Вскоре после убийства Кирова на экраны вышел очень хороший кинофильм «Великий гражданин». Герой его, без всякого сомнения, изображал лидера ленинградских коммунистов. В качестве секретаря обкома партии он посещает предприятия и грандиозные стройки того времени, беседует с инженерами и рабочими, помогает своим влиянием разрешить их проблемы, заботится об улучшении условий труда и быта рабочих. Всюду его ждут, приветствуют, на него надеются, как на отца родного.
Посмотрев этот фильм, я твердо решил стать со временем партийным руководителем и во всем стараться походить на героя фильма. Потом появился другой, тоже очень сильный фильм? «Партийный билет». В нем отвратительные лица «врагов народа» были показаны с несомненной убедительностью.
Поэтому, когда из разговоров в семьях мы стали узнавать об арестах в Москве директоров предприятий, инженеров, а иногда даже профессоров и студентов университета, не только мы, школьники, но и подавляющее большинство взрослого населения столицы (я в этом совершенно убежден) искренне одобряли решительные действия «органов», как именовали себя сотрудники НКВД. Да-да, не торопитесь предавать меня анафеме! Постарайтесь взглянуть на все эти события нашими тогдашними глазами.
После XX съезда партии и сенсационного доклада на нем Хрущева о годах сталинского террора написано много страшных, совершенно необходимых для очищения нашей жизни воспоминаний. Но все они написаны теми, кто соприкоснулся с этим лично, кого непосредственно или через его близких давил этот каток. А как жили те, мимо которых он проехал стороной?
Из мемуаров пострадавших создается впечатление, что все москвичи жили в постоянном страхе. По ночам прислушивались, ожидая скрипа тормозов остановившегося около дома автомобиля, шагов на лестнице, звонка в дверь. Еще создается впечатление, что в городе царила атмосфера всеобщего доносительства, зачастую корыстного. Боюсь, что эти впечатления сильно преувеличены.
Большинство горожан спали спокойно, уверенные в своей невиновности. А днем занимались своими делами, радовались успехам страны, восхищались открывшимся метро. Восторженно приветствовали Чкалова, челюскинцев, дрейфующих на льдине папанинцев, героев-летчиков. Искренне, от души пели, смеялись и танцевали во время многолюдных, на много часов, демонстраций. Без тени сомнения верили в мудрость и справедливость партии, обожали Сталина. Его кощунственные слова: «Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселее!» соответствовали нашим повседневным впечатлениям. Товаров становилось все больше, продовольственные карточки отменили, цены регулярно снижались Жизнь рядовых тружеников столицы действительно становилась лучше. Мы же не знали, что это оплачивается ограблением, разорением, уничтожением деревни. С верой и воодушевлением пели: «Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек!»...
Вот в этом глубочайший ужас! По данным музея им. Сахарова в Москве и Московской области в годы репрессий было арестовано около 130 тысяч человек. Вместе с членами семей это составляет около 400 тысяч. В Москве и области в 30-е годы проживало не менее 8 миллионов человек. Полторы сотни тысяч москвичей — лучших, достойнейших — волокли на плаху, а миллионы их сограждан были твердо уверены, что все это хорошо и правильно, были благодарны вождю и его подручным за эту тяжелую «очистительную работу». А это означает, что непосредственно пострадала одна семья из двадцати. 19 остальных оказались в стороне. Родственники и близкие знакомые арестованных успокаивали себя уверенностью, что в данном случае произошла ошибка, которая вскоре будет исправлена. Среди работников госаппарата, партийных функционеров, командного состава армии и промышленности, наконец, старой интеллигенции число репрессированных было особенно велико, ведь они представляли собой потенциальную угрозу для тирана. Там, наверное, не спали по ночам. Но среди рабочих, рядовых «совслужащих», врачей, учителей, шоферов, поваров, продавцов магазинов — тех, кто населял тысячи домов, подобных нашему, аресты были редки.
