— Скандал даст нам то, что устранение майора Лопеса будет актом законного возмездия главному заговорщику. Это даст то, что именно мой капитан поднимет знамя замученного ставленником Дигона полковника Санчеса, в старые мехи мы зальем новое вино, наше вино.
— Тогда зачем вводить в операцию Пентагон? Зачем морская пехота? Если вы уверены в вашем капитане… Кстати, как его имя?
— Капитан Рамирес, адъютант Санчеса по ВВС, — нехотя ответил Ролл. — А морская пехота необходима для того, чтобы «эвакуировать паршивых янки», «выкинуть их из Гариваса»… Эвакуировать можно и неделю, и полгода — хватит времени, чтобы закрепить позиции. Родригес обещал карт-бланш.
Вэлш вздохнул.
— На капитана Родригеса, а вовсе не Рамиреса, адъютанта по ВМС, а не ВВС, на которого вы поставили и которого пытаетесь от меня скрыть, управление ведет досье последние сорок два дня; мы получили информацию о первом контакте ваших людей с ним через девятнадцать часов после того, как этот контакт состоялся.
Ролл поднялся, стал ходить вокруг кресла, где сидел Вэлш, сгибаясь пополам от смеха, потом, обессилев, упал на газон и, отдышавшись, сказал:
— Это называется «вор у вора», Майкл! Ну и бестия вы! Любимая моя бестия, которой я не устаю восхищаться… Значит, вам было все известно о моих ребятах?
Вэлш кивнул.
— Почему же молчали?
— Потому что они действовали правильно.
— А когда допустили ошибку?
Вэлш покачал головой.
— Они ошибки не допускали; ее допускаете вы, продолжая хитрить со мной и поныне; времени на хитрость не осталось, секунды на счету… Я, в общем-то, держу под контролем всю вашу активность, я бы прокорректировал вас, Дэйв, заметив сбои в работе вашего аппарата, но предложение раскрутить скандал против Дигона накануне операции я все же не очень-то просчитываю…
— Надо готовить общественное мнение, Майкл, во-первых. Надо организовать умную кампанию в прессе по поводу неустойчивости ситуации в Гаривасе, во-вторых. Надо, в-третьих, иметь, простите меня за грубость, козла отпущения: «Дигон — человек старой империалистической школы; он начал аферу в порядке частной инициативы, спровоцировал ситуацию, а правительству придется вводить морскую пехоту, чтобы спасти жизни американцев, ни в чем не повинных специалистов, патриотов сотрудничества между нашими странами». Пусть президент отмывается, Майкл, пусть корит Дигона, — глаза Ролла сузились, — пусть отвечает перед журналистами; он вынужден будет взять под защиту акцию морской пехоты, а это непопулярно, все помнят Вьетнам, Ливан, Сальвадор, не говоря уже о Доминиканской Республике, на этом Джонсон крепко набил себе на лбу шишку…
Вэлш закурил, потянулся, вздохнул.
— Как я понял, вы ставите на противника нынешнего президента, Дэйв?
— Вы просчитали мой замысел до конца точно. Да, наш президент меня не устраивает, и, если вы скажете, что он устраивает вас, я позволю себе не поверить, друг мой. Да, я хочу попробовать его на крепость, в Гаривасе работают девяносто семь моих сотрудников, я имею полное право просить его спасти жизни американцев… В случае, если он откажет, нация подвергнет его остракизму…
— Я бы никогда не додумался до того, что вы по-настоящему затеяли, Дэйв… Даже не мог и предположить, что вы начали драку против президента… Знаете, мне сейчас стало жаль себя: маленький ягненок в сравнении с вами, хотя за свою жизнь в разведке спланировал пару любопытных комбинаций… Что за адвокатскую фирму вы мне сулили?
— «Лоренц энд Жабински»…
— По-моему, у нас есть там свои интересы, что-то около трех миллионов долларов.
