Павлу вдруг стало досадно оттого, что он мучается, а жена спокойно спит и спит. Он приподнялся на локте и начал трясти ее:

— Аня, Аня…

Она зашевелилась было, сквозь сон прошептала что-то, повернулась к мужу спиной и снова заснула. От злости Павел скрипнул зубами.

Прежде чем снова лечь, он долго бил кулаком подушку.

Утром Люба вычитала рукопись и подала Павлу:

— Вот, это ваша Аня мне подсказала, интересная информация.

Он прочитал заголовок: «Доклад токаря на совещании технологов». В заметке рассказывалось, что старейший токарь паровозо-вагоноремонтного завода Егор Лукич Кубасов выступил перед технологами предприятий города с докладом о новых методах обработки чугунного литья на токарных станках.

Павел вспомнил о радиопередаче, над которой мучилась Аня, и глаза его засветились горделивой радостью: его жена хорошего человека выискала. Теперь опыт Лукича перекинется на все заводы, по его методу будут работать сотни, тысячи токарей. Это ведь тоже открытие!

Он подписал информацию и понес ее ответственному секретарю.

— О, Грибанов, мне как раз тебя и нужно, — воскликнул Армянцев. — Садись вот сюда, поближе, надо потолковать.

Павел покраснел. «Неужели опять позвонили?» Он стал перебирать в памяти, какие статьи сдавал сегодня, вчера. «Не может быть!»

А Сергей Андреевич тем временем достал из стола папку, пересмотрел какие-то оригиналы — одни чистые, другие слегка правленные, третьи беспощадно чёрканы-перечёрканы.

Но вот мелькнула статья с грифом культотдела, вторая, третья. Павел вдруг почувствовал сильные удары сердца.

— Вот ваши материалы. Они выправлены и перепечатаны. Вы у нас уже второй месяц. Так? Так. Ну что вам сказать? — Армянцев отвернулся к окну, почесал макушку. — Хватка у вас журналистская, сильная. Уцепитесь за что — не оторвешь, докопаетесь. Одним словом, это у вас получается. И радоваться хорошему в жизни умеете. Это тоже хорошо. Ну и… логика есть. Можете. Статью о Чернышевском в счет не беру. То другое дело. Не система.

Но вот с языком у вас… Маловато думаете, торопитесь. Русское слово — многогранное. Чуть ошибешься, уже не то! Понимаете, не то!

Отчет с совещания работников торговли. Вы пишете: «Сейчас у нас уже весь актив разбит по торговым кустам». Актив разбит по кустам.

— Хотел разговорную речь сохранить, — объяснил Павел.

— Но это же не речь, это словесный мусор. Или вот. Зарисовка о детском доме. Написано свежо, приподнято. Но в бочку меда бухнули ложку дегтя: «Тетя Варя вышла на крыльцо и громко крикнула: «Заводи детей».

Эту лексическую погрешность в секретариате устранить нетрудно, но зачем ее пропускать сюда? А вдруг и у нас ошибка эта проскочит? И завтра в городе, в районах, по всему краю люди начнут повторять: «Заводи детей»! И опять реплики, опять телефонные звонки, опять смешки.

Грибанов молчал.

— Вот рукописи Бондаревой. Тоже. Она — ваш сотрудник. Возвращайте ей материалы, если что не так.

Армянцев с минуту помолчал, роясь в папке, потом, когда нашел то, что было ему нужно, снова заговорил:

— Вот здесь Люба совсем потеряла чувство такта. «Успешным окончанием плана товарооборота возвеличим славу нашей Родины». Ну зачем так? Ведь речь-то идет всего лишь о коллективе одного магазина. Пусть крупного, промтоварного, но магазина. Возвеличим славу Родины!

Армянцев сложил оригиналы, отбросил папку и стал наводить порядок на столе. Сердился, но сердился как-то по-человечески, а потому Павел не особенно на него обижался и не спорил, хотя ему хотелось многое сказать.

