Плахова не ответила, и Белов принял ее молчание за разрешение, тем более, что ничего другого ему не осталось. — Вы знаете, что за несколько минут до гибели Петр Борисович звонил врачу?

Плахова едва уловимо отрицательно покачала головой.

— Не звонил ли перед этим телефон в вашей квартире? Плахова по-прежнему молча чуть покачала головой, давая этим понять, что никакого звонка не слышала.

— Он вам ничего не говорил о записке, которую якобы получил от Александра?

Та же реакция.

— Ну что ж, я ничего другого и не ждал: его галлюцинации вызваны были психическим заболеванием.

Плахова будто не слышала слов Белова. Ремизову было знакомо подобное замороженное состояние, он не раз наблюдал его у своих пациентов, впадавших в апатию после тяжелого потрясения или гибели близких людей, и показал Белову глазами на выход, давая понять, что их формальный визит можно считать законченным.

— Не уберегли, — вздохнул Белов, как бы подводя итог посещению и одновременно выражая сочувствие неутешному горю этой женщины, потерявшей самого дорогого для нее человека, — все-таки зря вы не настояли на госпитализации. — Этот упрек уже адресовался Ремизову, — впрочем, он ведь отказался, — и видя взгляд Ремизова, быстро добавил, — нет-нет, вас я ни в чем не обвиняю. — Ремизов не ответил, ему не в чем было себя упрекнуть: нельзя было предвидеть, что болезнь примет такое неожиданное ускорение.

Следуя за Беловым к двери, Ремизов, повинуясь неожиданному чувству, вдруг резко повернулся в четверть оборота и увидел глаза Плаховой. У него неожиданно резко сжало в груди и перехватило дыхание, сердце застучало быстро, неритмично, и он шагнул вслед за Беловым за порог. «Нет, этого не может быть, — лихорадочно рассуждал он, — я ошибся, я просто-напросто ошибся…» Он спускался по лестнице, вяло передвигая тяжелые ноги и держась рукой за перила. Впереди молча и уверенно шел Белов. Грохнула входная дверь в подъезде, притянутая нерастянутой пружиной.

— Вам куда? — спросил Белов, — могу подвезти.

— Спасибо, пройдусь пешком.

— Вы нездоровы? — Белов пристально посмотрел ему в глаза, отметив бледность тяжелого воспаленного лица.

— Нет, просто задумался.

— Я знаю, о чем вы думаете.

— Любопытно, — встрепенулся Ремизов, — вы тоже… догадались?

— Конечно, вы забыли выписать ей лекарство. Ее надо успокоить, она выглядит мертвой. Еще бы, такая потеря. Вряд ли ей оправиться после этого. Больно смотреть. А тут еще мы. Но надо было проверить, не звонил ли кто-нибудь и в самом деле.

— Вы правы, — кивнул головой Ремизов, — выпишу ей успокаивающее, без рецепта не дадут.

Поднимитесь к ней снова, а я пойду к себе, еще куча всяких дел. Ясно, что это — самоубийство на почве психического расстройства. Фактов более, чем достаточно. Завтра закрою это дело. Впрочем, и дела никакого не заведено, так, формально. Обязан был проверить. До встречи.

Ремизов вошел в квартиру Плаховой без звонка, дверь была открыта. Ирина Александровна сидела на прежнем месте, не изменив позы, никак не реагируя на возвращение Ремизова. Тот подошел к ней совсем близко, так что видел отчетливо каждую морщинку на ее матовом лице, а главное — глаза.