Из нашего дома «взяли» только Лазарева — крупного военного. Его сын Борька изредка появлялся во дворе в щегольском, сшитом по мерке военном кителе и хромовых сапожках. Он был так непохож на нас, оборванцев, что было легко поверить будто его отец «враг народа».
В школе было известно, что арестовали отца у Юрки Янковского и у Евы Яковлевой. Но Юрка был прекрасный, свой парень, а Ева — одна из лучших пионервожатых, самоотверженно возившаяся со своими подопечными из младших классов. Никто из ребят не упоминал, что мы знали о трагедиях в их семьях. Наоборот — мы всячески старались поддержать наших товарищей, уверенные в том, что родителей «забрали» по ошибке и они скоро вернутся.
Ох уж эта вера в ошибки! «Лес рубят — щепки летят!» — говорили тогда. Нас сумели убедить в том, что страна находится в кольце вражеского окружения, что бешеные от злобы и страха капиталисты, чьи рабочие вот-вот готовы подняться на революцию, денно и нощно строят планы уничтожения Республики Советов. Они обманулись в своих мечтах о том, что без их помощи рухнет наше хозяйство, увидели, что могучая Красная Армия надежно охраняет наши границы, и вот решились на самое подлое: засылают шпионов и диверсантов, выискивают себе пособников среди бывших буржуев и помещиков, среди неустойчивых или продажных элементов нашего общества...
Откуда нам было узнать, что это не так? Коротковолновых радиоприемников и заграничных передач на русском языке еще не было. Никто, кроме дипломатов и редких командированных, не ездил за границу. На улицах города иностранцы встречались редко, а общение с ними считалось изменой Родине. Ведь он же не зря приехал в Москву, этот иностранец. Ведь ясно, с какой целью он ищет общения с гражданами!
Наконец, нам представили прямые и неопровержимые «доказательства». Я имею в виду знаменитые судебные процессы 30-х годов. процесс «троцкистско-зиновьевского центра» в августе 1936 года, так же как и процесс «параллельного антисоветского троцкистского центра» в январе 1937 года не вызвали особого резонанса. Ясно было, что сбежавший из Союза Троцкий мечтает занять место Сталина во главе нашего государства и потому плетет интриги из своей далекой Мексики.
Но процесс «антисоветского право-троцкистского блока» марта 1938 года произвел большое впечатление. Имена Бухарина — ближайшего сподвижника и друга Ленина, а также Рыкова — бывшего председателя Совнаркома, были хорошо известны всем. Уж если такие люди оказались предателями, заговорщиками и «врагами народа», то можно ли сомневаться, что они за минувшие 20 лет сумели создать в стране обширную сеть своих пособников — убийц, вредителей и диверсантов?
Во всех своих преступлениях они признавались на открытых слушаниях в Октябрьском зале Дома союзов. Аудитория состояла из многочисленных представителей предприятий и учреждений Москвы. Главных обвиняемых присутствовавшие в зале хорошо знали в лицо по портретам и личным деловым контактам. А на следующий день полные тексты их показаний публиковались в газете «Правда» — легко было сверить!
Прошли десятилетия, а профессиональные западные советологи и наши диссиденты так и не разгадали, каким образом были организованы эти грандиозные спектакли. Гипноз? Шантаж судьбой близких? Загримированные актеры?.. Как же мы могли всему этому не поверить?.. Конечно, думали мы, когда идет такая битва с многочисленными и коварными врагами, ошибки неизбежны. Кроме того, «враги народа» не гнушаются клеветой, чтобы погубить честных граждан, верных партийцев. Им ставят ловушки, запутывают в свои сети, пользуясь случайными заблуждениями или слабостями своих жертв. И вот уже нет выхода, вчера еще честный советский человек отчаянно бьется, как муха в липкой паутине. В кинофильмах того времени все это очень убедительно показывали...
Жены, дети тех, кого уводили ночью, в слезах повторяли утешительное: «Это ошибка. Лес рубят — щепки летят!» И верили, что все разъяснится.
Мне пришлось дважды столкнуться с жертвами того времени.
