Мы шли по всем правилам. Кирилл впереди, выбивая ступени, самый слабый участник похода, то есть Зоя, за ним. В случае ее падения ему нетрудно было бы сразу же задержать ее. За Зоей, не растягиваясь, шли трое девочек. Я, как страхующий, шел последним, метра на два ниже линии их движения. Между мной и Зоей, за которую я особенно боялся, было расстояние метров шесть. Кириллу следовало, поминутно оборачиваясь, наблюдать за самочувствием Зои, соответственно выбирать темп движения, наконец, подбадривать ее — в критических ситуациях это очень важно. Он этого не делал только потому, что ему не нравилась ее фигура! Воистину от тяжелых жизненных испытаний утратившее сочувствие сердце!..
И Зоя упала. Набирая скорость, заскользила вниз. Я бросился вперед и наискось вниз, чтобы перехватить ее не дальше, чем в пяти метрах от общей линии движения группы. В эти короткие мгновения мозг работал удивительно четко и даже спокойно (еще раз спасибо пожарной лестнице во дворе моего детства). Мне надо было упасть на снег рядом с Зоей так, чтобы левой рукой надежно обхватить и в момент остановки во что бы то ни стало удержать ее довольно объемистую талию. Но основное внимание следовало сосредоточить на ледорубе. Падая, я должен был воткнуть его «клювик» до упора в фирн, а рукоятку расположить так, чтобы в момент «приземления» (прифирнения?) навалиться на нее грудью по всей длине. Правая рука при этом должна изо всех сил сжимать головку ледоруба. Все это надо было выполнить совершенно точно для того, чтобы остановить движение вниз не одного, а двух человек, притом довольно увесистых. Если клювик вырвется из фирна, покойниками можно будет считать нас обоих.
Клювик не вырвался и левая рука не подвела!..
Когда мы вышли на перевал, солнце уже начинало садиться. За перевалом лежал длинный, метров на сто, крутой снежный склон. Но, в отличие от своего «визави» по ту сторону перевала, он плавно выходил на горизонтальное снежное плато. Мы мигом, на «пятой точке», как в те скромные времена именовали задницу, съехали по этому склону. Весело и приятно, но, как я потом понял, неосторожно. Из снежного склона могут вытарчивать кое-где незаметные сверху камни. При той скорости, которую мы развивали, встреча с таким камешком могла закончиться раздроблением копчика. В альплагере меня потом научили спуску по крутому снежному склону гигантскими скачками с упором на пятки или сидя на сильно наклоненном вбок ледорубе. (Только не верхом!)
Пока мы бродили по краям плато в поисках удобного спуска, совсем стемнело. Ночевать на плато было нельзя. Ночью в горах на большой высоте и по соседству с ледниками холод «собачий». Наконец Кирилл отыскал спуск по очень крутому каменистому руслу высохшего ручья. Здесь нас выручила страховочная веревка. Луны еще не было, но звезды сияли так ярко, что русло хорошо просматривалось, хотя черные тени и скрывали некоторые его участки. Пользоваться фонариком не имело смысла. В узкой и извилистой расщелине луч его высветил бы не более чем ближайший камень. Выгоднее было иметь свободной одну руку, поскольку второй надо было держаться за веревку. Обвязавшись ее концом, чтобы иметь обе руки свободными для упора, Кирилл спустился первым. Я его страховал. Длины веревки хватило, чтобы пройти весь тот «камин», как такую щель называют альпинисты.
Командир трижды дернул за веревку, что означало приказ всем двигаться вниз. Поочередно, ожидая сигнала об окончании спуска предшественника, чтобы избежать случайного срыва плохо лежащего камня на его голову. Я должен был спускаться последним (без страховки).
В моем распоряжении оказалось добрых два часа. Через час взошла луна. Боже мой, какая волшебная картина открылась перед моими глазами! Во все концы — бескрайнее множество сверкающих снежных вершин, залитых лунным светом, выступающих из абсолютно черных провалов между ними. Любуясь этим великолепием, я на досуге, естественно, начал «философствовать». Высокие горы, — думал я, — это совсем другая страна. Почти другая планета. Равнина (вместе со всеми житейскими заботами) кажется отсюда бесконечно далекой. Земля на равнине, хотя и украшенная светлыми рощами, лугами и цветущими садами, всего лишь почва для их произрастания или для строительства на ней пусть даже самых величественных зданий. Всего лишь почва! А здесь, наверху, Земля — прекрасное и могучее существо, чуть ли не живое! Со своим лицом, вздыбленными формами и капризным характером. Влекущее к себе каждого, кто хоть раз взглянул на это лицо.
