В Ворошилове Коварских ожидала машина, и я с не положенным по чину удобством проехал двенадцать километров по степи до поселка Воздвиженка, где находился штаб армии. В отделе кадров получил назначение в 304-й истребительный авиаполк, базировавшийся близ городка Спасск-Дальний. Это в четырех километрах от Ворошилова по железной дороге в сторону Владивостока, до которого остается всего восемь километров.
Прежде чем начать рассказ о службе в полку, мне представляется уместным поделиться впечатлениями того времени от городов, которые я успел осмотреть во время моего путешествия. Во избежание ошибок памяти просто приведу здесь короткие фрагменты из подробного письма Ольге от 5 марта 46-го года:
Молотов (ныне Пермь): «Городишко произвел впечатление приятное. Домишки маленькие, но аккуратные, улицы ровные. Кондукторы в трамваях весьма ретивые, а вагоновожатый на остановках стоит у двери и проверяет билеты у выходящих. Девушки миловидные и скромные. Оперный театр недурен и снаружи, а по репертуару не уступит Большому. Книг в магазинах нет, зато есть один «Гастроном», хотя и неважнецкий. Все часы на улицах, в отличие от Ленинграда, показывают одно и то же время. Много «эскулапских вузов: медицинский, стоматологический, фармацевтический, ветеринарный».
Омск: «Ну до чего дрянной город! Приехал вечером. Темно. Город не освещается, улицы кривые и грязные. Дома деревянные, краска облуплена. Ставни окон везде настороженно, наглухо закрыты. По рассказам жителей, в городе часты грабежи, убийства. Бродил от гостиницы к гостинице — мест нигде нет... Ездил в город и днем. Он уже не такой жуткий, но еще более отталкивает грязью, беспорядочным столпотворением улиц, неряшливостью прохожих. Пытался позвонить в Москву, но разговор давали только ночью, а вечером уже шел поезд на Иркутск».
Иркутск: «Хороший городок. Домики все больше двухэтажные, но каменные, аккуратные. Попадаются и большие новые дома. Улицы ровные, довольно чисто. Огромный завод тяжелого машиностроения. При нем большой и светлый клуб. Рядом с ним, перпендикулярно к дому (как в Москве «Берегись автомобиля») хорошо заметная, светящаяся надпись: «Ночной обмывочный профилактический венерический пункт». Немного дальше продают спирт в ларьке. Совершенно московские извозчики 30-х годов (наверное, вывезенные сюда). Деревья вдоль улиц. Театр музкомедии, оперный и драматический. Все чудно уживается между собой, и город производит приятное впечатление».
Ворошилов: «Городок неплохой. Домишки все больше одноэтажные, деревянные. Только в центре — двухэтажные, каменные. Но все побелено и выглядит аккуратно, как на Украине. Да и большинство жителей — украинцы. Театр, два кинотеатра. Педучилище, городская библиотека. В книжном магазине иногда кое-что бывает неплохое, но только в букинистическом порядке. Коммерческих магазинов еще нет, только хлебные. Город на равнине, лишь на горизонте виднеются сопки.
Очень сильные ветры. Никогда не видел такой степи, как та, по которой мы ехали к штабу армии. Абсолютная равнина, абсолютная: ни кустика, ни деревца, ни бугорка, ни ямки. Место немного возвышенное, поэтому даже сопок не видно на горизонте. Совершенная пустота — аж жутко».
Позволю себе перенести сюда (заодно!) и впечатление от столицы Дальневосточного края, которую я посетил позднее. Опять же, описание документировано — из письма Ольге от 31 марта 46-го года.
Владивосток: «Обхохотаться! Представь себе на минутку бурно волнующееся море, огромные крутые валы обгоняют друг друга во всех направлениях. Сталкиваются и разбегаются, оставляя между собой пропасти... и вдруг эти гигантские, по нескольку сот метров высоты валы мгновенно застыли и превратились в сопки. Потом какой-то чародей высыпал на этот застывший водоворот маленькие и большие коробки домов и повелел им остаться на земле там, где они ее коснулись, — так возник город.
