам идут не только промышленные, но и многие продовольственные товары.

Грузчики рассказали и о том, что Ужалгин на казенные деньги построил себе дом, утащил с базы ковры, стулья, диван, обставил свои комнаты; что часто пьянствует вместе с бухгалтером, по два-три дня пропадают на охоте, для этого специально переделали полуторку на пикап, поставили на машину лучший мотор, в дно кузова врезали огромный бак с горючим. Все, как нужно, сделали. А о грузовых машинах не заботятся, в гараже базы почти все грузовики на приколе: не отремонтированы. На чем же грузы перебрасывать? На базе — огромные залежи товаров, а в таежных селах магазины пустуют, товарооборот заморожен.

Ужалгин всюду шумит об одном сельпо — вот как у нас, передовое сельпо в области! Всюду козыряет им, чтобы загородить себя от критики.

Оказывается, рабочие и раньше об этом говорили, даже написали в облпотребсоюз. Но каким-то образом Ужалгин узнал о письмах и тут же тех рабочих уволил (вот о каких корреспондентах речь шла) — по штату лишними оказались.

После этого другие рабочие писать уж побоялись, а Ужалгин, почувствовав в себе силу, все смелее стал безобразничать, свои порядки наводить.

— Вы у него документики потребуйте, документики, — наказывали Павлу рабочие. — Пусть не думает, что сильнее кошки зверя нет.

…Грибанову теперь все было ясно, можно бы сделать отметку в командировочном удостоверении и — домой. Но он решил побывать еще в районных организациях. Что те скажут, каково их мнение о базе?

Вечером Павел зашел в приемную председателя райисполкома. Краснощекая девушка с комсомольским значком на груди, торопясь, раскладывала бумаги в конверты, заклеивала их, надписывала адреса. С Павлом заговорила, не отрываясь от дела.

— Председатель есть, но очень занят.

— Что у него, исполком, совещание?

— Да, с базой что-то. А вы откуда? — вдруг подняла на него глава.

Павел ответил. Девушка порхнула в кабинет председателя и тут же выскочила обратно:

— Заходите.

Вечерело. Купе вагона стали обволакивать сумерки. Вот и строчки уже плохо видно, но Павлу хотелось дочитать районную газету. Он прихватил ее в Светенске. Газета с творческим задором рассказывала о какой-то библиотекарше села Озерки Ружене Волгиной. «Имя-то какое… — улыбнулся Павел. — Ружена».

Когда поезд прогрохотал по стальному мосту, Павел заглянул в окно: речушка блеснула и спряталась за вагонами. Быстро уплыл луг с пучками кустиков. Из-за паровоза надвинулся пологий косогор, на котором зеленели перелески белоногого березняка. Дальше потянулся круглый мачтовый сосняк, стволы золотистые, кроны темно-зеленые. Лесосека. Рубщики уже далеко ушли от дороги.

К эстакаде маленького полустанка двигался гусеничный трактор, легко таща за собой, словно снопик камышей, большую связку длинных бревен. Всюду белели пни, а между ними в беспорядке были разбросаны сучья, вершины. Павел смотрел на все это, досадуя и сожалея.

Сколько добра брошено! Создать бы передвижные агрегаты, целые заводы на колесах… Пришел завод, подключился к высоковольтной линии — и загудели моторы. Машины подбирают хвою, обрезь, корчуют пни. Это — на топливные брикеты, это — на мебель. Прессованная мебель! Легкая, красивая. Скажем, детский гарнитур, полированный! Пришла бы эта продукция в наш город, купили бы мы Валерику стульчик… Да и детские садики украшала бы она.

А на месте лесосеки — поле, засеянное лесом.

Машин бы сюда, машин. Ох, и много же их еще надо! Опять же тяжелая индустрия, без нее — никуда. А восстанавливать сколько еще! Долго мы будем помнить эту войну?

В вагоне совсем стемнело. Павел снял с руки часы, положил их под подушку, улегся поудобнее и закрыл глаза. Но сон не приходил. Вспомнились Костя, старик, Ужалгин. Павел начал думать над тем, как он будет писать. У него постепенно сложилась схема статьи. Вот только заголовок…

Павел любил хорошие заголовки. И вот сейчас из вороха лезущих на язык слов, он отбирал самые меткие.

«Улучшить», «ликвидировать»… — не пойдет, канцеляризмом пахнет… «Беззаботные руководители»… «К чему ведет беззаботность»… Нет, не то! Шаблон. Значит так, существо — перебои, прерванная цепь потока товаров на село. «Прервали»… «Порвали»… «Прорыв»… «В прорыве». Это ко всем относится, о залежавшихся товарах ничего не говорит. Да, залежавшихся! Залежи товаров на Светенской межрайонной базе. Так, так, значит — залежи в Светенске, «Светенские залежи»…