— Четыре миллиона сорок две тысячи долларов действительно принадлежат ЦРУ, — уточнил Ролл. — Но весь капитал фирмы составляет девять миллионов семьсот четыре тысячи и сорок два цента… Таким образом, вы владелец контрольного пакета, сможете поддерживать прямой контакт с тем директором ЦРУ, который придет после того, как мы свалим вашего шефа, — Ролл хмыкнул, — видимо, вместе с вами, такая уж планида у первых заместителей…
— Дэйв, — сказал Вэлш задумчиво, — еще не поздно дать отбой, дело слишком рискованно, вы замахнулись не на что-нибудь, а на Белый дом. Знаете, как по-испански звучит «Белый дом»? «Каса бланка»… Очень красиво, лучше, чем у нас…
Ролл улыбнулся чему-то, потом погрустнел.
— Отец приучил меня стирать носки и штопать их, когда мне исполнилось семь лет, не позволял горничным убирать у нас, в комнатах детей, заставил меня нянчить Дези, когда та начала ходить; новые ботинки были для меня таким же праздником, как и для несчастного негритенка из Гарлема… Когда я выучился натирать полы, готовить еду, окучивать клубнику на нашем ранчо и в оранжереях здесь, в Вашингтоне, он отправил меня в Рим изучать латынь, штудировать древних. «Ты обязан теперь прикоснуться, — напутствовал отец, — к святой науке логики; у нас ее не понимают; талмудизм нынешней философской школы логики проистекает не от древних, и мне это не нравится; бизнес живет по законам Рима и Греции, да, да именно так, ибо во времена античности превыше всего ценился дух ответственности, преданность существующему и преклонение перед тем, что выше тебя…» Вот так-то, Майкл… Я логик, я только играю роль плейбоя, это удобно, но я прокручиваю операции — особенно такую, на которую решился сейчас — дни и ночи, долгие месяцы, прежде чем скажу себе: да!
— В таком случае, последний вопрос: у вас уже была деловая встреча с кандидатом в президенты?
Ролл покачал головой, лицо его изменилось, сделалось жестким, беспокойным.
— Кандидат меня интересует постольку, поскольку он даст гарантию, что вице-президентом станет муж моей младшей сестры Дези…
— Ну, что же, — сказал Вэлш, — этот ответ меня удовлетворяет. Дадим возможность скандалу разрастись…
53
Из бюллетеня Пресс-центра:
"Известный обозреватель Жюль Бреннер на пути в Гаривас, где ему была обещана встреча с полковником Санчесом, остановился в Нью-Йорке и был принят президентом банковской корпорации «Уорлд сити бэнк» Робертом Макдоуном.
Ниже передаем сокращенную запись интервью; полный текст печатается в сегодняшнем выпуске парижской «Суар».
"Бреннер. Мистер Макдоун, вас знают как человека, банк которого охотно финансирует дорожное строительство, энергетику, комплексы отелей в курортных регионах мира и заводы по производству бытовой химии. Чем можно объяснить вашу приверженность к столь традиционным и не очень-то прибыльным сферам вложения капитала?
Макдоун. Вы неверно информированы, мистер Бреннер. Те срезы индустрии, которые вы упомянули, самые прибыльные, ибо они служат миру, но не войне. Я отношусь к числу тех американцев, которые шли с армией Брэдли через нацистскую Германию, там я похоронил брата, я не хочу иметь ничего общего с одержимыми из военно-промышленного комплекса, прибыли моих банков удовлетворяют вкладчиков, наш бизнес развивается стабильно и с выгодой для Соединенных Штатов.
Бреннер. Поддерживаете ли вы деловые связи с коммунистическими режимами?
Макдоун. Да.
Бреннер. Администрация не чинит вам препятствий?
Макдоун. Этот вопрос я не комментирую.
Бреннер. Такого рода ответ легко поддается расшифровке.
Макдоун. В армии я служил танкистом, а не шифровальщиком, я ответил так, как мне представляется целесообразным ответить в наше — весьма сложное — время.
Бреннер. К вам обращался с просьбой о займе режим полковника Санчеса?
Макдоун. У вас есть его энергопроект?
Бреннер. Да.
Макдоун. Мы готовы в положительном плане рассмотреть вопрос о займе для Санчеса, но до тех пор, пока активы Грацио арестованы и находятся под опекой ревизорской группы финансового управления, я бессилен что-либо сделать. Впрочем, если правительство Гариваса решит провести с нами переговоры до того, как закончится ревизия, мы самым благожелательным образом рассмотрим его предложения. Мы не будем их «тщательно изучать» и «по-деловому анализировать». Мы готовы к серьезной, взаимовыгодной работе.
