— А что вы хотели сказать?

— Я хотела спросить, как вы относитесь…

— Обожаю, — продолжал я поддразнивать миссис Голсуорси. — Все, что вы ни назовете, я все заранее люблю. А что мы будем пить?

— Я подам к дичи русской водки.

— Чудесно, — одобрил я, — не помешает и бутылочка шампанского. — Мне хотелось сознательно немного подпоить миссис Голсуорси и провернуть свой план.

За обедом я был самым галантным кавалером в мире, подкладывая в тарелку миссис Голсуорси лучшие куски дичи, подливая в пузатые бокалы и фужеры водку и шампанское, и когда она окончательно расслабилась, подсел к ней совсем близко и обнял за плечи. Она благодарно прижалась ко мне.

— Мистер Мэйсон, если бы вы знали, как мне приятно ваше внимание. Так бывает только во сне: видишь чудесный сон и не хочешь просыпаться. Да? Мне так бывает одиноко и тоскливо, хоть вешайся. А тут вы, как награда за мою тоску. Можно, я вас буду называть по имени, да? Просто Дик, можно?

— Конечно, миссис Голсуорси.

— Дик, зовите меня Мери.

— Хорошо, Мери. — Я нежно провел рукой по хрупким трепетным плечам миссис Голсуорси.

— Дик, мне трудно передать свое состояние, я никогда в жизни так не поддавалась собственным чувствам, всегда контролировала их. Мне кажется, что я вызываю у вас ответное чувство, неправда ли?

— Мери, а разве я похож на человека, делающего что-нибудь по принуждению или исходя из каких-то своих корыстных побуждений?

— Нет, хотя я об этом даже не думала, я бы сразу отличила фальшивую ноту. Мне очень хорошо с тобой, Дик. А тебе? Скажи мне: «Мери, мне с тобой очень хорошо». Ну скажи: «Мери, мне с тобой очень и очень хорошо».

— Мери, — произнес я самым нежным голосом, — мне с тобой очень и очень хорошо.

— Дик, я уже давно не теряла головы, а тут… что я делаю… Она быстро пьянела, то ли от своих чувств, то ли от вина, или же от того и другого вместе, голова ее склонилась мне на грудь, руки терзали мои волосы. Наступило то состояние расслабленности, когда я мог проверить миссис Голсуорси.

— Мери, — как можно нежнее проворковал я, — а не пора ли нам пойти в спальню?

Если она согласится, рассуждал я, то значит она никак не задействована в планах Тернера и прислуживает мне как экономка, распоряжаясь своими чувствами по собственному усмотрению. Если же отвергнет предложение в состоянии, когда сама готова сделать такое же предложение, то не будет сомнений, что она все знает и попросту не имеет никакого права сблизиться со мной, выполняя какую-то ответственную задачу. После моих слов Мери напряглась, тело ее изогнулось, будто его вместо тетивы растянули на лук, что-то невнятно проговорила и вдруг, как бы очнувшись, отстранилась, взгляд стал осмысленным и твердым.

— Нет, Дик, только не сегодня. Потом, если ты повторишь свое предложение, я буду счастлива. Сейчас не могу, прости меня, Дик. Пойми меня правильно…

Я вздохнул с облегчением: подтвердились мои предположения и не пришлось отступать перед Мери, потому что я уже думал только об Элизе.

Устыдившись своей слабости, а точнее испугавшись нарушить указания Тернера, Мери неохотно ушла к себе, оглядываясь почти на каждом шагу и делая усилия, чтобы не вернуться обратно. Я мог быть уверен в одном: в критический момент, если я окажусь в опасности, Мери примет мою сторону невзирая ни на какие последствия для себя. Это была ощутимая победа над мистером Тернером, тем более, что игра еще, по сути дела, не началась.

Вечер и ночь прошли спокойно, правда перед сном позвонила Мери и спросила, не подать ли ужин. После обильного обеда мне не хотелось есть и я попросил только кофе. Унося серебряный поднос с готической монограммой, Мери снова явно боролась с собой, но страх перед хозяином победил и она ушла, трогая по пути то фарфоровую вазу, то столик красного дерева с золочеными львиными мордами и камеями по бокам. Недаром говорят, что любовь делает с человеком чудеса. Принеся кофе, Мери одела удивительный японский халат, настоящее произведение искусства: по черному полю струился голубой дракон. Понимая опасность для себя такого рода отношений, она все-таки не исключила их полностью. Для чего? Может, рассчитывала, что после окончания этого темного дела, которое задумал Тернер, мы с ней вместе куда-нибудь уедем? Вполне вероятно. И все же, для меня было еще неясно, какая роль отведена ей во всей этой истории, во всяком случае, не, роль простой осведомительницы. Может быть свидетеля? Свидетеля чего? Ведь не соблазнения миссис Тернер! Для этого найдутся другие люди. Чтобы не сойти с ума от десятка возможных вариантов, я посчитал до ста и приказал себе заснуть.