«Все это так, — думал Павел, слушая секретаря, — и я понимаю. А вот когда начинаешь торопиться, — когда в номер дай, в досыл дай…»

— Мой совет вам, Павел Борисович, — продолжал Армянцев, — не спешите сдавать материалы, особенно крупные статьи. Читайте их утром, на свежую голову. Читайте вслух. Если тут люди, неудобно, тогда… ну как вам объяснить… Одним словом, надо научиться читать про себя, молча, но… вслух! Да, да. Увлечься материалом, читать медленно, с паузами, ударениями, чтобы слышна была каждая фраза.

Проводив Грибанова, Сергей Андреевич посмотрел на часы. Времени было уже много, а неотложных дел еще больше.

И секретарь заспешил. Он обошел отделы, напомнил, кто что должен сдать «в досыл» — в номер, выходящий завтра, узнал, как идут дела в цинкографии, принял свежие снимки от фотографа, пробрал машинисток за опечатки, проверил, набирают ли на линотипах телеграммы ТАСС, а потом вернулся в кабинет и стал составлять макет-план завтрашней газеты.

Когда утром берешь в руки свежую газету, кажется, что в ней все сделано быстро и просто: сюда поставили одну статью, сюда — другую, колонку заполнили информациями, в угол втиснули клише.

На самом деле — это далеко не так. Газета рождается в муках творчества. В нее ежедневно просятся разные статьи, отчеты, письма, информации. Они требуют себе места, протестуют. Надо не отставать от календаря истории, поспевать за событиями в стране и за рубежом, в родном крае и городе, видеть «сегодня» и «завтра», надо все время помнить, что каждый читатель ищет в свежем номере «свой» материал.

Ответственный секретарь — главный инженер и начальник штаба редакции — иногда по пять-десять раз переделывает макеты газетных полос.

…Сергей Андреевич взял в руки лист с уже начертанным планом и призадумался. Тут заголовки похожи, их заменить надо. В подборке «По нашему краю» интересная информация с кожевенного завода, но на второй полосе уже есть статья об этом предприятии — хватит, нельзя же сужать географию газеты! А вот здесь, как назло, материалы втискиваются, но не лезет клише, двадцать строк из гранки придется вычеркнуть. А какие?

И снова кроит и перекраивает секретарь макет газеты, то злясь, то радуясь.

Когда внутренние полосы были готовы, Армянцев пошел к редактору, чтобы утвердить номер. Ряшков в дверях встретился. Вернулся в секретариат.

— Ну что у нас получается? Так. Партийная жизнь, письма трудящихся… Что ж, пойдет, — и размашисто расписался.

Собрался было уходить и спохватился:

— Да, Сергей Андреич. Вот о сегодняшней летучке. Как-то у нас получается… Понимаешь, Сергей Андреич… Ты, разумеется, можешь иметь свое мнение, можешь критиковать меня, но… Ведь лямку-то тянуть нам вместе. Надо бы уж заодно как-то. А то вот… Я говорю одно, а ты, моя правая рука, — другое. И получается что-то вроде…

Армянцев злыми глазами уставился на редактора, перебил его:

— Что же вы предлагаете? Вдвоем — заодно с вами? Нет, уж извините, Иван Степаныч. У Голубенко знаний маловато, но предложения его дельные. Вот он сказал: мало у нас специалистов выступает, критики мало. И правильно, а вы оборвали его. И Грибанова сегодня зря осадили. Он в редакции — свежий человек, лучше видит недостатки. Да и вообще с новичком можно бы как-то помягче.

— Ну, знаешь ли…

— Да, да, помягче. И говорит-то он правду.

— А что я? Что? Потребовал меньше слов — больше дела? Так это — закон.

— Требование требованию рознь. Можно потребовать от подчиненного так, что он больше и выступать не захочет.

Ряшков махнул рукой и зашагал к себе.

В это воскресенье Павел наконец-то пошел в музей.

Первый зал был посвящен истории города. Грибанов шел от картины к картине, смотрел и удивлялся: любовь к прошлому и полное безразличие к настоящему.

Вот картина XIX века. Нарисована великолепная улица. Зелень. Большие дома купцов и промышленников, многоэтажный универмаг. Жизнь города бьет ключом. А вот мазня местного художника. В большой золоченой раме «увековечена» новая окраина города, которую называли Нахаловкой. Рядом другое творение кисти ехидника и злопыхателя — большие пни. Был лес за городом и нет его — картина опустошения.