Бреннер. Не кажется ли вам тревожным положение на биржах?
Макдоун. Биржа есть биржа. Она является нашим детищем, мы, а не администрация, гарантируем стабильность цен, хотя бы даже относительную, мы, а не администрация, давая займы и стимулируя развитие новых отраслей промышленности в разных регионах мира, пытаемся спасти мир от безработицы… Мы реальные созидатели нашего мира, и я очень не люблю, когда о сложнейшем механизме биржи судят некомпетентно, а из банкиров делают страшилищ…
Бреннер. Как вы относитесь к банкирам, которые специализируются лишь на субсидировании военной промышленности?
Макдоун. Кому-то приходится заниматься и этой работой. Я отвечаю за себя и за моих единомышленников, а мы представляем собою силу…
Бреннер. Я не являюсь специалистом по вопросам биржи, но коллеги, которые пишут о финансах — в первую очередь профессор Вернье, — считают, что сейчас началась скрытая игра с ценами на акции бобов какао… А это монопольный продукт Гариваса…
Макдоун. Я не компетентен в данном конкретном вопросе… Однако скачки цен таковы и выбросы акций столь массированы, что я могу допустить начало игры… Конечно, это не заденет судьбы мира, но, согласен, чьи-то интересы за всем этим делом могут быть угаданы… Тем более что цена на гаривасскую валюту только что упала на три пункта, это сильный удар по Санчесу, весьма сильный… Ситуация в чем-то напоминает мне серебряную аферу, когда некто пытался свалить моего доброго друга Ханта… Тогда тоже был пущен слух, что ряд банков продает серебро под заем, с убытком… Сразу же началась паника, цена упала… А ведь Хант довольно долго поднимал стоимость серебра — с шести долларов за унцию до пятидесяти, это была красивая операция… Он скупил две трети мировых запасов серебра… Его план был любопытен: поднять серебро над золотом, стать императором мира, серебряным императором… Но ведь он поднимал цены постепенно, а его ударили сразу… То же и с акциями гаривасского какао… Либо кто-то играет, довольно крупно играет на бирже и только на бирже, либо это политическая спекуляция, призванная убрать Санчеса как нестабильную фигуру…
Бреннер. Может ли начаться неуправляемая реакция?
Макдоун. Вы имеете в виду кризис? Нет. Это локальное дело, оно касается лишь Гариваса.
Бреннер. Но у режима Санчеса есть не только враги, но и друзья. Считаете ли вы, что они промолчат в случае, если кризис разрастется?
Макдоун. Если из-за какао начнется третья мировая война, инопланетяне от души посмеются.
Бреннер. Но ведь бобы какао собирают люди…
Макдоун. Это патетика, мистер Бреннер, это не по моей части.
Бреннер. Не создается ли у вас впечатление, что за неустойчивостью на бирже, за очевидной игрой…
Макдоун. Это вы говорите «очевидная»… Я сказал, что игра возможна.
Бреннер. Хорошо, я принимаю вашу коррективу… Нет ли у вас впечатления, что кто-то намерен установить контроль на бобы какао?
Макдоун. Вы имеете в виду опасность установления монопольного контроля над рынком со стороны отдельных лиц?
Бреннер. Да.
Макдоун. Пожалуй, такого рода возможность существует… Мне кажется, что кто-то силится придержать акции бобов какао, а с другой стороны, могу предположить, что этих акций уже продано значительно больше, чем может быть в наличии…
Бреннер. Вы можете предположить, кто те люди, которые начали игру? Какие банки или концерны стоят за всем этим?
Макдоун. Знаете, я спросил свою внучку: «Отчего ты такая нехорошая, людей обижаешь?» Она мне ответила: «Не знаю, надо спросить у мамы…» Найдите их маму, мистер Бреннер, я дедушка, а дедушки — безвредные уже люди, мужчины без фантазии, что может быть преснее?"
Перед вылетом в Гаривас Бреннер сообщил журналистам, что после того, как он передал полный текст интервью с Макдоуном в Париж, в его номере раздался звонок и некто, не представившийся, порекомендовал ему «придержать публикацию, ибо она может поставить вас в крайне сложное положение, когда вы вернетесь в Париж… Точнее сказать, если вы туда вернетесь»…"