В моем лихорадочном сознании снова возникли арлекины, железнодорожное полотно и мчащийся поезд, опять я ощутил себя тем пятым арлекином, которого четверо держали поперек пути, но теперь я разглядел лица этих четверых: все были мне знакомы — Тернер, Элиза, Дуглас и Гвалдмахер! Я не мог ошибиться: вот элегантная гибкая фигура интригана Тернера, вот милое и в то же время зловещее лицо с фотографии, вот ехидный ухмыляющийся Дуглас и сморчок Гвалдмахер. И все они заодно. А на пригорке, среди ромашек и вереска, стоит Мери и протягивает мне руки. И я слышу ее голос: «Дик, не верь им, они все тебя обманывают!» Я пытаюсь вырваться, но арлекины крепко держат меня за руки и за ноги, и поезд вот-вот разорвет меня на части. И тогда Мери срывается с пригорка и бежит мне на помощь. И мне неясно, успеет она или нет. Она несется ко мне в своем черном китайском халате и голубой дракон извергает оранжевое пламя! Так хочется, чтобы Мери успела, но поздно, меня подбрасывает ужасающая огнедышащая масса, и я опять кричу на весь дом.

Я просыпаюсь и еще слышу эхо собственного крика. К чему этот сон? Я не знаю. Сколько бы я не думал, все равно ничего не придумаю. Почитав немного Моэма о трудной судьбе гениального, гонимого всеми, или, наоборот, самоизгнавшего себя художника, я уснул. Ведь завтра предстоял решающий день — встреча…

Я ехал за машиной миссис Тернер уже более получаса, а она все не глохла, эта проклятая машина, и я уже думал, что из этой затеи сегодня ничего не выйдет, как вдруг голубой «Лимузин» дернулся, затем снизил скорость, пока совсем не остановился у обочины. Я сбавил скорость до минимума, чтобы не подъехать слишком быстро, но и не прозевать момент, когда какой-нибудь настырный джентльмен, завидев за рулем прекрасную даму, не опередит меня. Тогда мое участие покажется назойливым и не даст ожидаемого эффекта. Не стану же я бороться с ним за право оказать помощь первым! Я видел, как миссис Тернер вышла из машины и беспомощно застыла у капота, не зная, что предпринять. Я поддал газу и вовремя: только я остановился позади «Лимузина», как на противоположной стороне шоссе чуть притормозил машину мордастый парень в клетчатом пиджаке, с явным сожалением, что опоздал не более чем на одну секунду. Я незаметно показал ему кулак, после чего он сразу же газанул, я же, выйдя из машины, как можно скромнее и деликатнее подошел к раздосадованной Элизе Тернер. Я хорошо запомнил фотографию, но почему-то представлял Элизу маленького роста, и был буквально ошарашен, увидев перед собой женщину с фигурой и ростом манекенщицы и волосами темно-русого оттенка. Обычно миллионерши придают своим волосам оттенок платины, такими же я представлял по книгам русских графинь, перед которыми когда-то преклонялся весь Париж. Весь, это, конечно, условно, потому что в известных романах героями были тонкошеие аристократы, а какому-нибудь трактирщику или лавочнику гораздо более по душе женщины, которых обхватить можно разве что за три захода. И то не сразу, а по частям. Элиза не была идеально красива, как и на фотографии, но в чертах лица и особенно в глазах таилось удивительное, неповторимое очарование.

— Простите, миссис, — произнес я будничным голосом, — не могу ли я быть хоть чем-нибудь полезен?

Элиза посмотрела на меня внимательным, оценивающим взглядом, и это мгновение было определяющим: если бы что-то во мне ей не понравилось или насторожило, я уже сегодня бы держал ответ перед мистером Тернером или перед его наемниками. Но этого не произошло, может быть потому, что она еще не успела опомниться и злилась на вынужденную задержку в пути.