Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Веспасиан делал вид, что не знает о недовольстве войска, а непререкаемый авторитет полководца и любовь солдат исключали возможность малейшего неповиновения. Но его союзник Муциан не считал нужным молчать. Он явился из Антиохии в Цезарею. Уклониться от серьезного разговора было невозможно. Тацит приписывает сирийскому наместнику следующие слова, обращенные к главнокомандующему:

«Я призываю тебя, Веспасиан, взять императорскую власть, которую сами боги отдают тебе в руки. Государству это принесет спасение, тебе — великую славу... бездействовать далее, наблюдать, как государство идет к поруганию и гибели, — трусость и позор. Бесчестным трусом сочтут тебя, если ты предпочтешь ценой унижений и покорности обеспечить себе безопасность... Если у вителлианских солдат и были энергия и боевой пыл, то они, по примеру своего принцепса, растратили их по трактирам и пирушкам. У тебя же в Иудее, Сирии и Египте стоят девять нетронутых легионов, не утомленных походами, не развращенных смутами. Солдаты здесь закалены, привыкли смирять врагов-иноземцев, боевой мощи исполнены эскадры кораблей, конные отряды и пешие когорты, целиком преданы нам местные цари, и ты превосходишь всех соперников опытом полководца... Ты триумфом прославил свое родовое имя, у тебя двое сыновей, один из которых уже может управлять государством и еще юношей стяжал себе славу, сражаясь в германской армии. Если бы я был императором, я сам бы выбрал его в наследники. Поэтому я поступаю разумно, с самого начала уступая тебе императорскую власть... Лучше всего, если ты сохранишь в своих руках верховное командование и не станешь подвергать себя риску, а все превратности военного счастья пусть выпадут на мою долю». (Тацит. История, 2; 76, 77)

Веспасиан не возражает, но и не соглашается. Он выжидает. Долгими летними вечерами отрешенно расхаживает по маленькой комнатке своего скромного дома на берегу моря в Цезарее. Походит к окну, долго смотрит, как у горизонта, подобно путникам, спешащим издалека, возникают едва заметные валы. Приближаются, растут, несут на себе свитки белой пены. Точно бесчисленные послания... Оттуда, с далекого Запада, где томится исстрадавшаяся в междоусобных войнах Италия... Трудные мысли медленно ворочаются в голове, основательно, по-крестьянски взвешивает он все шансы за и против. Ему хорошо известна мощь германской армии.

«Мои легионы, — думает он, — не имеют опыта гражданской войны, а солдаты Вителлия одушевлены только что одержанной победой. Когда дело дойдет до рукопашной, не дрогнут ли мои легионеры перед необходимостью разить сограждан, таких же римских воинов, как они?.. Вителлий — законный император. Его избрание утвердил сенат. А я выступаю в качестве мятежника... Но Муциан прав: правление Вителлия ведет к погибели государства. Совладать с произволом своих солдат он не сможет... И, конечно же, момент исключительно благоприятный. Вителлий не настолько глуп, чтобы оставить в моих руках восточное войско. А ведь, опираясь на верность и слаженность этого войска, я мог бы покончить с анархией в Риме... Лет на пять-шесть еще сил хватит. А потом можно передать империю Титу. Мальчик отлично командует войсками. Если его подержать рядом, то научится и управлять государством... Но торопиться не надо. Пусть легионы Вителлия разлагаются... Но и не опоздать! Допускать официальное смещение с поста главнокомандующего не следует. Это будет уж слишком рискованно...»

Веспасиан подробно выспрашивает всех прибывающих из Рима. Узнав о том, что войска в Сирии и Иудее присягнули, вителлианцы предаются неслыханному разгулу и грабежам. Между тем в восточных армиях напряжение достигает предела. Первым не выдерживает наместник Египта Тиберий. 1 июля в Александрии он приводит свои два легиона к присяге императору Веспасиану. Спустя десять дней, когда эта новость достигает Цезареи, их примеру следует иудейское войско. Происходит это спонтанно:

