Пользуясь нерешительностью, которую проявляли члены Центрального комитета, мэры парижских округов попытались сыграть роль посредников между версальским правительством и Центральным комитетом. Они предложили потребовать от правительства замены генерала Орель де Паладина на посту командующего национальной гвардии депутатом от Парижа полковником Ланглуа, назначения Дориана мэром Парижа вместо Жюля Ферри, немедленного проведения муниципальных выборов и обязательства отказаться от разоружения национальной гвардии.

В ночь на 19 марта полковник Ланглуа, только что назначенный командующим национальной гвардии, явился к членам Центрального комитета, собравшимся в Ратуше. Но поскольку Ланглуа отказался признать полномочия Новой власти, Центральный комитет не мог согласиться на это назначение. Поэтому Ланглуа пришлось отказаться от командования.

Кроме того, 19 марта, когда Центральный комитет заседал в Ратуше, он не придал должного значения сообщению Дюваля, командира одного из легионов, расположенных на левом берегу Сены [67], относительно намерения полков, еще находившихся тогда в Париже, отправиться в Версаль. В тот момент можно еще было воспрепятствовать их уходу и вызвать разложение в рядах частей, бежавших в Версаль, что значительно сократило бы численность войск, которыми могло располагать в тот момент правительство Тьера.

В связи с этим интересно точно выяснить, из кого состояли вооруженные силы, которыми располагали версальцы. Они были крайне незначительны, и Карл Маркс совершенно правильно оценивал соотношение наличных сил, когда писал, что революционерам 18 марта следовало тотчас же атаковать войска Тьера и преследовать их вплоть до Версаля.

В своих показаниях перед парламентской следственной комиссией после поражения Коммуны Тьер, вспоминая о первой неделе после своего бегства в Версаль, заявлял: «У нас имелось только 22 690 человек». Он хвастался тем, что распорядился вновь занять Мон-Валерьен, который был сначала эвакуирован по его приказу. Но, как мы знаем, этот форт мог бы быть занят федератами, если бы только Люлье выполнил свой долг.

Тьер добавлял:

«Что касается других фортов, то мы бы ослабили себя, если бы захотели сохранить их, так как нам потребовалось бы по меньшей мере 8 тысяч человек, чтобы занять их. Нам бы пришлось выделить для этого значительную часть наших сил. Поэтому я сохранил за собой только Мон-Валерьен и вывел все остальные силы. Благодаря этому я располагал 22 тысячами хорошо дисциплинированных солдат, находившихся под надежным командованием.

Первые две недели мы провели в Версале, ничего не предпринимая. Это были худшие дни моей жизни. В Париже господствовало мнение: с Версалем покончено; как только мы явимся туда, солдаты поднимут ружья прикладами вверх. Я был уверен, что этого не произойдет. И все же, если бы нас атаковало 70 или 80 тысяч человек, я не смог бы поручиться за стойкость армии, которая была угнетена прежде всего сознанием своей крайней малочисленности».

Эдмон Лепеллетье следующим образом комментирует это признание Тьера:

«В первую неделю после бегства правительство и Собрание располагали для своей защиты только малонадежными и притом недостаточными силами. Если бы тогда произошло столкновение и разыгралось сражение, то армия парижан в десять раз превосходила бы по численности своего противника: 200 тысяч охваченных энтузиазмом парижан против 20 тысяч деморализованных солдат.

Если бы 20 марта эти превосходящие силы атаковали Версаль, то, как признавался Тьер – а ему нелегко было в этом признаться, – он «не смог бы поручиться за стойкость армии». Это значит, что разложение армии, начавшееся 18 марта на высотах Монмартра, продолжалось бы на высотах Пикардии и на дорогах Версаля. Ошибка Центрального комитета, заключавшаяся в том, что он не развил успеха и не закрепил победы, одержанной 18 марта, двинувшись уже на следующий день или, самое позднее, через день на Версаль, позволила Тьеру восстановить армию и увеличить ее численность.

Благодаря этому бездействию парижан, благодаря передышке, предоставленной ими Версалю, а также поддержке со стороны Германии [68] версальская армия смогла добиться численного превосходства и вернуть себе уверенность, которой ей недоставало».

К несчастью, малочисленность войск, от которой сначала страдали версальцы, в дальнейшем стала ощущаться самой Коммуной.

Париж был отрезан. А для версальского правительства остальная Франция служила как бы потенциальным резервом. Тем не менее Тьер не питал иллюзий на этот счет и в своих показаниях перед парламентской следственной комиссией он вынужден был заявить:

«Вскоре я убедился, что страна… подавлена обрушившимися на нее разнообразными бедствиями… Мобили мало чего стоили. Они были обескуражены; после подписания мира их распустили по домам. Ни один батальон добровольцев не прибыл к нам на помощь. Но оставались осколки наших армий, и я поспешил собрать их, реорганизовать, и вот из этих- то осколков я создал армию, которая добилась того, что вырвала Париж из рук мятежников. Как только мне удалось собрать 50 тысяч человек, я решил, что настал момент преподать мятежникам урок».

Однако Тьер колебался. Он говорил, что даже с этими 50 тысячами солдат нападение на Париж могло оказаться рискованным. Впоследствии он признал это перед следственной комиссией:

«Париж – столь грозная крепость, что было бы неразумно атаковать его с 50 тысячами человек. Я был убежден, что мы добьемся победы с помощью орудийного огня, но тогда у нас не было еще достаточно артиллерии».

Вот тут-то и дало себя знать сотрудничество Тьера с Бисмарком; оно позволило создать армию, которая должна была раздавить Париж. Тьер заявлял не без лицемерия:

«Неверно, будто у меня было, как это утверждали, много трудностей с прусским правительством из- за Коммуны и будто оно питало к ней хотя бы малейшее расположение… Г-н Бисмарк открыто предлагал нам свою помощь против Коммуны, которую мы, разумеется, не могли принять [69]. Он даже торопил нас поскорее покончить с этим и в этом отношении разделял нетерпение некоторых депутатов [70], которые хотели подменить наши идеи своими идеями, не отдавая себе отчета в трудностях создавшейся ситуации.

Однако, несмотря на эти разногласия и вопреки договору, который ограничивал численность Парижской армии 40 тысячами человек, г-н Бисмарк согласился на ее увеличение сначала до 100 тысяч, а затем до 130 тысяч человек. Он даже обеспечил нам возможности для реализации этого увеличения, передав нам довольно значительное число наших пленных солдат, возвращение которых было ранее приостановлено вследствие возникших споров…»

Итак, по признанию Тьера, Германия Бисмарка была союзником Версаля в борьбе против Парижа.

Так, под командованием Мак-Магона, который в течение шести месяцев находился в Висбадене в качестве военнопленного и был возвращен Бисмарком Тьеру, была создана армия в 130 тысяч человек, состоявшая из пяти корпусов и оснащенная самым современным оружием.

Численный же состав вооруженных сил Коммуны не только не увеличился, но, напротив, заметно уменьшился в течение апреля, а их вооружение было значительно хуже вооружения версальцев.

Никогда не следует забывать о фактах, разоблачающих предательство национальных интересов, на которое способны правящие круги буржуазии, когда затронуты их классовые интересы.

Возвращаясь к положению, которое сложилось в Париже на следующий день после победоносной революции 18 марта, следует напомнить, что Центральный комитет, осуществляя функции правительства, сразу же организовал свою работу и распределил функции: так, например, Эд был направлен в военное министерство, Варлен и Журд – в министерство финансов, Дюваль и Рауль Риго – в префектуру полиции.