Дом, стоящий позади другого, своим фундаментом возвышается над крышей переднего. Улица под углом в тридцать градусов карабкается в гору. Крайние ее дома метров на 500-600 выше центра, а некоторые проказники домишки забрались на самые вершины и с километровой высоты поплевывают на своих более умеренных собратьев. Две главные улицы не уступают любой московской, на остальных — грязь и маленькие, чудом прилепившиеся к горе домики. Бедняга трамвай совершает непостижимые подвиги, карабкаясь по этим крутизнам (впрочем, не бескорыстно — билет стоит рублевку). Под обрывом, что тянется вдоль главной улицы, — порт. Воочию убедился, что главные части морского судна — это его мачты и трубы. Сначала при взгляде на толпу кораблей только их и можно различить. Причем такая в них путаница, что я проникаюсь великим почтением к крановщикам за то, что они разбираются, какой пароход чем грузить. Пару слов о кранах. Ну какой величины может быть подъемный кран? Краны на строительстве нашего Дворца Советов — игрушки. Представь себе махину высотой с дом Совнаркома, с поперечным хоботом почти такой же длины. Площадь основания его башни, пожалуй, не уступит площади приличного московского дома вроде нашего. И вот такая махина поворачивается. А на самом верху на высоте в сотню метров над морем — будочка и в ней крошечный человечек. Крановой братии поменьше размером — целый лес.
Город весь подчинен порту. Морячки составляют 90 % мужского населения. Женщины очень хорошо одеты, хотя часто встречаются и крикливо разряженные портовые шлюхи. Много пивных и всего один книжный магазин на весь город, и тот закрыт. По улицам возят самураев на работы. Все маленькие, желтые, точь-в-точь такие, как на картинках. Больше половины — в очках. А залив хорош — огромный. Уходит вдаль, теряясь в дымке».
Однако пора вернуться к основной линии моего рассказа.
Перед отъездом в полк мне пришлось заночевать в Ворошилове. Нашел приют у одного очень симпатичного украинца по фамилии Совко. В его доме и был написан подробный отчет Оле о моих дорожных приключениях. В этом же письме есть несколько строк о приеме, оказанном мне хозяином дома. От этого приема у меня осталось такое светлое воспоминание, что не могу отказать себе в удовольствии привести здесь и эти строки из письма:
«Хозяин лег на полу, уступив мне свою кушетку. Семья живет бедно. Тем не менее меня накормили ужином, выставив на стол банку консервов — явно последнюю, хранившуюся «до случая». Утром заставили позавтракать своим бедняцким постным супом. Ты знаешь, что для меня нет радостнее дня, чем тот, когда я встречаю хорошего человека. Пошел на базар, купил мяса, конфет и печенья для их дочурки. Сейчас будем пировать».
Полк, в который я прибыл 7-го утром, переброшен сюда с запада после окончания войны с Германией. Принять участие в боях здесь он не успел. Вскоре после атомной бомбардировки Хиросимы Япония капитулировала. Однако для сохранения боевой формы летчиков регулярно совершались тренировочные полеты истребителей. Аэродромом служила совершенно ровная долинка, покрытая чахлой прошлогодней травой и уже освободившаяся от снега. Ее окружали невысокие сопки. У продольного края долинки выстроился весь полк — три эскадрильи по десять машин в каждой. Истребители типа Ла-5 (мотор — двухрядная «звезда» воздушного охлаждения). За их линией — двухэтажное здание командного пункта. В нем же несколько комнат отведено для офицерского общежития летчиков. Рядом — барак для сержантов-механиков. В сотне метров позади виднеется несколько кирпичных, тоже двухэтажных и порядочно обветшалых домов, в одном из которых находятся жилые помещения для командного состава полка. По-видимому, до войны здесь тоже был военный городок. Наверное, более многолюдный, так как от него сохранилось и довольно уродливое здание Дома культуры (ДК). Близ начала взлетной полосы расположились одноэтажные постройки: столовая и полевая авиаремонтная мастерская (ПАРМ). Рядом с ней — довольно большой ангар, куда помещают ремонтируемые самолеты. Разумеется, все эти подробности я узнал позднее.
После беседы с командиром полка майором Токаревым получил назначение на должность механика самолета вне штата, сроком на четыре месяца — до аттестации. Моя история сразу стала известна командиру полка, а потом и всему полку, поскольку из Академии я привез (в запечатанном виде) свое личное дело. История эта вызвала сочувствие. Впоследствии мне не раз случалось услышать от летчиков и механиков, что со мной обошлись слишком круто.
