Наряду с этими прославленными людьми, которые являются честью и гордостью Французской коммунистической партии, в этом особенно волнующем уголке кладбища Пер-Лашез похоронены и другие коммунисты, павшие в борьбе против гитлеровских захватчиков. Здесь хранят память и о самопожертвовании тех, кто, защищая республиканскую Испанию от фашизма, сражался за свободу и за Францию [269].

Рядом с Пьером Семаром [270], который, перед тем как пасть под пулями карательного взвода, написал последнее письмо, зaмeчaтельнoe по своему мужеству и проницательности [271], похоронены многие выдающиеся бойцы Сопротивления. Тут и те, кто был расстрелян в Шато- бриане [272], среди них Пьер Тэмбо, который бросил в лицо гитлеровским убийцам: «Да здравствует Коммунистическая партия Германии!» Тут и Гюи Мокэ, расстрелянный в семнадцать лет. Тут и депутат Шарль Мишель. Здесь покоятся и коммунисты – члены муниципального совета Парижа: Морис Гардет, Леон Фро, Ренэ Ле Галь, Раймон Лоссеран, Корантен Кариу и Жюль Оффрэ. Похоронен здесь и Луи Торез, брат генерального секретаря Французской коммунистической партии. Тут же погребены Люсьен Сампе [273] и Морис Лаказет, Феликс Кадра, Жорж Политцер [274], Жак Соломон [275] и Артюр Далиде. Здесь покоится и доктор Пьер Рукэ, и генерал Жуанвиль. Похоронен тут и легендарный полковник Фабьен [276].

Я называю лишь некоторых прославленных деятелей, которые похоронены вблизи Стены федератов. Но как не назвать имена других героев, павших в борьбе против фашистских захватчиков, и в том числе Жана Катла, Жака Декура [277], Даниель Казанова [278] и Габриеля Пери [279], тело которого так и не было найдено.

В своем прощальном письме, написанном перед самым расстрелом, Габриеле Пери писал: «Если бы мне предстояло начать жизнь сначала, я пошел бы по тому же пути». Его героическую смерть воспел большой поэт Луи Арагон в своей замечательной «Балладе о том, как поют под пыткой». Вот эти ставшие бессмертными строки:

Под пулями успел он фразу Пропеть: – К оружью, граж… И грянул залп. И рухнул сразу Товарищ славный наш. Но Марсельеза стала скоро Той песнею другой, Той самой лучшею, с которой Воспрянет род людской [280].

Этой «Марсельезой» для всего человечества является наш гимн борьбы и надежды – «Интернационал». Этот гимн вышел из недр Парижской Коммуны, так же как «Марсельеза» родилась в огне Великой французской революции.

Эжен Потье, автор «Интернационала», был избран членом Коммуны на выборах 16 апреля. Сразу же по окончании боев в Париже, когда повсюду звучали залпы карательных отрядов, когда версальские садисты, охваченные лютой ненавистью, чинили гнусную расправу над побежденными, Эжен Потье, исполненный веры в революцию и в будущее, написал в парижской мансарде, где он скрывался, «Интернационал» [281].

Парижская Коммуна была разгромлена, но Эжен Потье знал, что дело коммунаров – это дело трудящихся

всего мира. Он был уверен, что грядущие бои, которые он предвидел, развернутся на более широкой арене, чем то было во времена Парижской Коммуны.

Вставай, проклятьем заклейменный, Весь мир голодных и рабов!

Вслед за этим призывом, обращенным к эксплуатируемым всего света, Эжен Потье указывал цель, которую следует поставить и достигнуть:

Весь мир насилья мы разрушим До основанья, а затем Мы наш, мы новый мир построим, Кто был ничем, тот станет всем!

Этот боевой гимн, написанный в 1871 году и переложенный на музыку в 1888 году рабочим Пьером Дегейтером [282], стал гимном международного рабочего движения. И можно даже сказать, что предсказание Эжена Потье: «Мы наш, мы новый мир построим» – в значительной мере уже осуществилось.

Целый миллиард человеческих существ сбросил с себя оковы и гнет империализма. Они строят социализм, а Советский Союз, идущий в авангарде, находится на стадии построения коммунизма, который является завершающим этапом социалистического развития.

Отправной точкой всех этих побед социализма явилась Октябрьская социалистическая революция 1917 года, победоносно осуществленная под руководством Ленина. Не случайно один реакционный писатель в эпилоге своей книги, посвященной Коммуне, писал:

«Перед нами высится гора трупов – сорок тысяч человек- мужчин, женщин, детей…

30 мая под последним пролетом моста со стороны Тюильри по течению реки тянется длинная полоса крови. Это – следствие бойни. В сквере Сен-Жак побежденных зарыли, едва присыпав землей, и вот раздувшиеся трупы пробили этот тонкий слой, и глазам окружающих предстали руки и ноги позеленевших трупов, распространявших страшный смрад. Когда же наконец будет покончено с этой Коммуной?

И вот на Шомонских высотах запылал гигантский костер. Его обливают керосином и в течение многих дней в него бросают вперемешку дрова и трупы…

И это конец?

Нет. Консерватор, прячущий в шкаф свою нарукавную повязку и полагающий, что восстание задушено и что вскоре все вернется – деловая активность, празднества и привольная жизнь, – ошибается. Да, вернется, и очень скоро, но не надолго.

Однако лагерь Сатори переполнен. На суднах, превращенных в плавучие тюрьмы, заключенных что сельдей в бочке. Нумеа кишит каторжниками. Резня была страшная. Те, кто уцелел, будут теперь трепетать от страха…

Но вот в Симбирске, маленьком городе России, расположенном на правом берегу Волги, инспектор народных училищ Илья Николаевич Ульянов читает газету, ибо надо же знать об этой революции.

«Парижская Коммуна, – говорит он, – раздавлена. Так. Эта революция подавлена». Он думает о Париже, которого он не знает и никогда не узнает.

Коммуна… Парижская Коммуна… Он, вероятно, сочувствует революционному движению. Но надо быть осторожным.

Все чиновники города радуются подавлению Коммуны. По-видимому, в «верхах» это событие расценивается как победа…

Илья Николаевич размышляет по этому поводу с газетой в руках. Его жена Мария Александровна кормит грудью ребенка, взгляд ее добрых глаз устремлен на мужа… «Владимир, – думает отец,- маленький Владимир…»

А в это время в Париже Тьер отправляет рабочих в лагерь Сатори, в плавучие тюрьмы, на каторгу… Семь дней боев после двухмесячной осады. Парижский народ, по-видимому, совершенно обескровлен. Но в маленьком провинциальном городе на Волге, в Симбирске, в доме Ульяновых, Владимир, или Володя, как его называют, растет и наливается соками.

Этот ребенок, сын Ильи Николаевича, инспектора народных школ, и его жены Марии Александровны, действительно появился на свет в 1870 году, в том самом году, когда в осажденном Париже зарождалась Коммуна, когда предпринимались первые попытки создать ее. А когда она пала в следующем году, ее участники в пороховом дыму, в огне пожарищ мысленно искали своих наследников и, быть может, отчаивались в будущем. Меж тем их наследник живет на берегах Волги. Судьбы мира сложились так, что на смену парижским федератам придет русский. Мальчик вырастет… Он станет Лениным».