Величие и красоту горной страны не может передать никакая фотография или кинолента. Они неспособны запечатлеть восхитительное ощущение близости гигантских гор, сверкающих ледников, прихотливо-крутых скальных вершин или прыгающих по камням белоснежных от пены рек. Твою причастность к ним, ко всей этой необыкновенной, величественной красоте. А сознание поджидающей на каждом шагу опасности (порой смертельной) заставляет сильнее биться сердце, питает чувство гордости и собственного достоинства.
Но вот все участники группы уже спустились. Сигнал веревки призывает и меня последовать за ними. Прощаюсь со столь пленившей меня панорамой и начинаю спуск. Без страховки, но при ярком свете луны. Спускаюсь благополучно. Внизу оказалась вполне сносная травянистая площадка. Хотя мы еще высоко, но это уже южный склон хребта — здесь значительно теплее. Палатку решаем не ставить. Натягиваем на себя свитеры, залезаем в спальные мешки, расстеленные прямо на сухой траве, укладываемся рядком, накрываемся палаткой, как одеялом, и засыпаем...
Окончание похода описывать не стоит — ничего интересного с нами больше не произошло. И вообще, мне кажется, что на примере двух первых походов я достаточно подробно познакомил неискушенного читателя с особенностями горного туризма. Поэтому во второй половине этой главы я ограничусь описанием только нескольких, особо интересных и острых ситуаций, случившихся за все мои многочисленные вылазки в горы.
Еще один высокогорный поход под руководством Кирилла я совершил в 58-м году в составе совсем маленькой группы. Он взял с собой только двух женщин — Майю и Татку, очень интеллигентных и милых, но никогда не бывавших в горах и физически слабо подготовленных. Начинали мы с перевала Джантуган, соединяющего в верховьях одного из отрогов Главного Кавказского хребта две очаровательные долинки — Адыл-Су и Адыр-Су. Обе они выходят к знаменитой Боксанской долине, ведущей к подножию Эльбруса. Нам было известно, что по обе стороны этого перевала, как обычно, лежат обширные ледники. Сам перевал — альпинистский. В верхнем течении реки Адыл-Су расположен альпинистский лагерь, название которого я не помню. В лагере мы узнали, что в это время года (август) перевал Джантуган закрыт, так как ледник, лежащий по другую его сторону, освобождается от снежного покрова и потому непроходим. Но нашего командира это предупреждение остановить не могло.
Мы поднялись тем же берегом реки до «зеленой гостиницы» — ровной травянистой площадки, лежащей у самого подножья переднего ледника Джантуган. Здесь обычно разбивают временный лагерь альпинисты, чтобы из него совершать восхождения на окрестные вершины. Мы тоже поставили там свою палатку и оставались «гостями» в течение двух дней — для акклиматизации наших новичков. Топлива там никакого нет, но на этот раз у нас был с собой бензиновый примус.
С рассветом третьего дня начали подъем на перевал. За один световой день надо было пройти оба ледника, так как ни ночевать на леднике, ни идти по нему в темноте невозможно. По первому леднику шли легко — всю его поверхность, чуть ли не сплошь, покрывают вмерзшие в лед мелкие камешки. Однако подъем оказался довольно крутым, наши женщины не могли идти быстро, так что на перевал мы вышли довольно поздно. Немного отдохнув и перекусив, двинулись вниз по второму леднику. Тут-то мы с Кириллом поняли, чт имели в виду наши консультанты в альплагере и в какую скверную ситуацию мы попали. Этот ледник сверкал совершенно чистым и гладким льдом, сплошь усеянным широкими трещинами. Зимой, очевидно, эти трещины плотно забивает снег, который держится в них до июля. Но сейчас они угрожающе зияли своей изумрудной глубиной. К тому же поверхность ледника имела отвратительный общий профиль: она была (редкий случай) выпуклой. Под перевалом начиналась сравнительно пологим склоном, но примерно от середины ледового поля постепенно переходила в весьма крутой спуск.