«Еще никто не знал, — свидетельствует Тацит, — где и когда начнется сходка, еще не решили — в таких случаях это всегда самое трудное, — кто заговорит первым, люди то надеялись, то пугались, то пытались все рассчитать, то полагались на случай, а уже несколько солдат, собравшихся у шатра Веспасиана, чтобы, как обычно, воздать ему почести, подобающие легату, неожиданно приветствовали его как императора. Немедленно сбежались остальные и тут же присвоили ему титулы Цезаря, Августа и все прочие звания, полагающиеся принцепсу. Страх исчез, солдаты уверовали в свою счастливую судьбу. Сам Веспасиан в этих новых и необычных обстоятельствах оставался таким же, как прежде — без малейшей важности, без всякой спеси. Едва прошло первое волнение, густым туманом застилающее глаза каждому, кто попадает на вершину могущества, он обратился к войску с несколькими словами, по-солдатски простыми и суровыми. В ответ со всех сторон раздались громкие крики ликования и преданности. Радостный подъем охватил также легионы, стоявшие в Сирии, и Муциан, с нетерпением ожидавший начала событий, тотчас привел их к присяге Веспасиану». (Там же, 2, 80)

Если верить свидетельству Иосифа Флавия, даже на этой сходке Веспасиан отказывался принять титул императора...

«Но чем больше он отказывался, тем настойчивее сделались военачальники; солдаты окружили его с обнаженными мечами и угрожали ему смертью, если он не захочет с честью жить. После того, как он представил им все основания, по которым отклоняет от себя власть, он, видя, что не может их разубедить, в конце концов уступил своим избирателям». (Иосиф Флавий. Иудейская война. IV, 10)

В течение нескольких дней Веспасиану присягнула вся Азия, все соседние провинции и зависимые от Рима царства. На Востоке распространена была вера в то, что должен явиться мессия — освободитель — и что придет он из Иудеи. Эту веру связали с Веспасианом — ведь он находился в Иудее. В Берите (Бейрут) было созвано совещание, куда прибыли представители всех восточных провинций и царств, Муциан с большой свитой и Веспасиан. Участвовал в совещании и номинальный правитель Галилеи, царь Агриппа, предложивший Веспасиану поддержку своего войска. Союз против Вителлия был заключен. Главнокомандующий, точно пробудившись, развивает кипучую деятельность. По свидетельству Тацита:

«Подготовку к войне Веспасиан начал с того, что набрал рекрутов и призвал в армию ветеранов. Наиболее зажиточным городам поручили создать у себя мастерские по производству оружия, в Антиохии начали чеканить золотую и серебряную монету. Эти меры спешно проводились на местах особыми доверенными лицами. Веспасиан показывался всюду, всех подбадривал, хвалил людей честных и деятельных, растерянных и слабых наставлял собственным примером, лишь изредка прибегая к наказаниям, стремился умалить не достоинства своих друзей, а их недостатки... Что до денежного подарка солдатам, то Муциан на первой же сходке предупредил, что он будет весьма умеренным, и Веспасиан обещал за участие в гражданской войне не больше, чем другие платили за службу в мирное время. Он был непримиримым противником бессмысленной щедрости по отношению к солдатам, и поэтому армия у него всегда была лучше, чем у других. К парфянам и в Армению были посланы легаты, и были приняты меры к тому, чтобы после ухода легионов на гражданскую войну границы не остались незащищенными». (Тацит. История, 2, 82)

Тем временем к восстанию подключились новые и значительные силы. Стоявшее в Мезии (нынешняя Сербия) придунайское войско не желало признавать Вителлия. В состав этого войска входил недавно переброшенный туда из Сирии (еще Нероном) 3-й легион. Его солдаты были наслышаны о справедливости и доблести Веспасиана. Они первыми последовали примеру восточной армии, а затем убедили и два других легиона присягнуть Веспасиану. Вскоре к ним присоединились и два верхнедунайских легиона из Паннонии (нынешняя Хорватия), которые, как мы помним, двигались на помощь Отону и уже подошли к северо-восточной границе Италии. Самым решительным поборником перехода к Веспасиану был легат одного из этих легионов Антоний Прим, которого Тацит, однако, характеризует следующим не слишком лестным образом «...лихой рубака, бойкий на язык, мастер сеять смуту, ловкий зачинщик раздоров и мятежей, грабитель и расточитель, в мирное время нестерпимый, но на войне небесполезный». (История, 2, 86)

245
{"b":"244300","o":1}