— А ведь вы знали, — хрипло произнес он, — догадывались обо всем с самого начала. Как долго вы вынашивали свою месть… — Проговорив это, Ремизов в глубине души еще надеялся, что Плахова закричит, ударит его в конце концов, но его надежды тут же рассеялись. Плахова молча смотрела сквозь Ремизова, как бы не видя его, только не скрывая более своего презрения. — Ведь это вы убили его, — продолжил Ремизов, жестко и уверенно. — Вы долго ждали случая, но вам нужна трагедия, чтобы вызвать у мужа обостренное чувство вины, поэтому вы все рассказали Александру, и записку тоже подложили вы. Александр написал ее раньше, или в день своей смерти, узнав от вас обо всем. И вы не могли не знать, какую роль сыграет записка в жизни вашего мужа. И эти сигналы по телефону, исполненные так, как некогда звонил Александр: один звонок, потом другой. Боже! Вы потому и ребенка не родили, что не могли простить… Петр Борисович был склонен к душевным срывам, вы учли это и послали на прием к психиатру, вам необходимо было, чтобы его болезнь была официально зафиксирована, — Ремизов задыхался, — а потом последний звонок… Позвонил кто-то по вашей просьбе… Вы его убили и, к сожалению, ничего не докажешь. Я не разглядел за явными признаками болезни Плахова совсем не мистические причины его срыва. Я их объединил в одно целое, а надо было рассматривать отдельно. Вы знаете, что его волновало более всего? Чтобы об этой связи с Руной не узнали вы, боялся сделать вам больно. Я не оправдываю его, как и ту женщину. Они слабые, в чем-то порочные люди, но все равно, я мог бы подать при встрече им руку. А вам нет. Никогда!..

Ремизов повернулся и направился к двери. И тут сухие, пергаментные губы Плаховой впервые за этот вечер раскрылись, и в спину Ремизову прошелестели, будто опадающие с деревьев листья, ломкие, обесцвеченные слова:

— Я не нуждаюсь в этом. И оставьте при себе ваш бред. Вы такой же сумасшедший, как и он…

Проходя по двору мимо того места, где лежал Плахов, Ремизов неуверенно посмотрел в ту сторону. Ему вдруг показалось, что Плахов все еще лежит там, в своей посмертной виноватой позе, раздавленный грузом собственных переживаний. Но кроме цветов в железной банке из-под консервированных томатов там ничего не было…

Писатель Владимир Тодоров широко известен как автор остроумных смешных рассказов, которые охотно печатают в республиканской и всесоюзной прессе. В издательствах Молдовы вышли две книги лауреата конкурса «Золотой теленок», последняя из которых «Говорящий зонтик» быстро разошлась среди читателей. Нередко писатель принимает участие в публичных выступлениях с собственными юмористическими программами. Возможно, что очень скоро о нем заговорили бы как о Жванецком или Задорнове (отнюдь не преклонный возраст писателя не исключает этого и сейчас), если бы неожиданно творчество В. Тодорова не сделало резкий поворот на 360 градусов — он стал писать детективы!

Что дало ему возможность взяться за этот сложный и интересный жанр? Что побудило его к этому? Во-первых, глубокое знание жизни и психологии людей, во-вторых, острая наблюдательность. В-третьих, у писателя как-то сам по себе постоянно складывался и комплектовался обширный детективный багаж, который не мог в один прекрасный день не попроситься наружу.

Те, кому уже удалось прочесть романы, повести и рассказы Владимира Тодорова, написанные в этом, одном из самых любимых читателями жанре, находят нечто родственное между их автором и Агатой Кристи, Жоржем Сименоном, Юлианом Семеновым. Думается, секрет этого сходства заключается в увлекательности сюжетов, динамике развития интриги, интересно выписанных образах героев. Тем не менее, у В. Тодорова и свой стиль, и свои приемы, и свое видение. Читая любое из произведений, вошедших в эту книгу, постоянно испытываешь неослабевающий интерес к происходящим в нем событиям. Разгадываем ли мы тайну скульптуры-убийцы («Будда»), размышляем ли вместе с комиссаром Тропом над необъяснимыми поступками его старого школьного приятеля, ныне миллионера, военного магната («Храм прокаженных»), сопереживаем ли героям спровоцированной любовной интриги («Пятый арлекин»), мы кроме собственной увлеченности ощущаем также и современность, злободневность происходящих на страницах книги процессов.

Творческая эволюция интересно заявившего о себе писателя Владимира Тодорова продолжается. Думается, что впереди нас ждет еще не одна его новая работа.

Д. Вайнер.